он по-русски. О мертвеце, впрочем, он вспомнил с некоторым оттенком уважения:
― Нет, но живучий, а? Хорошо, туман ― никто не видел этого Спасителя. Спаситель хренов.
Швед ловко обогнал какой-то джип (Наталья Александровна успела увидеть белые от ужаса лица пассажиров, ― и снова всё пропало в тумане) и, не отрывая взгляда от дороги, приказал:
― Ты, милая, выйдешь у метро. Сама понимаешь, ты мне сейчас не нужна, в офис завтра не ходи, а обратно в аэропорт меня уж без тебя отвезут. Живи смирно и честно, замуж за своего болтуна выходи. Лет пять с ним проживёшь, а больше тебе и не надо.
― Что, и мировой заговор есть? ― спросила она, тупо глядя перед собой.
― Ну, есть. А толку-то? ― ответил швед. ― Всё приходится делать самому.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
21 июля 2021
По утрам старший оперуполномоченный пел в сортире. Он распевал это своё вечное, неразборчивое «тари-тара-тари тари-тари», которое можно было трактовать как «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, и вместо сердца ― пламенный мотор, малой кровью, могучим ударом» ― и всё оттого, что старший оперуполномоченный любил марши ― из-за того, что в них живёт молодость нашей страны.
А вот его помощник Володя, год назад пустивший оперуполномоченного к себе на квартиру, жалобно скулил под дверью. Мрачный и серый коридор щетинился соседями, выстроившимися в очередь.
― Глеб Егорыч, люди ждут, ― пел свою, уже жалобную, песнь помощник Володя. Утренняя Песнь Володи вползала в дверную щель и умирала там под ударами высшего ритма ― «тари-тари-пам, тари-тари-пам».
Старший оперуполномоченный выходил из сортира преображённый ― весёлый, бодрый и похорошевший. Он был уже в сапогах, а на лацкане тускло светилась рубиновая звезда ― младшая сестра кремлёвской. Очередь жалась к стене, роняя зубные щётки и полотенца.
Соседка Анечка замирала в восхищённом удивлении. Анечка была вагоновожатой и боялась даже простого постового, не то что старшего оперуполномоченного подотдела очистки города от социально-опасных элементов.
Но старший оперуполномоченный уже надевал длинное кожаное пальто, и Володя подавал ему шляпу с широкими полями. Каждый раз, когда шляпа глубоко садилась на голову старшего уполномоченного, Володя поражался тому, как похож Глеб Егорович на их могущественного Министра.
В этот момент даже маляры, перевесившись из своей люльки, плющили носы о кухонное окно. Всё подчинялось Глебу Егоровичу.
Иногда старший оперуполномоченный отпускал машину, и тогда они с Володей ехали вместе, качаясь в соседних трамвайных петлях.
― Ну, в нашем деле ты ещё малыш, ― говорил старший оперуполномоченный Володе наставительно.
И Володя знал, что действительно ― малыш. Вот Глеб Егорович в этом деле съел собаку, да и сам стал похож на служебного пса. Брал след с места, был высок в холке, понимал команды и не чесал блох против шерсти.
Над столом Глеба Егоровича висел портрет Министра в такой же широкополой шляпе. И странный свет ― не то блеск пенсне из-под её полей, не то блик портретного стекла, что видел Володя со своего места, ― приводил всякого посетителя в трепет.
Тогда они вели череду странных дел: фокстерьер загрыз до смерти разведённую гражданку, проживавшую в отдельной квартире. Украли шубу у жены шведского дипломата. Замучили неизвестные гады слона в зоопарке. И, как удушливый газ, шёл по голодной, но гордой послевоенной Москве слух о банде, которая после каждого убийства оставляла на месте преступления дохлых чёрных котов.
Глеб Егорович шёл медленно, но верно, распутывая этот клубок. Были схвачены карманники Филькин и Рулькин, арестован неизвестный гражданин, превративший вино в воду на Московском ликёро-водочном заводе, и уничтожено множество бесхозных котов и кошек.
Глеб Егорович возвращался домой всё позже и позже.
Как-то он ввалился в комнату и начал засыпать, ещё снимая сапоги. По обыкновению старший оперуполномоченный рассказывал о сегодняшних успехах Володе, которого отпустил со службы раньше.
― Уж мы их душили-душили, уж мы их…
Он кинул снятый сапог в стену и принялся стягивать другой.
― Уж мы их… ― и заснул на тахте, раскинув руки и блестя в темноте хромовым голенищем.
Но и Володя давно спал, так что через час, когда завизжала из-за стены Анечка:
― Кидай же второй, ирод, скотина! Кидай, не томи душу!.. ― Впрочем, её никто не услышал.
На следующее утро они поехали на старом милицейском троллейбусе брать банду кошатников. Связанные Филькин и Рулькин тряслись на задней площадке. Троллейбус скрипел и кряхтел, но всё же доехал до Сокольников к началу операции.
Это была не просто операция, это была гибель булочной. Прикрываясь карманниками, старший оперуполномоченный и Володя ворвались в булочную-кондитерскую, служившую притоном для старух-кошатниц. Враг отступал с боем, и милиционеры двигались сквозь водопад пайкового сахара, вихрь резаных карточек и камнепад серых батонов. Град французских булок, переименованных в городские, и летающие буханки серого хлеба не испугали героев. Кругом, как в кошмарном сне, смешались люди и звери. Визжали коты в тайной комнате, нестерпимо пахло мочой, может быть, кошачьей. Ужас царил в этом мире ворованной сладости, преступной муки и тараканьего изюма.
Глеб Егорович вышиб дверь в кондитерское отделение. Обсыпанный мукой, он был похож на ворона, притворившегося мельником. Вокруг был дым и чад, эклеры горели в духовом шкафу, как покойники в крематории. Старухи визжали и выпадали из окон. Наконец милиционеры остановились перед последним препятствием. Володя схватился с огромным чёрным котом и исчез под его мохнатой тушей. Старший оперуполномоченный несколько раз выстрелил в замок и скрылся за развороченной дверью.
В глухой темноте потайной комнаты раздался последний выстрел, похожий на рык одичавшего паровоза. Когда Володя, тяжело дыша, ввалился туда, он увидел, как Глеб Егорович, склонившись над чьим-то бездыханным телом, прячет что-то под пальто.
― Вот смотри, Володя, чуть не ушёл! Это профессор Абрикосов, король преступного мира Москвы. Тут, в булочной, одна кастрюля фальшивая ― из неё можно проникнуть в подземный ход от Бомбея до Лондона.
Профессор Абрикосов пустыми мёртвыми глазами смотрел на пришельцев. Теперь он не мог рассказать ничего.
Усталые, но довольные ехали они домой. Из вежливости оперативники уступили места в троллейбусе арестованным старухам.
Вечером Володя сварил гороховый суп с потрошками, и на огонёк, смущаясь, заглянула Анечка. Чуть позже вернулся и старший оперуполномоченный, но не успел ещё раздеться, как в дверь постучали.
―
