осложнений перемещаться по лодке, но даже нырять в воду с любого ее борта. В том числе Соколовскому, вообще не признававшему тут никаких ограничений. И если бы не придуманный тримаран, то, думаю, мы с ним переворачивались или, по крайней мере, черпали бы воду бортами по несколько раз в день.
Но все это мелочи. По настоящему резко выделялся среди нас Виталий. В отличие, например, от Соколовского он был аристократом. Никаких удочек (в походах) не признавал – только спиннинг! Не бросался за рыбой, не познав прежде и не почувствовав «духа» реки, ее особенностей. Больше, он настраивал себя сразу на впечатлительно-красивое вхождение в «процесс». Дня два он сидел в лодке, спокойно посматривая на наши усилия по ловле «сорняка», пока вдруг, по одному ему ведомому признаку, не хватал в руки спиннинг и под возглас: «а вот здесь-то мы ее и поймаем», в два-три заброса, а порой и в один, – вытаскивал рыбину, на которую действительно было приятно взглянуть. Таким образом он продолжал действовать и далее, вылавливая, за редким исключением, самую большую и благородную рыбу – и почти всегда эффектно.
В плане рыбной ловли, знаю по другим случаям, он мог часами с завидным упорством добиваться конечного нужного ему результата. В одних это означало поймать вот так неожиданно и красиво на глазах присутствующих. В других, когда плохо ловится, – уйти или уехать от людей подальше, исхлестать там весь водоем и обязательно возвратиться с рыбой, может и рядовой, но с рыбой, как бы наперед зная, что остальные за то время не поймали ничего.
Несколько раз он удостоил нас чести отведать даже настоящей царьрыбы – тайменя. Первый раз это случилось на Бие, и как-то было воспринято: то была река, вытекавшая из чистейшего Телецкого озера. Но однажды он нас просто купил, поймав тайменя в мутнейшей воде Косьвы, из-за работавшей тогда в ее верховья драги.
И вообще, Виталий постоянно удивлял способностью почти все делать лучше и точнее всех, а потому испрашивался для самых ответственных работ. Вырубить топорище или весло; закоптить рыбу, изладив предварительно в отвесном берегу земляную печь и заставив нас заготовить для нее каких-то особо добротных дров и коптильных веток; приготовить нестандартный ужин, вроде тройной ухи, того же жареного тайменя; наконец, взять на себя в экстремальных условиях управление лодкой.
В таких моментах Виталий становился в носу и вооружался шестом, мне доверялась корма, задача остальных заключалась, главным образом, в устойчивом сидении в лодке да в быстром вычерпывании из нее воды. Помню, как на горной речке Саракокше, когда, по глупости, мы решили спуститься по ней во время «дикого» лесосплава, Виталий ухитрился сломать трехдюймовый шест, но «выбросил» нашу лодку на метровую высоту перегородивших дорогу кучи бревен. При столь же драматических обстоятельствах, несколько позднее, уже на самой Бие нам удалось преодолеть мощный порог, и также среди массы летящих рядом бревен «пристать» к берегу в лодке, полностью ушедшей перед этим под воду.
– Помнишь, – с упоением рассказывал мне Виталий при очередной встрече, – как при подходе к Тобольску на нас выскочили три больших катера, а мы, забыв о том, что накануне послали их властям телеграмму (конечно, не без задней мысли) о нашем прибытии, бросились к берегу, пока не услышали в мегафон, что нас… они вышли встречать. Как затем хозяева повели в прекрасную городскую баню: светлую, деревянную, с превосходной естественной вентиляцией, с индивидуальными окошками-каменками и висящими возле каждого из них доисторической формы ковшами для создания персональной макропарильной атмосферы. А после бани – в местный ресторан, разделенный пополам огромной плитой и кухонным столом, с лежащими на нем тушей коровы и доброй сотней яиц в тазу. И там на наших глазах две милые поварихи, отрезав от лучшей коровьей части полукилограммовые куски, зажарили нам бифштексы с пятью, для пущего антуража, штуками яиц в каждом.
По дороге из Тобольска, в кромешной тьме и под проливным дождем, машину остановил один мужик. Уговорил нас свернуть с большака и подвести его пару километров, пообещав за то одарить нас… мамонтовыми костями. До деревни оказалось никаких не два, а чуть не десять, но в ней точно его двор с костями, выловленными местными мужиками из Тобола. Мы загрузили костями машину и всю ночь на них, перемалывая свои собственные, добирались до Тюмени. А на следующий день ранним утром, на удивление редких прохожих, мчались по Свердловску на трех машинах-такси, с торчащими из окон теми костями.
Ну, скажут нам, это экстремальные условия, которые уже сами по себе способствуют проявлению достоинств.
Тогда позволю дополнить данную биографию несколькими штрихами из обычной цивилизованной жизни.
У Виталия садовый участок на Балтыме. Там у него лучшие, из всех мною виденных, теплицы с образцово организованно растущими помидорами и огурцами, из которых он со своей Асей по осени, в придачу к общепризнанному их всегдашнему хлебосольству, готовит, столь же никем не превзойденные по вкусноте соки и маринады.
А в доме им лично спроектированное и собственноручно исполненное автономно- централизованное трубопроводное сверх малоинерционное отопление с незамерзающим теплоносителем, опять такое, какового ни у кого больше нет.
В свои 85 лет не равнодушен ко всему новому, будь то компьютерная или другая техника и ее аксессуары.
Прирожденный лидер, подтверждающий всей своей сутью характеристику истинно ведущего Мужика.
Счастья тебе, Виталий Максимыч, здоровья, прежнего интереса ко всему окружающему, добрых воспоминаний и многих еще лет жизни».
03.07
«Матус! Ты меня опечалил рассказом о похождении к врачу. Разумом я все воспринимаю, и на собственной шкуре знаю, что такое, в нашем возрасте, один дополнительный год, но душой и сердцем – нет. Тем более, когда среди своих сверстников есть еще примеры вполне продолжающейся деловой жизни.
Я тебе как-то писал о своем приятеле по институту Илье Блехмане. Он последние годы так развернулся, обкатывая накопленный потенциал (не потеряв, судя по всему, и сегодняшних превосходных способностей), что просто завидки берут, в хорошем смысле этих слов.
Руководит лабораторией, читает лекции, ездит с докладами по заграницам, получает разные награды и почетные звания и у нас, и за рубежом. А недавно прислал мне шикарно изданный Юбилейный сборник, объемом в 500 страниц, подготовленный коллегами и друзьями по случаю его 80-летия (он на несколько месяцев моложе меня). В этом сборнике кроме научных статей два десятка знаменательных фотографий: Блехман: с Алферовым на президиуме С.-Петербургского научного центра РАН; с Ньордсеном в Дании; с Кройцером в Германии; с Ниемейером в Голландии;, с Кренделлом в США; с Картмелом в Англии… Или: Блехман: при вручении ему премии имени Гумбольдта; при
