Корпоративный режим в Португалии (салазаризм) вырос из стремления авторитарной военной власти обеспечить политические и социальные условия для чрезвычайной финансово-экономической политики. Будущий диктатор А.Салазар начинал как эксперт - министр финансов, получивший от генералов задание "оздоровить" экономику страны. Не прибегая к внешним займам, он сумел за счет жесткой экономии устранить бюджетный дефицит, а затем "убедить военных... в правильности своего политического проекта создания в стране жесткого автократического режима при формальном сохранении республиканского строя и представительных учреждений"78. Став в 1932 г. премьер-министром, Салазар ввел на следующий год конституцию "нового государства", имевшего ряд выраженных фашистских черт - корпоративизм, однопартийную систему власти, структуру "национальных синдикатов" и иных "общественных организаций" и т.д. Но при этом диктатор отвергал тоталитарное отождествление партии и государства и подчинение всей жизни граждан целям и потребностям государства.
К тоталитарным инструментам и способам управления прибегла в конце 30-е гг. правящая верхушка императорской Японии, стремясь консолидировать все силы с целью осуществления программы широкомасштабной внешней экспансии. Созданная таким образом "новая национальная структура" предусматривала роспуск политических партий, отказ от представительного правления, создание единой политической организации, которая должна была стать "рычагом мобилизации населения на нужды японских усилий по ведению тотальной войны и рамками для деятельности различных ведомств для поддержания морали на внутреннем фронте" (включая разветвленную сеть молодежных, соседских и женских "патриотических ассоциаций")79. Государственное устройство военной Японии нередко определяют как "военно-фашистское", но такая характеристика представляется неверной. Скорее его допустимо обозначить как крайнюю степень авторитарно-милитаристской диктатуры при сочетании традиционно-авторитарных и тоталитарных черт.
Корпоративные и этатистские модели оказали бесспорное влияние на националистически настроенные круги стран Латинской Америки. В средних слоях, среди молодой интеллигенции и военных, а также в среде буржуазии, испытывавшей острую конкуренцию со стороны более мощных фирм и компаний из США и Западной Европы, существовало убеждение в том, что такого рода режим может обеспечить ускоренную модернизацию и "экспортозамещающую индустриализацию" их стран, их экономическую независимость при одновременной социальной стабильности. Известно, что даже будущий лидер левых либералов Колумбии Х.Э.Гайтан, учась в 1926-1929 гг. в Европе, увлекался идеями Муссолини. Исследователи отмечают воздействие корпоративно-фашистских идей и тенденций на диктатуру Ж.Варгаса в Бразилии ("Новое государство" 1937-1945 гг.), на режимы "военного социализма" в Боливии (1936-1939 гг.), на перонистскую диктатуру в Аргентине (1946-1955) и т.д. Но относить эти модели к фашистским в полном смысле слова также нельзя, поскольку они существовали в иной исторической обстановке. Скорее они представляли собой своеобразное соединение новейшего корпоративизма с чертами традиционных южноамериканских диктатур (так называемым каудильизмом). Лишь в Аргентине перонистская система опиралась на массовую партию и верные режиму профсоюзы, в большинстве других случаев подобные механизмы тоталитарной власти созданы не были.
Крушение фашистского режима в Италии и национал-социалистической диктатуры в Германии в ходе Второй мировой войны подорвало "спрос" на эти разновидности тоталитаризма. Зато получили распространение модели, в той или иной степени вдохновлявшиеся примером сталинского СССР.
