Да, именно такие рассказы, как ни банально это звучит, помогают воспитывать в детских душах понимание ответственности за хрупкую, ранимую красоту нашего мира. Вот только, читая книжицу, не раз ловил я себя на вопросе: смогут ли современные дети, привыкшие поглощать броскую мультпродукцию и увлекательно-легковесных "поттеров", вчитаться, оценить узорчатую гармонию масловского слова?
Хочется верить, что книга найдёт своего маленького, но благодарного читателя.
Алексей ПОЛУБОТА
Ровесник МОСХа Конспект первый – Геннадий Ефимочкин: живопись без кокетства
Ровесник МОСХа Конспект первый – Геннадий Ефимочкин: живопись без кокетства
ШТРИХ-КОД
Краткий курс истории Московского отделения Союза художников
Московское отделение Союза художников России насчитывает около семи тысяч членов. Искусствоведы знают всех, но человеку обычному ни познакомиться с каждым, ни охватить их творчество целиком не по силам. Поэтому когда мы решили поразмышлять о цеховых особенностях изнутри, то обратились к друзьям, которые посоветовали сделать цикл очерков - портретов художников. А через эти портреты - "фотографии смыслов" всего творческого союза, который в судьбе советского изобразительного искусства был тем же, чем до сих пор является Большой театр для русского балета. Не ищи, читатель, тайный смысл в выборе героев: будут все, кто олицетворяет МОСХ. Чиновники и академики, и каждый - превосходный мастер, график или живописец. Они расскажут сами историю арт-цеха. По крайней мере ту её часть, которая имеет значение. Чему-то они были свидетелями, что-то знают в устных преданиях, во многом приняли участие.
Знакомьтесь, это Геннадий Ефимочкин, народный художник СССР. Он москвич, родился в год основания МОСХа.
Как и союз, членом которого он не без проблем стал, Ефимочкин не только дееспособен - его производительность поражает. В мастерской - сотни полотен, десятки из которых он неспешно поворачивает к зрителю, поясняя попутно обстоятельства создания. Он ничуть не растерян частными неудачами, спокоен и мудр, немного циничен по отношению к современности.
Геннадий Фёдорович рассказывает о себе, и кажется, что к МОСХу беседа отношения не имеет. Однако вскоре начинаешь понимать, чем был этот "союз малый" в культуре союза большого - СССР.
Когда в 1932 году различные группы художников едва не загрызли друг друга до смерти, государство решило прекратить эстетические войны и собрать всех под одной крышей. Группы не распались, но партия заставила играть всех по единым правилам. За это государство взяло на себя обязанность быть главным заказчиком творца, а тот, в свою очередь, даже в частной практике давал обет не противоречить генеральной линии. Пусть никого это не удивляет: заказами "князей" жили художники от века и считались полезными членами общества, если результат их труда был очевидным и осязаемым, то есть приносил материальные плоды. Подобно песне, помогал строить и жить. Высокое не отрицалось - оно предписывалось и пользе не противоречило, а лишь эстетизировало и усиливало её. Скрывать не станем, благополучно мог прожить в СССР лишь тот художник, который был готов кроме прочего писать "советские иконы", ведь он по-прежнему жил от плодов своих рук, которые нужно было обменять на хлеб. Так вот, регулировать рыночные отношения мастеров и заказчиков в нерыночном хозяйстве был призван МОСХ.
Нет, не были бедой установки партии на смысл творчества, в чём-то они были благом: что бы ни говорили сейчас, изобразительное искусство СССР ориентировалось на идеальное, почитавшееся реальным. В повседневность художника вошёл не "реализм" передвижников, но настоящий реализм в смысле западноевропейской средневековой теологии. Реализм универсалий, реальность мира платоновских идей. И главное - художник взывал к высокому не столько агитсюжетами, сколько самой манерой отражать действительность, не только внешнюю или внутреннюю, но действенность взаимопроникновения этих двух. Основой творческой манеры было здоровье смотрящего и гармоничность мира в античном смысле.
