* * *
В первые часы пребывания «лесной обитательницы» коридор пропитался хвоей. Десятки глаз с недоумением глядели на ёлку. Кто-то благоговейно закрыл веки и вдыхал с наслаждением незнакомый аромат, несколько рук ласкали ветви, а другие прикасались губами к иголкам и словно замирали в поцелуе. Двухметровый мужик в зелёном халате отгонял любопытствующих на безопасное расстояние.
Несколько веточек оторвал лысый старик, но не успел спрятать в карман халата.
– Я же сказал, не трогать ёлку!
Детина отнял веточки, швырнул в урну и обнажил жёлтые зубы в улыбке.
– Скотина! – сквозь слёзы пробурчал старик.
Рывком он набросился на медбрата, но крепкие щупальца схватили за шею и подняли вверх.
– Ещё раз такое случится, придушу…
Старик рухнул на ковёр.
* * *
Последняя стеклянная игрушка оказалась на ёлке – врач осторожно закрепил красную звезду. Опустив голову, придерживал стремянку бородатый парень из двадцать второй палаты.
– Эльза, как тебе? – врач спустился вниз.
– Неплохо, – сказала она.
– Из дома привёз, раритетная, дед покупал в своё время. Впервые начальство решило ёлку поставить, чтобы у вас настроение появилось хорошее, праздник ощущали, как-никак Новый год – самый главный праздник в году, а вы смурные. Непорядок! Время загадывать желания, надеяться на лучшую жизнь. Ты, кстати, о чём мечтаешь, чего ждёшь в будущем году?
* * *
Мечты, как и надежды, давно перестали иметь значение. В школе – изгой, в университете – человек без лица, индивидуальности, где каждый преподаватель не ставил тебя ни во что.
* * *
Она больше не видела палитру человеческих душ...
Не видела пороки людей...
Стала слепой, обычной...
А он не пришёл...
Может, он вовсе не существовал? Может, все воспоминания – плод воображения шестнадцатилетней девочки, считавшей себя не такой, как все? Ответом послужит настоящее – ей двадцать шесть и она – пациент психодиспансера.
* * *
Пожарная сирена вырвала из сна, втиснув в реальность.
– Внимание, не паниковать, всем покинуть палаты для последующей эвакуации!
Едкий дым почувствовался не сразу. Эльза вышла из палаты последней. Гул в коридоре не под силу утихомирить врачам. Особо буйных скручивали, клали на носилки, предварительно обвязав жгутами, и наскоро спускали по лестнице вниз. Чей-то хохот неожиданно перешёл в плач. Белый дым почернел, его стало тяжело вдыхать.
– Спокойно! Сейчас спустимся к выходу… – закашлялся врач.
Тряпки, прижатые к носу, – бесполезны. Медсестра подносила каждому из пациентов кислородную маску, удушье отпускало, но ненадолго.
– Можно спускаться, в комнатах никого нет. – Медбрат спрятал глаза и поманил рукой вперёд.
* * *
Накрывшись одеялом, Эльза закрыла глаза, несколько раз изо рта вырывался кашель. Ничего, скоро всё закончится. Мама не помешает распрощаться с миром, тем более она давно обжилась на другом свете.
«Отмучилась, очередь за мной». Она схватилась за горло, накалённый воздух с трудом проникал внутрь.
Где-то там слышен шорох. Настенные часы скрыл дым. До ушей доносится скрип, и, казалось, кто-то брёл по коридору. Не шаги ли это? Нет, стучит сердце. Но почему так спокойно?
Дверь распахнулась, свет ударил в глаза. Силуэт шагнул в палату. Выключил фонарь и снял пожарную маску.
Это не он!
Не верю!
Не может быть!
Все галлюцинации – плод воображения… и больше ничего!
…Ты не веришь собственным словам… – он опустился на колени .
Её ладонь коснулась щетины, дотронулась до длинных волос.
– Я вернулся, как и обещал.
Эльза прижалась к нему. Дышать стало легче, будто дым отступил, хотя он по-прежнему витал в воздухе. Наступило время слёз, и она заплакала.
– Я уже перестала верить в нашу встречу. Думала, всё выдумала, даже ту ночь. Почему ты не приходил, когда мне было тяжело? Почему…
Губы сплелись в поцелуе, он выше разговоров, и отрываться не хотелось, но всё же…
– Нам пора уходить, – проговорил он.
Владимир Сорокин написал ещё одну книжку, и издательство Corpus (о, сколько интеллигентности придают русскому языку латинские буквы!.. отними их, и выйдет что-то боксёрское: "По корпусу работай, по корпусу") выпустило её в свет. Многих людей это событие сделало счастливыми. Многих озаботило - читать не читать? «Вроде и неохота, но ведь Сорокин же[?]» Большинства вообще не коснулось.
