И молниеносным движением выхватывает из-за пазухи гранату. Молниеносным движением кидает в тех, за столом. Смерть приходит к ним, прежде чем они успевают вскочить, прежде чем успевают крикнуть, понять, что происходит.
И с ними погибает мальчик. Его детское личико застывает в жесткие, суровые черты взрослого человека. На мертвом лбу величие героя.
Его не укроет никакая могила, его не засыплет родимая земля. Детское тело обратится в золотое пламя в сожженной хате. Золотым огнем загорится над украинской деревней пламенное отроческое сердце.
И потому безразлично, как была его фамилия, каким именем звала его мать, когда он бегал по полю. Он один из сотен, этот порыв детского сердца, мужество ребенка, который знает, понимает и умеет любить так же горячо, как взрослый человек. И гибнуть так же прекрасно, как взрослый.
* * *
Лунной ночью, полной блеска и тени, ароматной, сладостной украинской ночью по дороге едет машина. Далеко за лесом краснеет зарево. Разбитый грузовик во рву, красное зарево в небе, далекий грохот — все это заставляет помнить о том, что ароматная, сладостная ночь — необычная ночь, что, вопреки луне, вопреки аромату цветов, вопреки тишине природы — это ночь крови и ужаса.
По дороге движется большая черная машина. Поля серебрятся от росы. Дорога из серебряного блеска погружается в черную тень леса.
И сразу на опушке — оклик. Из рва выскакивают двое. Им не больше чем по пятнадцати лет. Деревенские мальчики. В руках оружие — старые берданки.
Машина останавливается. Осторожно, с нацеленными дулами они подходят к автомобилю. При блеске месяца ясно видно, как дрожат в их руках берданки. Крадущимися шагами, готовые на все, они подходят.
Подумайте — глухая ночь, на горизонте пожары, вдали монотонный непрестанный грохот. Черный лес, пустая дорога, и на пустой дороге большая черная машина. Не видно, кто сидит внутри. Быть может, там десяток вооруженных до зубов людей, быть может, пулеметы, быть может, черт знает что. Это могут быть торопливо несущиеся вперед диверсанты, шпионы, гитлеровские офицеры.
И навстречу этому неведомому из лесу выскакивают двое, не больше чем по пятнадцати лет.
— Стой!
Мы останавливаемся. Торопливо открываем дверцу. Торопливо прячем выхваченные револьверы.
— Пропуска!
Суровый детский голос. Конечно, мы показываем пропуска. Малец при лунном свете внимательно, со сдвинутыми бровями, читает. Возвращает пропуска. На детском лице — облегчение. Теперь он уже спокойно разговаривает с нами. Караул, да, караул. Тут сейчас за лесочком их деревня. А они сторожат на дороге. Мало ли что может случиться.
Мы уезжаем, оставляя за собой этот караул, двух пятнадцатилетних мальчиков, которые в эту жуткую лунную ночь, полную шепота и вздохов деревьев, глядят на розовеющее зарево в небе, слушают далекий грохот и несут на своих плечах всю тяжесть ответственности за этот отрезок дороги. Нервы натянуты до крайности. Воля напряжена до последнего предела. Легко быть героем, когда не знаешь, что такое страх. Но эти двое героически преодолевали в себе обыкновенный детский страх. Страх перед ночью, войной, страх перед неизвестным. Эти двое, вопреки дрожи в руках, шли навстречу чему-то, что могло оказаться смертельной опасностью, что в их представлении, когда они выскочили из рва, и было опасностью.
Двое пятнадцатилетних. А сколько их вчера, сегодня караулит по лесам, по дорогам, по околицам деревень и поселков. Сколько их, заменяющих ушедших на фронт мужчин, на оклик «стой!» получают пулю в сердце. Кто назовет имена их всех, запишет деревни и местечки, где они жили и где уж никогда не достигнут зрелого возраста.
Имя им — легион. Наши дети — героические, великолепные советские дети, которые с мужеством взрослых, с разумом взрослых борются за родину. Дети, в крови которых горит любовь к свободе, дети, для которых слово «РОДИНА» — не мертвое слово, а сама жизнь, само биение сердца, пламенный призыв, глубочайшая любовь.
И их борьба — это самый убедительный документ нашей правды. И их борьба — это самое страшное обвинение, которое когда-нибудь история предъявит подлому врагу, изучая события наших дней.
Собственной кровью платят наши дети долг родине, которая дала им солнечное, счастливое детство. Собственную кровь льют наши дети на чашу весов, которую мужество, любовь и истина перетянут на нашу сторону.
1941
На столе лежит партийный билет. Он пропитан запекшейся кровью, насквозь пробит немецкой пулей.