Молодой Ефимочкин прекрасно соответствовал образу художника героического стиля, черпающего силы от родной земли. Он окончил школу № 606 без всякого рисования и поступил в Художественно-промышленное училище им. Калинина, которое окончил с отличием, что позволило ему поступить в Суриковский институт, попасть куда "с улицы" не было никакой возможности - там готовили лучших, поэтому и принимали лучших, зарекомендовавших себя. Отдав высшему образованию шесть лет, год из которых ушёл на подготовку дипломной работы, Геннадий Фёдорович оказался в списке трёх первых выпускников, что давало ему прекрасные шансы на скорое вступление в МОСХ.
Чего, однако, сразу не случилось, а рассказ о путешествиях и службах до вступления Ефимочкин мог бы оформить в увлекательную книгу. О себе, о необъятной стране, о Союзе художников и о том, почему в него рвались.
Доводилось ли тебе, читатель, сидеть без работы? Если да, то ты поймёшь, о чём речь. Было тогда такое предприятие, как Комбинат графических искусств. Подобное существовало для живописцев, скульпторов, монументалистов. Эти комбинаты давали заказы художникам, но работали в основном с членами союза. Поступали заказы и непосредственно от МОСХа, союзов художников РСФСР и СССР, от министерств культуры РСФСР и СССР. Огромным потенциалом арт-рынка обладали выставки. Там работу художника мог увидеть, например, союзный министр. А его министерство - купить. Деньги художники получали всегда и никогда не считали это зазорным. Художник СССР должен был быть здоровым и крепко стоять на ногах отнюдь не в переносном смысле слова: идеология Советского государства требовала не только духовной, но и физиологической гигиены. СССР, как и античная Греция, не переносил дегенеративное искусство.
Государство тратило огромные деньги, которые должны не только дойти до самого отдалённого колхоза, но и обязаны были потратиться по назначению - освоены, как говорили тогда, - на культуру.
Делу "доставки культуры" служили агенты, объезжавшие отдалённые объекты и помогавшие хозяйственникам потратить деньги. Такие агенты исполняли роль и коммивояжёров, и кураторов проектов, и арт-дилеров, и даже частично заказчиков. Агент получал заказ и привозил договор непосредственным исполнителям. Вернее, их руководству, которое коллегиально определяло, кто персонально займётся какой частью окультуривания отдельно взятой части страны. Реализация интегрированного плана предполагала разное, поскольку предложение делалось заказчику комплексное, скажем, от портрета Ленина в приёмной до малых архитектурных форм подле фонтана. Зачастую - в рамках проектов грандиозных сооружений: крупных библиотек и стадионов, дворцов культуры и гостиниц. Правда, сам проект при этом обязан был учитывать план по идеологии: выдать столько-то скульптурных "ильичей", столько-то живописных "стахановых". Задача была не из простых, но и на затраты государство не скупилось. И хотя цель благородная - показать героя нового времени, рабочего, активного созидателя новой вселенной, судьба артефактов зачастую незавидная: они могли быть "сосланы" в подвал без малейшей возможности реализации на вторичном арт-рынке.
Ничто не мешало художнику творить "для души", но его сердце естественно билось в одном ритме с сердцем страны, а душа требовала зачастую того же, чего и страна. Тот же Ефимочкин неоднократно ездил в Братск, жил зимой в палатках и рисовал - от строящейся ГЭС до строившегося алюминиевого завода БрАЗ. Он не ждал, когда ему оплатят саму жизнь, он на неё тратил то, что зарабатывал в других местах. Для москвича и сейчас поездка в Восточную Сибирь - штука выдающаяся. Такое ради денег не сделаешь.
Братск, Камчатка, Сахалин - это был русский космос Геннадия Ефимочкина, небесный прорыв "художника почвы" на Северо-Восток, колонизация полюса. Но был у Геннадия Фёдоровича ещё и Китеж "художника крови" - его родная Марьина Роща, в которой он жил, которую рисовал с детства. Которая в его работах осталась такой, какой уж нет, отражённой своим небесным двойником, платоновским эйдосом.
Настоящий реалист обязан быть мистиком, поскольку имеет дело с вечной реальностью. Советский художник - он часть магического мира СССР, который никуда не ушёл, он спит в потаённом, лежащем под спудом наследии. Но он однажды проснётся, а плоды его дела вырвутся на свободу не казённой преходящей идеологией, но вечным светом
