терялся у высоких сводов.
И тут он услышал над ухом тихий голос Малыша:
— Коля?
— Ну?
— Помнишь, в 1912-м году, в «Бродячей собаке», человек за соседним столиком послал тебя на хуй?
— Ну…
— Так вот, ты пришёл.
Извините, если кого обидел.
22 мая 2014
Коптевские бани (2014-05-22)
Коптевские бани простые — они как раз такой нормальный тип бань, которые, что называется «без понтов». В этом смысле на них похожи Астраханские бани.
Бассейн там не бассейн, но — купель. Стоит бочка с холодной водой, висят над головой две бадьи с цепочками.
Что хорошо в Коптевских банях — так это то, как там сделана раздевалка.
Там всё из дерева — не липкий кожезаменитель диванов, не вагонные скамейки, а нормальные деревянные лавки.
Пар нормальный, крепкий.
Да только в середине дня чугунные чушки в печке уже были черноваты.
Один старичок принёс притом крапивный веник. О, крапивный веник! Жизнь его в парной скоротечна, исчезает он стремительно — но запах его незабываем. Крапивный веник это воспоминание о детстве, о дачных девках, что загнали тебя в зелёные заросли. Крапивный веник — это весна и начало лета, когда бабушка послала тебя в зимних варежках рвать крапивы на суп, чтобы пустить потом по нему ладью из крутого пол яйца. Охуеть, что это такое. Ах, крапивный веник…
А потом, через год, в те же примерно, времена, попал я в Коптевские бани, а там уже печка хорошая, да только от перекаливания доски пахнут горелым (в Коптевских банях очень мудрые широкие ступени к верхней площадке, удобные для сидения и лежания, но доски там хорошо менять раз в год).
Коптевские бани просты, да держатся своими сообществами — ухватистым народом северо-запада Москвы, там, где авиационные заводы, где люди, живущие на краю леса, помнят страшную нечаевскую казнь в гроте и то, как начинается достоевский бесовской бунт. В двух шагах — школа Казарновского. Казарновского я видел, преломил с ним хлеб, и Казарновский мне понравился. В нём был толк — и как-то, когда я проходил мимо, он развесил на фасаде своей школы фотографии всех выпускников.
Гигантские фотографии, надо сказать.
Непрост посетитель Коптевских бань, да бани нынче, по лету пусты.
Я бы рекомендовал посетителю Коптевских бань оберегаться зазубренной сливной трубы в прохладительной бочке и скользкого мокрого кафеля. Лавки там старого извода, серые, шершавые, будто чёрный хлеб с семечками. Однако, это всё мелочи, пустое.
Где мраморные скамейки — расскажу всякому.
Что до самого Коптево, так там много интересного.
Нагибин писал, что ещё в позапрошлом веке Коптево облюбовали цыгане-лудильщики. Рассказ этот у Нагибина фантастический, с Берия и его личной газовой камерой, да не в этом дело: «На северо-западе Москвы находится место, которое старожилы города до сих пор называют Коптевом. Когда-то там стояло большое Старое Коптево, давшее название Коптевской улице и Коптевскому бульвару, а выселки из этого села стали еще в прошлом веке улицей Коптевские Выселки. Не помню, с какого времени Коптево облюбовали цыгане-лудильщики и осели там.
Однажды меня занесло туда каким-то ветром, я помню смуглые горбоносые лица, кудрявые патлы, жилетки поверх ситцевых рубах с закатанными рукавами, прожжённые фартуки из мешковины, помню пестрые юбки женщин, черные лакированные головы грязных детей. А может, я ничего этого не помню, просто населил цыганский квартал привычными образами цыган. Добавив им фартуки — атрибут ремесла.
Но даже ложная память не помогает мне вспомнить, как выглядело Коптево. Наверное, как всякая московская окраина тех лет: двухэтажные кирпичные оштукатуренные домишки, иные с деревянным верхом, угрюмые низенькие подворотни, ведущие в замусоренные дворики с вонючей помойкой, деревянные облезлые заборы, из-за которых свешивают негусто облиственные ветви чахлые городские деревья. Булыжные мостовые и щербатые тротуары. Но для нашей истории всё это не суть важно. Конечно, если положить остаток жизни, можно разыскать материалы, дающие отчетливое представление об этой части города в начале пятидесятых, да жаль уходящих дней, которых впереди совсем немного.
Удовлетворимся тем, что Коптево выглядело неважно, ничего там не было привлекательного, радующего и умиляющего глаз, ничего, кроме цыган, сообщавших живописность и экзотичность скучной, неопрятной, запущенной московской окраине.
Впрочем, нынешняя новостройка с её высокими, плоскими неразличимыми домами, прямыми улицами, редкими изнемогающими деревцами, какой-то экзистенциальной пустотой выглядит ещё скучнее и безнадежнее, поскольку исчезла единственно освежающая краска — цыгане. Куда они подевались? Может, ушли табором, наскучив оседлой городской жизнью, может, рассосались по бесчисленным ансамблям, которых в середине пятидесятых расплодилось, что дождевиков после солнечного ливня. Не знаю».
Потом в Коптево заезжает залётная серая «Победа»: «В ту пору Москва уже порядком заполнилась этими машинами, но в Коптеве легковухи и вообще появлялись не часто: старые «эмки», трофейные развалюхи, иногда новенькие “Москвичи”, а “Победам” здесь нечего было делать, поэтому машина, естественно, привлекла внимание прохожих, что нервировало водителя, плечистого лысоватого блондина средних лет в черных очках. Апрельское слабое солнце не слепило, и очки мешали водителю, он то и дело снимал их, промаргивался и надевал опять. Похоже, он кого-то искал, кружа по кварталу и раз за разом возвращаясь к двухэтажному дому с мезонином, примыкавшему к баням.
Оттепельная мокрая весна уже кончилась, тротуары подсохли, и девочки играли в классы. Два прыжка на одной ножке, потом вразножку, снова на одной, разножка и поворот прыжком в обратную сторону. Некоторые при этом еще перегоняли из класса в класс плоскую стекляшку. Как и во всяком деле, тут были свои мастера, середняки и неумехи.
Из бани вышел распарившийся до арбузной спелой красноты парень и влюбленным взглядом прилип к “Победе”».
“Ну чего уставился? — затосковал водитель. — Все равно не купишь. Так нечего пялиться. Шел бы помалу в пивную, после парилки лучше нет холодненьким пивком остудиться. А почему вообще в разгар рабочего дня столько народу в бане парится? Этому разопревшему сейчас бы у станка вкалывать, или в конторе штаны просиживать, или за прилавком шуровать, а он банный день себе устроил”. И в который раз затревожила мысль, сколько лишнего народа в Москве околачивается».
Помимо этой нагибинской зарисовки, нужно сказать, что Коптево, вошедшее в Москву ещё в семнадцатом году, славно не только банями. В Коптево, неподалёку от них, выходит Алабяно-Балтийский тоннель, чем-то похожий по затратам на Беломоро-Балтийский канал. Знаменит Коптевский рынок, Центральный научно-исследовательский институт травматологии и ортопедии им. Н. Н. Приорова, институты атомного машиностроения, и загадочными режимными объектами.
И, чтобы два раза не вставать:
ежедневно: с 8:00 до 23:00
