— И хорошо сделал! — сказала Лида.
— Ну, а дальше… дальше! — нетерпеливо перебил Иванчук.
— Я пришла в себя, — продолжала девушка, — и поняла, что лежу на крыше сарайчика. Собаки так и не тронули меня, и я немного успокоилась. Я подобрала на крыше винтовку и патронташ, снова влезла на стену и благополучно добралась по ней до башни. Тут мама разорвала свой фартук, связала его обрывки и спустила с балкона ко мне на стену длинный жгут. Я привязала к этому жгуту винтовку и патронташ. Магометка поднял. Потом втянул меня на балкон.
— Ну, я не знал, что ты у меня такая отчаянная! — с гордостью сказал смотритель, ласково глядя на дочь.
Лида вспыхнула и улыбнулась счастливой улыбкой.
«Я привязала, к этому жгуту винтовку и патронташ…»
— Но до чего озверел Магометка, когда он взял в руки винтовку! — сказала Марья Ивановна. — Он спустился вниз, открыл дверь и давай палить! Уж и палил он! Уж и ругался на собак! А собаки — они сперва точно не понимали, что происходит, но когда две-три раненых с визгом завертелись по двору, остальные бросились за ворота. Магометка выскочил за ними в степь и там еще стрелял им вслед. Потом вернулся и стал избивать прикладом уже подстреленных собак… Когда все было кончено, я промыла Магометке раны и хорошенько перевязала их.
— Но почему же Магометка зажег фонарь? — спросил Иванчук,
— Папа… папочка, не брани его за это!.. Это я ему приказала… — тихонько сказала Лида, опуская голову.
— Ты?!. Это ты приказала?!. Но ведь ты же знала…
— Да, папочка, я все знала… и приказала… Когда собак прогнали и мама ушла в дом, мы с Магометкой остались одни во дворе, и я сказала ему: «Зажги свет на башне».
— А он?.. Что он тебе ответил на это?
— Он сказал, что этого сделать нельзя, потому что есть приказание от белых, чтобы свет не зажигать. Тогда я ему объявила, что есть другое приказание… от красных и что на этом приказании ты расписался.
— Ну и что же Магометка?..
— Он сказал, что ты будешь сердиться и бранить его, а тогда я спросила, приказывал ли ты, уезжая с маяка, чтобы огня не зажигали. Магометка ответил, что уезжая ты вообще ничего не приказал. Тогда я сказала: «Раз папа тебе ничего не приказал, то я приказываю тебе зажечь фонарь»…
— Зачем ты это сделала?
— Мне казалось… мне казалось, что так будет лучше…
— Почему?
— Потому что… — девушка запнулась. — Потому что мне не хотелось, чтобы ты обманывал… И потом… потом…
Ну что потом? Говори!
Лида потупилась. Иванчук вопросительно взглянул на жену. Он собирался еще что-то спросить, но в это время со двора раздался громкий стук в запертые ворота.
Смотритель и Марья Ивановна высунулись в окно. Они увидели, как Магометка подбежал к воротам, и слышали, как он окликнул кого-то. Вслед за этим киргиз распахнул ворота, и во двор вошли несколько матросов с винтовками за плечами. Иванчук сразу же узнал среди пришедших вчерашнего посетителя, вручившего ему секретное предписание красных.
Через минуту человек в серой куртке уже стоял перед Иванчуком.
— Сегодня ночью город взят красными войсками, — говорил он. — Белые повсюду сломлены и сломлены окончательно. Начальник штаба просил меня передать вам благодарность… — При этих словах Иванчук опустил голову. — Я привел сюда несколько товарищей, — продолжал моряк, — они временно должны быть расквартированы на вашем маяке, покуда в округе не установится полное спокойствие.
Он улыбнулся и, помолчав немного, продолжал:
— Скажите, однако, товарищ, что у вас такое произошло? Почему вчера вечером вы так поздно зажгли свет? Белые что ли помешали вам сделать это во-время? Мы было уже не на шутку стали беспокоиться и признаться подумали, что вы обманули нас… Впрочем, наши сомнения рассеялись, лишь только вы зажгли огонь.
— Я не зажигал света! — твердо ответил смотритель. — Вот кто распорядился вчера вместо меня.
Он указал на свою дочь. Марья Ивановна бросила на мужа тревожный взгляд.
