Обмишурить, т.е. засыпать зрителя бессмысленной яркой мишурой, охмурить, ввести в дурман — такова задача жесткого пресса электронных СМИ сегодня. И вот уже "главными событиями" становятся Каннский кинофестиваль или вручение премии "Оскар". И это в стране, где распоряжением властей "об акционировании киностудий" добивают киноиндустрию. Воспаленная тягомотина Сокурова — вот все, что уже год за годом мы только и можем привезти в Канн. Чему радоваться? В чем событие? Но нет, зритель должен отключиться от угрюмых реалий российской жизни и проникнуться всей важностью прибытия на французский фестиваль Шарон Стоун, эпохальностью показа премьеры детского боевика "Звездные войны". Из этого же разряда — околофутбольная истерия, нагнетаемая в преддверии чемпионата мира. Понятно, все мы, болельщики, с нетерпением ждем праздника игры, но зачем, эксплуатируя ожидание, превращать список игроков, решения Романцева, пустые прогнозы в общенациональное дело — да еще в сегодняшней жизни? За шумихой о чемпионате народ не услышит и не осознает новых роковых решений властей, ведущих страну к порабощению и распродаже…
То, что ТВ основательно стало исполнительным органом космополитической мафии, подтвердил широко рекламированный демарш по поводу "роста расизма в России" и "угрозы разгула экстремизма". Лицемерие синедриона нарастает — "претензии" предъявлены даже со стороны европейских послов, в чьих странах, кстати, давно безнаказанно свирепствуют бритоголовые, и кому расизм, в силу цвета кожи, явно не опасен. Но раскручиваемая неделями тема страшных "скинхедов" не дала плодов. Как ни стараются, не могут и под микроскопом найти хоть каплю зримого, чтобы во весь экран, "экстремизма". А вот народ — как показала даже шустеровская "свобода слова" — уже все понял. Дагестанцы, жители Каспийска, прямо и смело сказали в открытом эфире все, что они думают о нынешней власти. Люди давно все видят, все понимают, и их не закидать никакой мишурой, не обмануть и не загнать в угол законом "об экстремизме" и шумом о нем на всех каналах. С полным на это правом рано или поздно зрители всё же разрушат ненавистный теле-Карфаген.
Александр ЕФРЕМОВ
20 мая 2002 0
21(444)
Date: 21-05-2002
Author: Генерал Виктор Филатов, специальный корреспондент "Завтра" в Белграде
ОТ НЕНАВИСТИ К ЛЮБВИ
Во времена Слободана Милошевича у власти стены домов в Белграде расписывались словами: "Жестянщик был лучше". Все знали, что "жестянщик" — это Тито. В молодости он в самом деле был жестянщиком. А тем, кто "хуже", в Югославии каждый знал: это — Слободан Милошевич. В адрес Милошевича были слова и покрепче. Сегодня, когда Слободан Милошевич в тюрьме, стены домов Белграда расписаны так: "Слобо(ДА!)н", имеется в виду всё тот же Слободан Милошевич. Слобо(ДА!)н!
Сократ, Иисус Христос, Коперник, Дмитров, и вот теперь — Слободан Милошевич. Снова судят и распинают того, кому потом поставят памятник, сделают святым . Конечно, дель Понте — главный прокурор Гаагского трибунала по Югославии, не Понтий Пилат — римский прокурор в Иудее, но и она на плечах Слободана Милошевича, как и госслужащий Понтий Пилат с именем Иисуса Христа, уже вошла в историю.
У каждого Иисуса есть свой Иуда. У Милошевича таковым стал Джинджич. Он — премьер-министр Сербии. Хозяин.
Есть в Югославии президент — Каштуница. Но есть в Югославии Сербия, а там главным — премьер, им является Джинджич. Каштуница, как здесь говорят, ставленник Франции, за Джинджичем стоят немцы. Франция и Германия — не близнецы-братья. Они, скорее, кошка с собакой. Это и предопределяет отношения Каштуницы и Джинджича. Но есть еще, что называется, внутренний фактор. Расклад между двумя этими деятелями такой, каким был в раскладе между Горбачевым и Ельциным, где Каштуница — Горбачев, а Джинджич — Ельцин. В домашней войне бьются они не на жизнь, а насмерть… всей Югославии. Так сейчас. Западу в целом на эту возню глубоко наплевать, потому что Югославия как таковая уже съедена им окончательно. Ну, бурчит немного в балканском животе — само пройдет. В самой Югославии эта мышиная возня всем осточертела.
Иной расклад между Каштуницей и Джинджичем был до того дня, когда они дружно упрятали в гаагскую тюрьму Слободана Милошевича. Каштуница и Джинджич тогда действовали в одной упряжке — валили Милошевича. Милошевич проиграл выборы, вернее, ему не позволили их выиграть американские зеленые солдаты — доллары. Их не жалели. Били в упор из всех стволов. Но украденная у Милошевича победа на выборах сама по себе принципиально ничего не решала, если Милошевич при этом оставался на воле, живой, да еще в Белграде. Каштуница в такой ситуации оставался бы тем, чем он был всегда, — чеховским "человеком в футляре", Джинджич — фрондирующим, себе на уме пустомелей местного телевидения, тип Хакамады.
