Внутренняя проблема самодержавия, как института российской политики в тот момент заключалась в том, что понять, агрегировать и артикулировать глубинные социальные интересы общества оно не могло, а делиться полномочиями — не хотело.
Дело в том, что всё это, — оно считало в принципе излишним. Сам принцип исполнения властью воли общества был, с точки зрения самодержавия, неслыханным кощунством.
Недееспособность власти определялась не тем, что Государственная дума препятствовала императору и правительству в осуществлении их политики, — Дума, скорее, хотела им помочь и уберечь их от грозящей опасности.
Да, Дума готовилась к перевороту — но все критические дни февраля-марта она не делала ничего, расшатывающего ситуацию.
Она просила от императора решительных действий. Она выполнила указ о роспуске. Она создала свой Временный комитет исключительно для «наведения порядка в столице». Она просила императора в этих условиях назначить новое правительство. Она пыталась сохранить монархию. Она максимально постаралась выхолостить требования Совета депутатов, на условии соблюдения которых он доверял ей формирование правительства. Она пыталась добиться согласия восставших на возведение на престол Михаила. Она оформила назначение Временного правительства через утверждение Николаем его главы — князя Г.Е. Львова.
Собственно говоря, Дума не присоединилась к противникам самодержавия — она оставалась его последним защитником.
Но деградация власти в целом и самодержавия как института дошла до такой степени, что в стране не осталось практически никого, кроме этого парламента, кто хотел бы такое самодержавие защищать.
Генералы не хотели вести за него в бой солдат.
Солдаты не хотели за него умирать.
Самодержавие пало столь бесславно, потому что институционально довело себя до состояния, когда никаких своих функций выполнить уже не могло, воспользоваться помощью не хотело, слушать советов, направленных на его спасение, — не желало.
Оно еще хотело быть всем, но уже не могло быть ничем.
Оно готовило разгон парламента, состоявшего из монархистов и в решающий момент оказавшегося его последним — но бессильным союзником.
Дума просила Конституцию — но боялась ее дать. И Первую Конституцию пришлось принимать уже большевикам. Причём, сделали они это как раз за неделю до расстрела бывшего императора. И вместе с тем, до принятия Первой Российской Конституции власть русских самодержцев не была абсолютно неограниченной.
На самом деле, власть общества и традиции в России всегда была выше власти царя. Был общественно-государственный институт, который имел неформальные, но практически признаваемые обществом полномочия на смену носителей высшей власти.
Это была армия. Точнее — императорская гвардия.
Если оказывалось, что император переходит некоторые предполагающиеся границы дозволенного — и общество узнавало что-либо на тему о внезапном апоплексическом ударе у самодержца: никто не только не протестовал, но и не проявлял сомнения в праве гвардейских полков решать участь царя. По мнению В.С. Соловьева, в значительной степени обладавшего своей властью на правах «Князя Дружины».
Петровские гвардейцы, встав на сторону Александра Меншикова возвели на престол Екатерину Первую. Петровские гвардейцы свергли Бирона и передали власть регента Анне Леопольдовне. Петровские гвардейцы, признав моральный авторитет вышедшей к ним в гвардейском мундире «Дщери Петровой» Елизаветы, провозгласили ее русской императрицей. Гвардейцы низложили и казнили Петра Третьего и возвели на престол Екатерину Великую. Когда её завещание не было выполнено, и аристократия вместо Александра возвела на трон Павла Первого — гвардейцы, по сути, выполнили после смерти ее волю, казнив Павла и короновав его сына.
В 1825 году гвардия впервые не сумела выполнить свою институциональную функцию и обеспечить исполнение завещания Александра Первого — власть получил Николай. Именно с этого момента русская монархия медленно катилась к своей гибели. Но и на Сенатской площади гвардия не просто хотела привести на трон законного наследника — она уже требовала Конституции.
Кто знает, как сложилась бы судьба России, если бы она стала конституционной монархией, с Основным Законом, написанным Никитой Муравьевым, и с гарантированной к исполнению волей гвардейских полков, состоявших из наиболее образованных представителей русского общества.