Я бы предпочёл быть среди большинства. Открыл, полистал – чудовищная скука. Даже отдельные буквы в словах кажутся глупыми, прямо беда. Когда-то Сорокин был ниспровергателем соцреалистического канона, теперь же стал адептом канона куда как более «узкоспециального» – фантасмагорической антиутопии. Это когда текст должен быть похож на иллюстрации Босха к Откровению Иоанна Богослова. Немножко жутко, немножко противно, весьма карикатурно и о-о-очень многозначительно.
(Примеры тренда: «Кысь» Татьяны Толстой, «ЖД» Дмитрия Быкова», весь Сорокин и половина Пелевина последних лет – плюс куча фантастов, составляющих тренд процентов на 95, но читать их не круто.)
В новой сорокинской книжке, которая называется «Теллурия», развёрнута как бы метафора Средневековья. Псоглавцы и кентавры, алхимики и крестоносцы, чудовища и просто уроды – все находятся в мутном не то ожидании, не то поиске чего-то, что называется «Теллурия» и является как бы метафорой просвещения и прогресса. (Привет «Плутонии» Обручева.) Хотя больше на «Трудно быть Богом» похоже. Обручева просили кланяться Аркадь и Борис Натанычам. Только Стругацких всё же интересно читать, а Сорокина не очень, потому что в «умной книжке» главное не сюжет, а многозначительность.
Собственно, напиши этот роман не Сорокин (и не Быков, и не Татьяна Толстая, и не какое-нибудь обобщённо-европейское умберто эко), никто и не стал бы его читать, даже литературный критик Александр Гаврилов. «Магия Сорокина» – гораздо более значимая штука, чем его творчество.
Многие считают Сорокина шарлатаном. Так ли это? И да, и нет. Взять какого-нибудь благонамеренного автора более чем скоромных талантов, пишущего про берёзки и руки матери и числящегося членом какого-нибудь там союза писателей. Шарлатан ли он? Зависит от почестей. Если они есть – шарлатан. А если нет – ну пишет себе человек и пишет. Без обманутых обманщиком быть невозможно.
Я, скажем, никогда не считал Сорокина выдающимся писателем. Хотя было время – он производил на меня впечатление. Ну, это вроде как в отрочестве слушаешь тяжёлый метал, и кажется – ну ваще... а потом как-то перестаёт казаться. Некоторым, впрочем, не перестаёт. И в сорок лет продолжают слушать. Это не плохо и не хорошо, но, скорее, нехорошо, чем неплохо. Слегка настораживает это обычно в людях. Вот и когда Владимира Сорокина называют великим писателем, это слегка настораживает. Что они имеют в виду?
Я стал припоминать, почему Сорокин когда-то мне нравился, стал расспрашивать людей, которым он нравится до сих пор, сравнил и, кажется, понял, где зарыта собака.
Было так. Где-то в середине 90-х (штурм Грозного, «МММ», спирт «Рояль» на устах) я, что называется, «вошёл в конфликт с окружением». Работа, дом, друзья – всюду было как-то не очень. Я чувствовал, что не прав, но признать это не умел и начал писать «роман» – чтобы «выговорить проблему». В «романе» обильно употреблялась обсценная лексика и нарушались всякие моральные табу. Кто-то из знакомых, почитав это, сказал: да ты прямо Сорокин…
А и верно. Сорокин я. А Сорокин – это же постструктурализм и постмодернизм, германские филологи доказали! Значит, и я тоже? Приятно, приятно… Стал изучать «матчасть». Действительно, у постструктуралистов нашлась зацепка, позволяющая подогнать нас с Сорокиным под это течение. В статье Ролана Барта «Смерть автора» косвенно сообщалось следующее: человек «в акте письма» не равен человеку до него или после. А значит, пишущий как бы за себя не отвечает. Понимаете? Человек не отвечает за свой поступок. А если так – «всё дозволено».
И вот мне стало казаться, что Сорокин – об этом. О «свободе», за которую «ничего не будет», потому что тот, кто «нарушает условности», идёт дальше, чем способны понять те, кто поставлен «надзирать и наказывать», и он оставляет их за спиной, как юркий нападающий – тугодумов-защитников.
Но, поговорив с нынешними поклонниками Сорокина, я понял, что ошибался. Сорокина, оказывается, всегда интересовали вещи, на которые я тогда просто не обращал внимания: гностицизм, «внутренние учения», духовные секты, мистические и оккультные практики. Мои собеседники упорно указывали на это и говорили об этом так, «будто это что-то хорошее». Я-то думал, читать Сорокина – это как водки выпить: вредная? – да; опасная? – да. Но пьют же. Выпили – протрезвели, назад в семью, на работу... Оказалось, нет.
