Во четвертых строках сообщаю тебе, что сверхъестественными усилиями Ариадны Григорьевны Громовой «Возвращение» читают все более или менее значительные работники советской литературы. На сей предмет она выморщила у меня три экземпляра и пустила их по знакомым — а знакомые у нее почтенные. Уже получены (независимо друг от друга через Андреева и Громову) восторженные отзывы о «В» от Славина (не от Жени, а от автора «Интервентов» и др.), от Радова (это шишка в «Лит. газ.» и большой критик), от Степана Злобина (который «Степан Разин»). А вчера мне сообщили, якобы Злобин написал рецензию на «В» и она, рецензия, якобы будет опубликована в «Лит. газ.»
(Конец четвертого и последнего периода)
Можно было бы и еще порассказать что-нибудь, в частности — о наших последних фантастических сборищах, и о том, как Андреев с пеной у рта ругал нас всех хлюпиками и лентяями за то, что не выступаем в прессе — да ладно, это не столь уж жизненно важно.
Устал я печатать, братец, вот что.
Передай мамочке большой привет и сообщи ей все эти новости.
Поцелуй Адку. Всё.
Крепко целую, твой Арк.
ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 26 ОКТЯБРЯ 1962, М. — Л.
Дорогой Боб.
Пишу коротко.
Во-первых. Получили сигнал альманаха. Итак, ликуй, Исайя! «Должен жить» увидел свет.
Во-вторых. У меня тугое время. Сегодня я на радиокомитете записываюсь с выступлением о человеке будущего (наш доклад на конференции я им подсунул, слегка изменен и переставлен). Завтра читаю нашу статью в Детгизе на литературных чтениях. А послезавтра выступаю в Политехническом музее в компании с Днепровым, Полещуком, Громовой и другими москвичами.
В-третьих… Все, кажется. Работаю над планом «Кракена». Первый вариант плана уже готов. Сейчас делаю второй.
Альманах, как скоро будут в фонде, пришлю.
«Стажеры» пока в типографии. Молю бога, чтобы пролежали там до декабря. Бог, кажется, слышит.
«Попытка к бегству» по подписании в печать угодила к цензору. Будем надеяться на лучшее. Впрочем, это весь сборник попал к цензору. Целую, Арк.
ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 1 НОЯБРЯ 1962, М. — Л.
Дорогой Борик.
Первый день моей свободы. Не мудрствуя лукаво, перепечатал я все, что ты прислал, только слегка изменил и вставил про литературных подонков, и позвонил Лазареву в «Вопли». Он сразу меня спросил: «Как у вас дела?» — «Готово», — говорю. Завтра повезу. Начало исправлять не стал, ты уж перебейся. Чего им в зубы смотреть? Бить надо.
За «Стажеров» не беспокойся. Обычная для «Мол. Гв.» история. Редакция Жемайтиса план выполнила, а подоночные редакции — публицистика и прочее г… — нет. Так поэтому пускают в первую очередь в печать невыполнивших. Бела Григорьевна рвет и мечет, но ей говорят: будьте патриотом всего издательства, а не только своей редакции. Так что ты не беспокойся. А рад я задержке потому, что пусть сначала альманах выйдет и распродастся, чтобы на нас нареканий не было. Хоть месячишку расстояния бы. Меня больше волнует «Попытка к бегству» — она сейчас в когтях цензуры, оказывается. Будем ждать.
Что ты мне пародии на Варшавского сулишь? Ты мне самого Варшавского дай почитать. Ведь не читал же я ничего.
Слушай, Бела Григорьевна напомнила мне, что мы в плане 63-го года и что обязаны сдать рукопись до апреля. Чуешь? И еще: не помню, писал ли я тебе, но я вставил нас в план Детгиза на 64-й год под названием «Седьмое небо». Название пока не обязательное, но книжечку надо бы написать. Про магов. Легкомысленную. Веселенькую. Без затей. А? Мечта! А?
Последняя часть Гранина мне не понравилась. Уж очень натяжка, на мой взгляд. Happy end and a Kiss upon the butts.[367]
Выступал в Политехнич. музее совместное Андреевым, Громовой, Днепровым, Полещуком, Парновым и Емцевым. У нас очень много поклонников. Ленка сидела в зале и вокруг нее шептались: «Хороши ребята, а Стругацкие все же лучше всех пишут». Я с амвона как трахнул: «Нужно будет — про ведьм и колдунов напишем, нам наука не указ». Что тут было! Хохот, аплодисменты, негодование! А после выступления обступили меня и давай терзать и брать автографы и спрашивать, почему тебя нет, не заболел ли, упаси бог. Один напал на меня за ведьм и колдунов, тут его оттерли сразу.
Ну, ладно. План «К» пришлю днями, хоть он не в очень хорошем состоянии. Но помощь твоя нужна. Если сможешь, помоги.
А я тебя целую крепко и жму руку.
Твой Арк.
2 ноября был подписан договор АБС с Детгизом на публикацию в «Мире приключений» отрывка из «Стажеров» под названием «Должен жить».
ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 4 НОЯБРЯ 1962, М. — Л.
Дорогой Боб!
Посылаю, как обещал, развернутый план «Кракена».[368] Не знаю, как он тебе покажется. Видишь, получился только один герой, остальные — более или менее эпизодические лица. Жду контрпредложений.
Особое внимание обратить на главы седьмую — спор между Андреем и Виктором, и на девятую — беседа с Кракеном в бреду. Это ключевые в смысле идеологии главы, их трэба обсосать особенно тщательно.
Деньги за «Должен жить» тебе положены, и не маленькие, ок. 1000 р.
Всё. Целую, Арк.
ПИСЬМО АРКАДИЯ БРАТУ, 11 НОЯБРЯ 1962, М. — Л.
Дорогой Боб.
Так и знал, что в плане не удастся показать ясно цель. Дело в том, что «Кр.», как я его мыслю, никак не определяется внешними действиями или даже разговорами героев. Идея такая: современные интеллигенты, как физики, так и гуманитары, думают и думают о судьбах человечества. Но как всегда, самые, важные и интересные вещи заслоняются от людей миллионами мелочей, эти главные вещи не играют и не могут играть в жизни самых заинтересованных людей главной роли. О главном говорится обыкновенно в ленивых и хохмаческих разговорах за бутылкой, о них даже не принято говорить серьезно. Но вот возьмем людей, которых это главное волнует по-настоящему. Один пытается решить это главное в своей повседневной работе, другой — ломает над этим главным голову на досуге и даже это главное бросает тень на всю его деятельность. Однако невидимая стена мелочей не дает им сойтись и говорить об этом серьезно. Т. е. они могут и спорить, и все такое, но считают один другого болтуном и треплом, хотя спорят до пупковой грыжи. И представим себе, что в один прекрасный день нечто вторгается в их жизнь такое, которое так или иначе переводит для них главное из плоскости болтовни и дешевых шуточек в плоскость вопроса жизни и смерти, во всяком случае — в сугубо практическую плоскость, так что каждому из них становится ясно: вот-вот кому-то придется выхлебать бокал с цикутой. Это и есть главная идея «Кр.»: доведение до необходимости сделать практические выводы из своего мнения в ленивых застольных спорах. Конечно, в плане «Кр.» эту идею я привести не сумел. Там меня занимала гл. обр. внешняя сторона событий, оных последовательность.
Вот жили себе два человека, не тужили. Друзья. Один снискивал себе пропитание переводами, другой — моделировал нервную систему головоногих. Два типичных интеллигента нашего времени: хохмачи, хорошие работники, не дураки насчет баб (хотя это у них уже несколько в прошлом). Внешне разница между ними невелика, по сути — нет никакой. Но у каждого, как у всякого интеллигента, некоторое недовольство и беспокойство. Судьбы человечества и страны их беспокоют. И каждый видит будущее человечества по-своему. У каждого есть проспект пессимистический и проспект оптимистический. Дескать, вот что будет с бедной нашей планетой, если она пойдет по тому пути, по которому она идет сейчас, и вот что ожидает ее, если бы люди послушались меня. Они не идиоты и не Керенские, и не орут об этом на собраниях, и эти мнения в несколько завуалированной форме прорываются у них лишь в некоторых их симпатиях и антипатиях, незначительных поступках и — более определенно — в полупьяных спорах. Эти беспокойства и страхи на их работе и на их сексуальной жизни не отражаются. И так бы и не случилось в их жизни обстоятельства, в котором эти мнения сыграли бы решающую роль, если бы в их жизнь не вторгся Кракен. Для физика Кракен — реальное доказательство, поддержка его мнения. Для лирика — реальная угроза на его пути к общечеловеческому счастью. Оба интерпретируют Кракена одинаково, но спор вышел из плоскости застольных бесед. Для одного Кракен — реальный союзник, для другого — реальный противник. Убийство Кракена — акт не истерии, не хулиганства, а попытка вернуть спор в прежнее русло застольных разногласий!
Теперь об этом разногласии. Здесь я тоже перед тобой виноват — не обозначил ясно, в чем дело, опять же не хватило терпения писать об этом. Кракен никакой не символ, и спор между гуманитаром и физиком идет не о мещанстве. Не непосредственно о мещанстве. Это наш с тобой спор, дружище, о путях развития интеллекта. Что победит: рациональное или эмоциональное? Мнение физика: чувства — атавизм. Они мешают как аппендикс. Мозг должен очиститься от них, стать совершеннейшей логической машиной. Высшая и единственная оценка действия — с точки зрения его целесообразности. Мир погибнет, если люди не научатся мыслить без примешивания эмоций. Мнение гуманитара: чувства не более атавизм, чем разум. Как только будет достигнуто материальное благосостояние — человечество пойдет по пути совершенствования эмоций, иначе — смерть человечеству как таковому, оно превратится в сборище живых машин и утратит цель существования. Только в увеличивающейся полноте эмоционального восприятия мира — источник непрерывно растущего интереса к жизни.
