С. ДОРЕНКО: Она должна была начинаться с уничтожения лизоблюдов.
С. БУНТМАН: А, ну вот. Если принять… если уж ввязываться в это дело, то наверное.
С. ДОРЕНКО: Конечно.
С. БУНТМАН: То наверное.
С. ДОРЕНКО: И потом, победителей не судят. Вы не можете вот так вот мучить и своих, и чужих – нельзя мучить годами. Лучше было месяц ковровых бомбардировок, месяц, о котором бы мы сейчас вспоминали, как о событиях 1999-го года, чем сейчас мы вспоминаем, что партизаны там выступают, снова вот зеленка, снова та же история, и опять их две-пять тысяч. Ну не идиотизм ли это? Я вот это не разделяю. По-моему, операция должна была быть жестче в разы. А короче в десять раз как минимум.
С. БУНТМАН: Понятно. Все равно… никакого права… мирных жителей мучить. Это, знаешь, вот такая тупость у меня. Ну не могу я, не могу.
С. ДОРЕНКО: А я не согласен, Сергей. Я не согласен. Потому что есть некие позиции. Если… Ну хорошо, давайте тогда закончим дело тем, что будем оглядываться, не наступили ли мы на кого-то и вообще, не повредили ли живого… как Далай-Лама, да?
С. БУНТМАН: Давайте. Давайте.
С. ДОРЕНКО: Давайте как Далай-Лама. Но есть интересы страны. Наша страна лоскуты. Отпустим один лоскут – лопнем вообще.
С. БУНТМАН: А я думаю, что он не отпустился бы. Ну это другая полемика. Понимаешь, я не думаю, что он отпустился… Поэтому я и против войны в Ираке был точно так же, как я против войны в Чечне. Потому что я считаю, что это не решает проблемы. Ладно. Это другая полемика. Сереж, мы когда-нибудь с тобой поговорим об этом, и со слушателями вместе мы поговорим об этом.
С. ДОРЕНКО: Давай.
С. БУНТМАН: А сейчас все-таки… Здесь говорят: «У вас сложилась, – Лариса из Саратова, – заслуженная репутация телекиллера»…
С. ДОРЕНКО: Я никогда…
С. БУНТМАН: Сейчас, сейчас. «…За деньги Березовского вы травили его противников. Как сейчас вы это оцениваете?» Я хотел перейти к тому, что не коллег-журналистов. Тогда была… кроме «Единства» еще была такая организация «Отечество». Они еще тогда не намеревались объединяться.
С. ДОРЕНКО: «Отечество» минус «Вся Россия». Они так писали почему-то.
С. БУНТМАН: Ну и понятно. «Отечество» минус «Вся Россия» – ну это да. Они считали, что это тире. Вот…
С. ДОРЕНКО: Да я вижу… что вижу, то и читаю?
С. БУНТМАН: Дело в том, что была очень жесткая и очень часто за рамками знаменитая, как здесь слушатели пишут, медицинская передача про Примакова. Пожалуйста, этот вопрос необходимо задать.
С. ДОРЕНКО: Очень простой вопрос. Это очень простой вопрос.
С. БУНТМАН: Вот ответь про Примакова, про Лужкова вот это вот.
С. ДОРЕНКО: И я уверен, что люди, которые задают этот вопрос, сложили точку зрения не по передаче, а потом по публикациям. Очень простой вопрос. Вопрос вообще в том, что я делал, это было полностью зеркально. Вот смотрите, Лужков говорит: «Семья…»… Он говорит: «Ельцин…» Сейчас это коротко, да? «Ельцин немощен, Ельцин не может, Ельцин больной». Я говорю в передаче: «Секундочку». Меня в 1995-ом году выгнали за здоровье Ельцина с работы, с Первого канала. Я сказал, что стенокардии нет, что это ложь. Что болезнь серьезнее, да? Я сказал, что Черномырдина шунтировали. Понимаете? И меня выгнали. Но тогда Лужкова устраивало состояние здоровья Ельцина, в 1995-ом году. А в 1996-ом году между инфарктом и шунтированием нашелся один день, когда Ельцин смог встать на ноги, и они танцевали вместе на Васильевском спуске, правда? И вот тогда, тогда мне не разрешали работать, потому что я критиковал здоровье Ельцина. А когда в 1999-ом году здоровье вдруг стало лучше… А Ельцин волшебным образом чувствует себя все лучше каждый год. Да? И мы это наблюдаем. Ему вдруг не понравилось здоровье. Я сказал: «Это лицемерие». И я поставил в эфир две простые вещи. Я поставил в эфир выступление перед «Отечеством» минус «Вся Россия», где Юрий Михайлович говорил о том, что Ельцин немощен, и поставил его же, который кричит на Васильевском спуске, хрипя, с потом на лбу: «Россия, Ельцин, победа!» – и танец потом. «Россия, Ельцин, свобода! Россия, Ельцин, наше будущее!» Я сказал: «Это лицемерие». С этого же все завелось. Дальше я делал ровно симметричные вещи. Ровно симметричные. Он говорит, нашлась фотокопия паспорта Бородина в каком-то отеле. Мабетекс, Мабетекс, – помните, да? После чего я еду к Паколли, и Паколли говорит: «Как это? Да я с Лужковым сотрудничаю, да мы с Ресиным строили Кремль. Да я Лужкову на Буденновскую больницу давал оборудование». И это правда вдобавок. Понимаете? То есть я ровно симметрично действовал. Как отражение, за ними шел, за теми, кто был в этом лагере, да? И они говорят: «Семья, в которую входит Мамут». Я говорю: «Семья, в которую входит Батурин, не брат, нет, другой Батурин, который строит будущее членам «семьи». Но в кавычках, да? Но Мамут-то такой же сыночек Ельцину, или там кто еще назывался в то время, Мамут-баламут и так далее. Как эти сыночки у другого лидера. Хорошо. Давайте дальше пойдем. Найдены деньги там. Я говорю: «Через банк «Менатеп». 