Нынешнее положение дел можно охарактеризовать цитатой, извлеченной из отчета Королевской комиссии: «Если умственно неполноценное лицо обвиняется в предумышленном убийстве и если суд присяжных убежден в том, что оно совершило проступок, в котором обвиняется, у присяжных нет иного выхода, кроме как объявить его уличенным в совершении предумышленного убийства, а судья обязан вынести смертный приговор».
Один выдающийся психиатр говорил недавно по поводу некоторых аспектов закона о предумышленном убийстве:
«Нехорошо было бы соединять в столь ограниченном пространстве такое количество отвлеченных и расплывчатых понятий, двусмысленных слов, уязвимых изобретений… Даже самый концепт «уголовной ответственности» — фикция, которую невозможно поддержать с логической точки зрения… Если справедливость и торжествует, это происходит вовсе не в силу данных правил и законов, а благодаря здравому смыслу, с которым подходят к этим законам наши трибуналы. Когда лицо, обвиненное в предумышленном убийстве, оказывается как будто приличным человеком и представляется, что оно в большой степени было спровоцировано своей жертвой — о которой можно сказать только то, что она получила по заслугам, — когда, в то же время, менталитет этого лица отличается от нашего, заместитель прокурора ослабляет свой натиск, судьи дают понять, что они склонны к милосердию, а присяжные цепляются за малейший случай не выносить вердикт, автоматическим следствием которого был бы смертный приговор».
Другими словами, касательно убийства мы достигли того же положения, какое существовало в XIX веке в случаях с мелкими кражами. Когда у присяжных не оставалось иного выбора, кроме как объявить виновным беднягу, стащившего предмет, оцененный в сорок шиллингов, говорили, что он не стоит больше тридцати девяти, и таким образом издевались над впавшим в анахронизм законом. Теперь, перед лицом дилеммы того же порядка, беднягу объявляют виновным, но невменяемым, хотя бы он и не был таковым, поскольку это единственный способ спасти ему жизнь.
Иногда присяжным удается таким образом спасти человека, иногда нет. Это во многом зависит от их смелости и от их решимости не считаться с советами придерживаться строгости, исходящими от судьи. Когда судья человечен, он «расширяет» правило. Вот уже пятьдесят лет тому назад один из величайших авторитетов в данной области писал, что в подобных обстоятельствах «судья должен строго придерживаться указаний закона, затем «расширить» смысл употребляемых в законе слов, пока человек, непривычный к употреблению юридического языка, не будет ошеломлен тем, какие искажения и уклонения претерпевают бедные слова, и не задаст себе вопроса, а так ли необходимо использовать этим способом язык, чье наиболее очевидное преимущество заключается в том, что он выражает все то, что говорящий хочет в него вложить».
Но если существуют человечные судьи, то есть и другие, придерживающиеся еще законов каменного века. Стрэффен был приговорен к смерти после того, как судье удалось убедить присяжных, что не следует считаться с тем фактом, что обвиняемый — юродивый; Бентли, девятнадцати лет от роду, неграмотный и умственно неполноценный, был повешен в следующем году; Ленчицкий, также умственно неполноценный, был повешен в том же году. Но в большом количестве других случаев и мужчины и женщины отправлялись в приют, хотя и были в здравом уме, поскольку в случае предумышленного убийства суровость закона противится любому смягчению наказания. Суждение, касающееся жизни и смерти человека, — самый торжественный акт, который только может предусмотреть закон. Но когда закон абсурден, оно превращается в игру в рулетку.
В этой бессмысленной и убийственной партии черные цифры, однако же, обладают преимуществом. Ведь задача, заключающаяся в «расширенном» толковании закона, чаще всего возлагается на призванных защитой психиатров. Мы видели, что на самом деле «правила М'Найтена» — акт недоверия судей к медикам. С тех пор в судилищах не прекращалась более или менее открытая война между судьями, защищавшими правила, и их оппонентами-врачами. И однако же, как замечает доктор Гобсон, «противостать судье — значит подчас сделать ставкой в игре человеческую жизнь». Он продолжает свое рассуждение типичным примером процесса, когда «допрос со стороны обвинения не представлял больших трудностей», но судья, резюмируя дебаты, дал понять, что психиатр некомпетентен и — более того — находится под чужим влиянием. Судья попросил присяжных объявить подсудимого виновным в предумышленном убийстве (речь шла о женщине, убившей собственного ребенка). Присяжные, проигнорировав доводы судьи, вынесли оправдательный вердикт. Но очевидно, что это было случайной удачей и пародией на правосудие.