Чем чернее небо, тем ярче звезды. Каштуница и Джинджич, сговорившись, глубокой ночью, когда Белград спал, вызвали НАТОвский вертолет и сдали Милошевича с рук на руки врагам Югославии. Официально — за обещанный американцами 1миллиард 200 миллионов долларов, кажется, в казну Югославии, и 5 миллионов долларов — в карман Джинджича, комиссионные. Не знаю, положил ли Джинджич себе в карман 5 миллионов комиссионных. Но что в казну Югославии за голову Милошевича не поступило ни цента — ручаюсь. Американская классика: подвешивать долларовую морковку перед носом ишака, чтоб бежал, куда дернут. Но вдруг обнаружился "синдром Милошевича": не проходит буквально дня, чтобы Каштуница и Джинджич не оправдывались публично, не твердили, что к продаже Милошевича американцам они не имеют никакого отношения, что они тут ни при чем, что это сделал кто-то другой, но кто — они тоже не знают.
И грянул звездный час Слобо(ДА!)на Милошевича!
Вся эта камарилья так называемого Гаагского трибунала по Югославии на американские деньги начала свое дело с большой помпой: судьи с масонскими манерами облачились в черные балахоны, под средневековых палачей на сельской площади; на головы напялили из серой пакли парики; важно нахохлились в своих креслах, и … Но тут Милошевич сказал "судьям", в моем переводе с сербского, следующее.
— Вы кто такие? Судьи? По какому закону? По какой Конституции? ООН — общественная организация, она не имеет права создавать суды и трибуналы. Она может только дискутировать и высказывать свое мнение. Поэтому я официально заявляю, что вы самозванцы и американские наёмники. Я смотрю на вас: а судьи кто? Вы — никто. Среди вас я вижу только американцев и англичан. Это вы — американцы и англичане — разбомбили мою страну, разрушали Белград, убили 2126 ни в чём не повинных югославов на улицах, в их домах, на их рабочих местах. Убийцы собрались судить жертву! Ничего у вас не получится. Народный суд над вами уже идет, вы есть подсудимые …
Председательствующий, судья англичанин Ричард Мэй, поспешно отключил микрофон, стоявший на столе перед Милошевичем — заткнул рот, решили проблему...
Это было зрелище богов! У Мэя тряслись руки, лица нельзя было увидать, только макушку и уши, казалось, что он готов был забиться под стол. Не от стыда, что самозванец — от неожиданности ситуации. Он был совершенно убежден, что он судья. Кто знает знаменитую картину Кукрыниксов "Последние часы Гитлера в бункере", тот легко представит себе немую сцену так называемого Гаагского трибунала в тот момент. Черные балахоны просто растворились липкой жижей в своих креслах.
Наконец, Мэй обрел дар речи и промямлил: мол, подсудимый Милошевич имеет право на бесплатного адвоката и защиту, и включил микрофон Милошевича. Тот сказал.
— Вы суд незаконный, поэтому никакого адвоката мне не нужно, я сам буду разбираться с вами. Я буду судить вас…
Микрофон был мгновенно отключен. Так начался этот "процесс века", как окрестили его западные СМИ, и здесь я, вкладывая в эти слова свой смысл, полностью согласен с ними.
Каждое заседание трибунала, длящееся порой по 8 часов, транслируется благодаря Боснийскому телевидению впрямую из зала суда на всю Югославию. Иногда председатель суда Мэй объявлял короткие — по 20 минут — перерывы, и тогда Боснийское телевидение по горячим следам начинает обсуждать только что увиденное и услышанное. Приглашаются на эти обсуждения известные юристы, писатели, политологи, журналисты, военные. Тут необходимо сказать, что приблизительно первые две недели прямую трансляцию из зала суда в Гааге вело только телевидение Боснии. Белградское телевидение делало вид, будто Слободана Милошевича оно вообще не знает. Белградское телевидение в это время гоняло сплошняком примитивные агитки: это — за Джинджича, это — за Каштуницу. В дозах лошадиных. Ничего подобного на ТВ даже близко не творилось при коммунисте Милошевиче. ТВ Белграда похоже сегодня на два семейных альбома: в одном — только фотографии Джинджича, в другом — только Каштуницы. С утра и до "белого пятна" на экране ТВ листает и листает эти два альбома: в хронологической последовательности и в разбивку, по кускам и отрывкам их жития и великих дел. Вот Каштуница с военными — Каштуницу поддерживают военные и не поддерживают полицейские. Вот Джинджич с полицейскими — Джинджича поддерживают полицейские и не поддерживают военные. Вот снова Джинджич, теперь в какой-то деревенской хате пьет с хозяином сливовицу — близость к народу. Вот Каштуница за очень длинным столом жует какие-то пресные слова про демократию… Два портрета, две говорящие головы, две ходячие серости — и больше ничего на экране. Тошнит.
