пить-гулять будем, а смерть придёт — помирать будем. Рецепт верный: «1 фунтовый бифштекс и 1 пинта горького пива каждые 6 часов. 1 десятимильная прогулка ежедневно по утрам.1 кровать ровно в 11 ч. вечера. И не забивать себе голову вещами, которых не понимаешь».
— Да это не паника, а мысли о втором санузле, безо всякой суеты. Вот вы же завели вопрошальник, и мило отвечаете на вопросы, пока сантехники занимаются первым.
— Нет, этот вопрошальник совсем иная игра — что-то вроде фантов. То есть, это пространство, где некто может мне задать абсолютно анонимный вопрос.
Причём на любую тему — и весь фокус в том, что я не веду здесь диалог (и этот бы не вёл, потому что мне тут диалоги не нравятся).
Я тут отвечаю на отъединённые вопросы, причём говорю даже с потенциальным знакомым как с настоящим анонимом. Это очень интересный опыт именно в процедуре ответов, когда я даже и не хочу знать, кто меня спрашивает. Это вопросы Мироздания.
Извините, если кого обидел.
30 июля 2011
— Вы — физик. Почему вы не высказываетесь о Сколково?
— В этом-то вся прелесть разговоров о «сколково», «феминизме», «викторсуворове» и заключена, что это разговоры не профессионалов, а сеансы психотерапевтического выговаривания. Никто про это «Сколково» толком ничего не знает, но сказать хотят всё — чтобы сострить (а состривший человек всегда чувствует некоторый подъём настроения), чтобы разрядить своё раздражение и т. п. И окружающий мир с охотой предоставляет человеку такие точки для выговаривания — все знают, что есть такое «сколково», и это связано с наукой. Если человек родом из СССР получил Нобелевскую премию, а потом его пригласили (или хотели пригласить) в место «сколково», а он отказался, то из этого, как из капли воды, можно вывести весь Мировой океан. Тут и начинается психотерапевтическое выговаривание — мы, к тому же, не знаем подробностей приглашения — кто, как, в каких словах, да и прочие люди путаются в формулировках отказа. Психотерапевтическое выговаривание в том, что событие с неопределёнными чертами начинают наделять чертами, подходящими для эмоциональной реакции. Однако суть «сколково» даже не в этом — всё в мотивациях. Мы забываем мотивации, и, в частности, мотивацию создания не наукограда, а самого понятия «сколково». Мне представляется, что главная мотивация — это иметь повод для гордости. (Не попил денег, не прочие дела — хотя это всё всегда сопутствует гордости). Само по себе развитие, имеющее толчком гонор, ничего ужасного не несёт, даже наоборот. Но его надо отличать от новации, имеющей в основе целесообразность, или какие-нибудь естественные причины.
Мне кажется, что беда в том, что Сколково неестественно. Со стороны это, в общем, так кажется. Хотя вот добрый мой друг, буровых дел мастер О!Рудаков рассказывает нам, возвращаясь с работы там, что там просто строят огромный бизнес-центр. Естественнен ли в Подмосковье бизнес-центр с конференц-залами и офисами? Да отчего же нет — только к каким-то открытиям он имеет опосредованное отношение.
Однако, я помню, что советское самолётостроение в двадцатые (и космонавтика в пятидесятые) со стороны тоже были неестественны. Любая новация в своё отсутстствие кажется неествественной. И я вот готов поверить в Сколково (и без всякой фанаберии буду рад успехам этого предприятия — буду рад любой удаче), если будет понятно, что за ним стоят умные энтузиасты. Академгородок возник в куда более чиновной и регламентированной стране, чем мы видим сейчас вокруг себя. Но пока естественности в понятии «сколково» не наблюдаю.
— Как вы считаете, с этой ли планеты человеческий род? Не занесены ли мы, по всем канонам научной фантастики на Землю искусственно? Или, быть может, занесён на эту планету не человек, а только его разум? Интересно узнать ваше мнение по этому частому вопросу.
— Знаете, если честно говорить, то я ничего не думаю по этому поводу. То есть, я как-то участвовал в дискуссиях по поводу панспермии, но спорил по поводу логичности современных теорий. Для меня проблемы «как это было на самом деле» слишком далеки — разве если мне закажут фантастический рассказ написать.
Извините, если кого обидел.
31 июля 2011
По счастливому обстоятельству текст рассказа про День флота я написал довольно давно и давно выложил в Журнале, оттого технических проблем с ним нет.
Поздравляю всех причастных с праздником, вечная память моим близким — подводнику, капитану первого ранга Владмиру Реммеру, Глебу Седину, командиру зенитного дивизиона линкора "Марат".
Восемь транспортов и танкер
Старший лейтенант Коколия задыхался в тесном кителе. Китель был старый, хорошо подлатанный, но Коколия начал носить его задолго до войны, и даже задолго до того, как стал из просто лейтенанта старшим и, будто медведь, залез в эту северную нору.
Утро было тяжёлым, впрочем, оно не было утром — старшего лейтенанта окружал вечный день, долгий свет полярного лета.
Он старался не открывать лишний раз рот — внутри старшего лейтенанта Коколия усваивался технический спирт. Сложные сахара расщеплялись медленно, вызывая горечь на языке. Выпито было немного, совсем чуть — но Коколия ненавидел разведённый спирт.
Сок перебродившего винограда, радость его, Коколия, родины, был редкостью среди снега и льда. Любое вино было редкостью на русском Севере. Поэтому полночи Коколия пил спирт с торпедоносцами — эти люди всегда казались ему странноватыми.
Впрочем, мало кто представлял себе, что находится в голове у человека, который летит, задевая волны крыльями. Трижды приходили к нему лётчики, и трижды Коколия знакомился со всеми гостями, потому что никто из прежних не приходил. Капитан, который явился с двумя сослуживцами к нему на ледокольный пароход с подходящим названием «Лёд», был явно человек непростой судьбы. Чины Григорьева были невелики, но всё же два старых, ещё довоенных, ордена были прикручены к кителю. Капитан Григорьев был красив так, как бывают красивы сорокалетние мужчины с прошлым, красив чёрной формой морской авиации, но что-то было тревожное в умолчаниях и паузах его разговора. Капитан немыслимым способом получил отпуск по ранению, во время этого отпуска искал свою жену в Ленинграде и увидел в осаждённом городе что-то такое, что теперь заставляло дергаться его щёку.
Тут даже спирт не мог помочь. Григорьев рассказывал ему, как ищет подлодки среди разводий, и как британцы потеряли немецкий крейсер, вышедший из Вест-фиорда. Что нужно было немцу так далеко от войны — было непонятно. Разве что поставить метеостанцию: высадить несколько человек, поставить на берегу домик или вовсе