Гвардия в России была основным институтом гражданского общества. Она впитывала его интересы (агрегировала их) и их же артикулировала — при необходимости ударом штыка.
И именно гвардия решила в феврале 1917-го судьбу Революции. 27 февраля (ст. ст.) как раз лейб-гвардейские Волынский, Литовский и Преображенский полки восстали и, подняв красные знамена, свергли империю. Так что День Красной Армии вполне можно было бы учреждать не 23, а 27 февраля (или 12 марта, если по новому стилю).
В этом есть нечто символическое — иметь хорошую армию для России всегда оказывалось более актуально, чем иметь хорошую Конституцию.
Армия для граждан России — это некий институт традиции. Некая составная часть культуры и духовного наследия. Армия — своеобразная родовая реликвия, фамильный талисман.
Любимая игрушка страны и народа. Американский народ любимой игрушкой имеет бережно хранимый дома винчестер. Даже если им никогда не пользуется. Наш народ имеет любимой игрушкой родную армию — даже если не часто ею пользуется.
Тот, кто не хочет признавать ограничения своей власти волей конституционно избранного парламента, — вынужден будет признавать её ограничение волей гвардейских полков.
Армия всегда была стержнем российского государства. Но она всегда была и одной из наиболее прочных основ российской демократии.
Русская армия — всегда во многом была народной армией. Выражавшей, в силу своего состава, интересы основных классов русского общества.
Потерпев поражение в своем выступлении 1825 года — она вернула свою роль через 90 лет, 27 февраля (12 марта) подняв Красные Знамена и открыв дорогу Русской Демократической Республике.
В Октябре 1917 года императорский Павловский гвардейский полк во главе со своими офицерами опрокинул баррикады сторонников Керенского и взял Зимний дворец. В январе 1918 года гвардейские полки (к этому моменту — бывшие гвардейские полки) отказались поддержать Учредительное собрание и признали власть ВЦИК и Советского правительства.
Это — нормально. Как показывает история — всегда и всюду демократия бывает и развивается — и во всяком случае побеждает там, где есть сильная боевая армия.
Потому что в нормальной стране армия — это народ. А когда она есть часть народа и состоит из его основных классов — она, с одной стороны, выражает ожидания народа — с другой стороны, является его вооруженной частью.
Собственно, демократия и родилась в первую очередь в форме военной демократии: самоуправления людей, способных носить оружие.
Страна, которая ведет много войн, должна иметь постоянный источник пополнения армии надежными солдатами. Такими могут быть только свободные люди. То есть, успешно воевать может только страна относительно свободных людей, страна, где имеется демократия, — в той или иной, соответственной историческому времени, форме.
Страна, которая мало воюет и живет торговлей, особенно продажей своего более или менее простого продукта, — в той или иной форме закабаляет свое население либо утверждает рабство. Потому что ей больше, чем солдаты, нужны дешевые рабочие руки. Торговое общество открывает дорогу к авторитаризму — и бессмысленной растрате своих богатств.
Воюющее общество — открывает дорогу к демократии и трате средств на развитие человека, поощрение искусства и образования. Сильная и часто воюющая армия — всегда рождает свободолюбие и демократию.
Почему об этом нужно помнить и говорить? Потому что в России ни всенародные голосования, ни помазания, ни конституции — никогда не были главным и определяющим фактором политической жизни. Главным фактором было настроение и поддержка общества.
4 марта 2012 года Путин победил на президентских выборах. Убедительно и в первом туре. Победил потому, что его поддержал народ, — народ, который при всем недовольстве властью и половинчатостью политики Путина, не хочет возврата во времена Ельцина или Горбачева.
Но его оппоненты не случайно говорили о своей надежде на второй тур. Этот их второй тур был бы не электоральным — а улично-элитным. Попыткой государственного переворота.
Более вероятно — что Путин победил бы и в этом туре, победил бы, потому, что народ будет с ним.
Но через некоторое время ему придется решать. «Любить всех» — не удастся. Либо с Народом — либо с Бизнесом. Либо технологический прорыв и возвращение России ее места в мире — либо рыночные иллюзии и мифы о «борьбе с коррупцией» и «благоприятном инвестиционном климате».