В ряде стран, занятых советскими войсками, тоталитарные режимы установились под непосредственным диктатом извне, из Москвы. В то же самое время было бы неверно совершенно сбрасывать со счетов наличие внутренних факторов и сил, способствовавших подобному развитию, влияние политических групп и кругов, стремившихся к форсированной индустриальной модернизации восточно-европейских обществ по советскому образцу (главным образом, внутри коммунистических партий, но также и среди части интеллигенции и средних слоев). Сформированная в конечном счете система так называемой "народной демократии" оказалась своеобразным синтезом сталинских тоталитарных структур (господство одной партии, именовавшейся коммунистической или рабочей, создание сети "общественных организаций", находившихся под контролем этой партии, режим террора и систематического подавления политических оппонентов и потенциально недовольных, идеологический диктат и т.д.) с формально сохранившимися элементами парламентской демократии (официально продолжали существовать разделение властей, парламентские институты, а также - в большинстве стран - иные политические партии, правда, включенные в структуру власти через органы так называемых Национальных, Отечественных или Народных фронтов). Имеются сведения о том, что подобное сочетание само было результатом своего рода компромисса между представлениями о судьбе Восточной Европы в советской правящей верхушке - концепциями "советизации" (полного перенесения сталинской модели) и "финляндизации" (то есть политического контроля со стороны СССР при сохранении режимов парламентской демократии). Само утверждение режимов "народной демократии" происходило в течение ряда лет (кроме Албании и Югославии, где после победы партизан из компартий над германскими войсками такие системы правления возникли уже в ходе Второй мировой войны или сразу после нее). Эта схема получила название "тактики салями", то есть постепенного проникновения просоветских элементов и сторонников компартий в силовые структуры и "ползучий" захват ими государственного аппарата.
Под влиянием СССР или под воздействием его модели утвердились режимы советского типа в ряде стран Азии (в Монголии в 20-е гг., в Китае, Северной Корее и Вьетнаме в 40-е гг., в Лаосе и Камбодже в 1975 г.) и на Кубе (после свержения проамериканской диктатуры в 1959 г.). После падения колониальной системы многие из новых независимых государств также выбирали путь так называемой "некапиталистической" или "социалистической ориентации", что означало на практике заимствование в той или иной мере некоторых сторон системы правления, существовавшей в Советском Союзе: структур "партии-государства" и контролируемых ею общественных организаций, господства единой идеологии и т.д. Характерно, что такие правительства обычно избирали "советский путь" в сфере экономики, то есть проводили значительную концентрацию хозяйственного потенциала в руках государства и разворачивали быструю индустриализацию. Зависимое положение этих стран и слабость собственной буржуазии порождали положение, при котором - как и в России - государственно-бюрократическая диктатура "капитализма без капиталистов" становилась единственным (пусть и непрямым) историческим путем создания независимого индустриально-капиталистического общества в этих регионах Земного шара. "Монополистический капитализм и его контроль над мировым рынком в сочетании с прогрессирующей национальной и интернациональной концентрации капитала не дают возможности неразвитым странам для самостоятельного национального капиталистического развития. Это становится возможным только при отрыве от капиталистической системы мирового рынка и политическом освобождении от империалистического господства. Первое недостижимо на пути конкуренции и медленного развития капиталистической частной собственности, как это произошло когда-то в доминирующих капиталистических странах. Второе требует национально-революционных освободительных войн, направленных как против империалистического капитала, так и против сросшегося с интернациональной буржуазией и зависимого от нее собственного господствующего класса. Поскольку борьба угнетенных наций должна опираться на народные массы и направлена против иностранного капитала, ее нельзя вести на основе капиталистической идеологии; идеологически она должна изображать себя как антикапиталистическую или социалистическую. Носителями этой идеологии служат лишенные возможностей для развития интеллигентские средние слои, которые с помощью национальной революции и захвата государственного аппарата становятся новым правящим классом...
Процесс, преобразивший Россию, повторился после Второй мировой войны - частью со ссылками на теорию Маркса, частью без них - в национально-освободительных движениях в Азии и Африке, где во многих случаях большевистская партия была заменена армией". Этот анализ американского социального исследователя и экономиста П.Маттика можно считать ключевым для понимания места и роли тоталитарных устройств, служивших орудием форсированного развития национальных государственных и хозяйственных систем.