120 миллионов долларов перечислено в «Бэнк оф Нью-Йорк» для чего? Для повышения качества, сейчас скажу, автохозяйства города Москвы. Правительство Москвы через «Менатеп» – не очень хорошо, что я сейчас говорю об этом, потому что «Менатеп» под судом – значит, через «Менатеп» 120 миллионов долларов в «Бэнк оф Нью-Йорк»… Бони, Бони – помните это сокращение? Все говорили: «Бони – это Ельцин». А Бони… И Лужков тоже. А я просто шел за ними с зеркалом. Они сказали…
С. БУНТМАН: То есть тебе было важно показать, что они…
С. ДОРЕНКО: Я не был инициатором вообще ничего. Вот только они слово сказали, а я говорю: «Ребята, а вы тоже», – и показываю репортаж. Больше ничего. Бони – это Ельцин? Да. Бони – это вы. Мабетекс – это Ельцин? Да. Мабетекс – это вы. Лицемерие – это Ельцин? Да. Но вы большие лицемеры. Вы говорите, что Ельцин немощен, а я говорю, что Примаков сделал такую операцию в Швейцарии. Да. И мы говорим, что нас туда не пустили. Но вот в Москве такую же операцию делают. Легко ли этому человеку танцевать потом? Его толкают…
С. БУНТМАН: Ну понятно. Ну вот скажи мне, Примаков… Ладно, Примаков. Операция, например, как? Я понимаю, это аргумент в полемике, да? Аргумент в зеркале, что вот это так, а вот это тоже так же. Но, с другой стороны, человек баллотируется. Имеет ли прямую вот…
С. ДОРЕНКО: Но он не баллотировался тогда.
С. БУНТМАН: Нет, ну хорошо. Собирается, да.
С. ДОРЕНКО: Но о нем говорили тогда.
С. БУНТМАН: О нем говорили. Человек впрямую идет сейчас к политическому верху. Какое значение имеет сейчас эта операция?
С. ДОРЕНКО: Сейчас объясню. Нам в течение двух-трех месяцев… В течение двух-трех месяцев вся прогрессивная журналистская общественность, особенно либерально-демократическая и московская отдельно, говорила о том, что мы устали от больного президента. Президент нужен настоящий здоровый человек, который сможет не через Таню-Валю, не через Таню Дьяченко и Валю Юмашеву руководить страной. Таню-Валю никто не избирал, как они смеют руководить Россией? Вот что говорили все мои коллеги. И я, будучи втянутым в эту дискуссию, я сказал: «Джентльмены, я принимаю ваши соображения. Я, а не вы, в 1995-м году был изгнан с работы за правду о здоровье Ельцина. Но я также прошу вас обратить внимание, что ваш кандидат тоже нездоров. Он тоже нездоров». Открыл дискуссию не я, но в результате этой дискуссии мы получили спортсмена-разрядника, как вы сейчас можете наблюдать. Превосходный спортсмен-разрядник.
С. БУНТМАН: Да, но его президентство доказывает, что не в одном здоровье дело.
С. ДОРЕНКО: Не в одном здоровье… Но дискуссию о здоровье открыл не я…
С. БУНТМАН: Сергей Доренко сегодня был у нас. Спасибо, Сережа, счастливо.
С. ДОРЕНКО: Спасибо.
Путин приглашал меня в свою команду…
(Интервью С. Доренко журналу «Журналист». Ведущая М. Владимирова, февраль 2008 г.)
– Сергей, страна знает вас как телекиллера.
– Нет, страна знает меня по-другому, это навязанная точка зрения.
– Навязанная? Так давайте развенчаем этот миф.
– Давайте не будем этого делать, меня устраивают все существующие обо мне мифы. Каждый миф – это прелестно! Часть мифов я конструировал и запускал сам, все они живы, и я счастлив. Термин «телекиллерство» стали применять по отношению ко мне в девяносто девятом году. Тогда лужковская партия облекла в эти слова свою боль поражения. Я говорю об этом с гордостью, смешанной с жалостью к проигравшим.
– В чем заключалась ваша роль в ту предвыборную кампанию?
– У меня, собственно, не было никакой роли. Я обладал свободным сознанием, то есть мог назвать вещи своими именами – сказать то, о чем не принято говорить. В прошлой кампании я всего лишь сказал: «Лужков – лицемер». Все, больше я ничего не говорил. Потом он уже сам завелся, начал кричать, а я просто показывал, как он кричит. Вот и все.
Лужков – лицемер, когда он говорит, что не знает «Мабетекс» и Паколли. У меня лежат фотографии, на которых он обнимется с Паколли. И после этого он говорит, что не знает, что такое «Мабетекс»? Все это просто смешно, я считаю, что Лужков – лицемер, и я об этом сказал. После этого Юрий Михайлович стал обо мне много говорить в прессе и по телевидению, а я все это показывал, и, по-моему, вполне остроумно, с шуточками-прибауточками все это препарировал. По-моему, очень мило получалось. То есть я просто ходил за ним с зеркалом, и получилось, что его отражение вышло разрушительным для него. И кто в этом виноват, спрашивается? Я или он?