Когда стальные гитлеровские чудища подошли к Курску, партиец из Курска взял в руки винтовку. На построенных поперек улиц родного города баррикадах он боролся вместе с красноармейскими частями против захватчиков. В боковом кармане возле самого сердца лежала красная книжечка — партийный билет.
Продвигались вперед фашистские танки. Небо пылало огнем артиллерийской канонады. Под напором врага пришлось оставить Курск.
Он ушел вместе с частями Красной Армии. Так же, как другие ополченцы города, он вступил в ее ряды.
В упорных боях, в залпах выстрелов пришлось шаг за шагом отступать. Завеса седого тумана, морозная завеса скрыла от глаз родной город. В упорных боях отступал на восток партиец из Курска, вчерашний ополченец, сегодняшний боец Красной Армии.
Партийный билет лежал на его сердце. Красная книжечка, странички, покрытые рядами черных букв, столбики цифр — внесенные членские взносы.
Красная книжечка говорила об имени, фамилии, о внесенных членских взносах. Но тому, кому она принадлежала, она говорила о большем.
Она говорила о победе, которая должна прийти. Говорила о родине, о народе, говорила о великих делах того, кто покоится в мавзолее, и того, кто бодрствует в Кремле.
В трудные, тяжкие дни отступления на восток красная книжечка говорила о вечной правде, о прошлом и будущем, была залогом, утверждением веры, была лозунгом, знаменем, неразрывным узлом, соединяющим с величием покоящегося в мавзолее, с величием бодрствующего в Кремле.
И вот наступил день, когда красноармеец из Курска двинулся вперед. В тяжелых боях открылся путь на запад. Через те же деревни, по тем же дорогам пошел красноармеец пробивать во вражеской стене путь к родному городу.
За завесой седого тумана, за завесой морозного дня сердце чуяло родной город Курск. Каждый бой, каждая атака приближали к родному городу.
И на этой-то дороге, в снежный, искрящийся морозом день, вражеская пуля нашла путь к сердцу. Вражеская пуля пробила насквозь маленькую книжечку — партийный билет. Горячая кровь залила странички и красную обложку.
Товарищи по оружию выразили желание, чтобы этот облитый кровью, пробитый пулей партийный билет стал первым экспонатом музея борьбы за Курск.
Чтобы молодежь, для которой нынешняя война будет уже историей, приходила и смотрела на этот партийный билет, вынутый из кармана убитого бойца, и училась величию, училась мужеству, училась любви, которая сильнее смерти.
Тот, кто будет писать когда-нибудь историю Отечественной войны не на основании сухих фактов, дат и топографических заметок, а ее живую историю, являющуюся описанием внутренних переживаний народа, проявлением народной души, не сможет опустить раздела: «Партийный билет».
В первый же день войны, когда враг, неожиданно напав, рассчитывал, что не встретит сопротивления и пройдет границу без выстрела, он сразу наткнулся на сопротивление пограничных войск.
На границе Западной Украины, в Угневе, небольшой отряд обреченных много часов подряд выдерживал неприятельский огонь. Стиснув зубы, с огнем в утомленных глазах, они выполняли задачу — выдержать натиск немецкой армии, железной лавиной катящейся на восток. Задержать ее как можно дольше, до прихода регулярных войск. Они знали, что погибнут, что должны погибнуть. И сами решили свою судьбу: погибнуть, но преградить путь немецкой колонне.
Они не думали о спасении жизни. Они не думали о себе. Лишь об одном — как можно дольше задержать врага. И еще о том, чтобы во вражеские руки не попали партийные билеты — величайшая святыня, символ, знамя и лозунг.
В сентябрьский день во Львов, уже гремящий выстрелами, жена пограничника принесла небольшой узелок — знамя полка и партийные билеты. В Угневе уже никого не осталось в живых. Они задерживали вражескую лавину, как решили, — до последнего патрона, до последней возможности, до последнего живого. Отдавая жизнь родине, они вручили этой женщине, с просьбой уберечь, — самое для них дорогое. Более дорогое, чем жизнь, — знамя полка и партийные билеты.
…Ободранный, обросший, худой, как скелет, выходил человек из неприятельского окружения. Сапоги разорвались в клочья, ноги покрылись ранами. В клочки изорвалась форма и та одежонка, которой снабдили его по дороге колхозники. Два дня, в холодную уже осеннюю ночь, пришлось сидеть в болоте. Пришлось ползти по этому болоту, питаться сырой кукурузой, сорванной в поле, или семечками подсолнуха. Пришлось пробираться через немецкие заставы, избегать немецких обозов, скрываться в лесу. Пришлось прорываться через сотни километров по территории, занятой вражескими войсками, чтобы дойти, наконец, до своих, до частей Красной Армии.