Главное препятствие любому преобразованию этих анахроничных правил — опять-таки судьи. Их аргументы ничуть не изменились: невозможно придумать какое-либо лучшее узаконение; принять аргумент относительно «импульса, против которого нельзя устоять», или неполной ответственности было бы «подрывом устоев» и т. д. Однако доктрина о неполной ответственности была принята примерно сто лет тому назад в Шотландии, к полному удовольствию юристов, психиатров и публики. Это позволяет шотландским судам считаться с малейшими умственными отклонениями, и «когда присяжные убеждены, что лицо, совершившее предумышленное убийство, не будучи сумасшедшим, могло быть подвержено слабоумию или умственным расстройствам, приближающимся к безумию, так что его ответственность может рассматриваться как в достаточной степени неполная, то такое преступление может быть судимо не как предумышленное, а как непредумышленное убийство». Когда в Королевской комиссии лорду Годдарду задали вопрос на этот предмет, он был вынужден ответить так:
В. — Я изучил статистику дел о предумышленном убийстве в Шотландии в течение последних сорока девяти лет. Я обнаружил 590 случаев предумышленного убийства и только 23 таких, где имела место казнь, что составляет весьма незначительную долю.
О. — Весьма незначительную.
В. — Я полагаю, что там судьи основывались на доктрине о неполной ответственности?
О. — Единственное, что я читал по поводу неполной ответственности, — это то, что было в протоколах первых слушаний вашей Комиссии…
В. — Должен ли я полагать, что вы не чувствуете себя в достаточной степени знакомым с шотландской доктриной, чтобы высказать мнение на предмет того, полезно ли было бы впредь включить ее в английский закон?
О. — Я не слишком знаком с этой темой. Я предпочел бы, следовательно, не высказывать никакого мнения. Я нахожу, что теперь все более и более затруднительно хорошо знать наши собственные законы.
Однако за несколько минут до того на вопрос об унификации шотландского и английского законодательства лорд Годдард ответил:
«Я вполне согласен: на сей предмет закон должен быть едины в Англии и Шотландии при условии, что шотландцы действительно этого хотят, но они чрезвычайно ревнивы к собственным законам».
Полюбуемся на эту логику. Мы уже знаем, что опыт тех стран, где смертная казнь отменена, не принимается в расчет, поскольку иностранцы не такие, как англичане. Теперь мы узнаем, что и шотландский опыт также нельзя принимать в расчет, — вероятно, потому, что не такие и шотландцы. Бесполезно тратить время на изучение их законов, хотя доктрина и практика неполной ответственности в совокупности требуют от желающего полностью овладеть ими посвятить им одно рабочее утро. Закон Соединенного Королевства не может быть унифицирован, разве только шотландцы откажутся от ревнивой приверженности к собственным законам — то есть когда они согласятся вернуться от концепции неполной ответственности к 1843 году и «правилам М'Найтена».
Философия этого всего сосредоточена в следующем диалоге между Лордом Правосудия и членами Королевской комиссии:
В. — Согласны ли вы с общераспространенным мнением, что не следует вешать тех, кого можно назвать безумными с медицинской точки зрения?
О. — Я полагаю, что прежде всего это зависит от того, что понимать под выражением «с медицинской точки зрения»… Критерии, которые должны применяться в таких случаях, должны быть только критериями ответственности (т. е. критериями М'Найтена), а не критериями, которые позволят выяснить, является ли человек умственно неполноценным в том или ином аспекте.
У лорда Годдарда также спросили, одобряет ли он сложившийся в министерстве внутренних дел обычай, когда защита апеллирует к невменяемости и ее аргументация отвергается, заводить расследование, чтобы выяснить, может ли приговоренный быть повешен с учетом его умственной полноценности.
«Если он был признан ответственным после того, как присяжные надлежащим образом расследовали его умственное состояние, и если в его состоянии не произошло изменений, я не усматриваю, почему было бы полезно отсрочивать его казнь, и, как я уже сказал, в этом заключалось бы отрицание решения, вынесенного присяжными».