— Да, — продолжал Иванчук, — если вчера вы одержали победу, то только благодаря моей дочери. Я же тут ни при чем!
Спокойно глядя в глаза незнакомцу, Иванчук рассказал все без утайки и о вчерашних событиях и о своих сомнениях.
Иванчук говорил просто и необыкновенно искренно. Человек в серой куртке серьезно и внимательно выслушал его. Потом он начал расспрашивать Иванчука о его уединенной жизни вдали от людей и событий. Видимо он старался понять смотрителя…
Был 1928 год. Я путешествовал по Каспию, командированный туда редакцией «Следопыта». Большой пароход старинной конструкции, с желтой трубой, нелепо примостившейся где-то на корме, отвозил меня к восточным азиатским берегам. Был солнечный день. Я стоял на палубе и беседовал с капитаном — старым морским волком с седеющими усами. Мимо нас по палубе лениво прогуливались скучающие пассажиры.
— Скажите, — спросил я капитана, — кто эта красивая молодая женщина в скромном белом платье?
— Которая?
— Вон та, с биноклем, что держит за руку бойкого мальчугана в шапочке с надписью «Марат». Я сегодня утром видел, что вы разговаривали с ней и с ее мужем.
— О, это весьма интересная женщина! — ответил капитан. — Лидия Николаевна Карина — исключительная личность. Мы все глубоко уважаем ее… Этой женщине мы обязаны многим.
— Вы заинтересовали меня, капитан. Расскажите мне про нее.
Не заставляя себя упрашивать, капитан в общих чертах рассказал мне историю о слепой девушке на маяке, способствовавшей победе Красного флота в гражданскую войну.
В тот же вечер капитан познакомил меня с Лидией Николаевной и ее мужем.+
Это был мужчина лет тридцати пяти с умным энергичным лицом и живыми выразительными глазами. По моей просьбе Лидия Николаевна сама еще раз рассказала мне в мельчайших подробностях свою историю.
«Магометка спустился вниз, открыл дверь — и давай палить…»
— Вот и все, — просто сказала Карина, рассказав о том, как ее отец встретил красных победителей у себя на маяке.
— Нет, Лидия Николаевна, это еще не все, — сказал я. — Вы не рассказали мне о том, каким образом и когда вы прозрели.
— О, это уже не интересно… После всего, что тогда случилось, в городе и даже среди кочевников в степи пошли всякие слухи, сильно преувеличивавшие мои заслуги. Комиссар флота, которому сообщили о моем поступке, заявил, что считает долгом что-нибудь сделать для меня. Он велел военному врачу как следует осмотреть мои глаза. Врач сказал, что есть надежда на возвращение зрения, и посоветовал отвезти меня в Москву для регулярного лечения. Тогда комиссар устроил нам бесплатный проезд, и отец отвез меня в Москву и поместил у родственников. Я лечилась у окулиста втечение полугода. Мне была сделана операция, и вот… я вижу.
Вижу так же хорошо, как и тогда, когда была совсем маленькой.
— А ваш отец? Где он теперь?
— Он уже больше не смотритель и сейчас живет в Красноводске. Муж получил отпуск из клиники, и мы едем к родителям. Мне хочется показать им их маленького внука… Я забыла сказать, что вышла замуж за того самого окулиста, который меня вылечил.
И Лидия Николаевна со счастливой улыбкой взглянула на мужа.
В снегах Лапландии.
Очерки В. Белоусова, участника экспедиции «Следопыта» на оленях
(окончание).
На север! — Шестое чувство. — Путь по долине. — Мы скоблим сани. — Вечная рыба. — Кувакса. — Медведь, страдающий бессонницей. — Ловкая лиса. — Избушка маленького человека. — Лапландский тореадор.
Восемь суток мы шли на север. С каждым часом все глубже и глубже уходили в лапландскую тайгу, и все охотней открывал нам свои тайны полярный лес. Каждый день был наполнен таким количеством самых неожиданных и сильных переживаний и впечатлений, что лишь немногие из них успевали как следует перевариться в сознании, большинство же скользило мимо, слегка обжигая и оставляя необъяснимое чувство полноты жизни. Нельзя описывать отдельно все эти дни: в описании они будут походить один на другой.
Невозможно словами передать все нюансы, всю тончайшую игру красок и звуков, которые слагают то, что я назову феерией северного леса. Здесь у человека рождается шестое чувство, а может быть и много других чувств. То, что человек здесь видит, он не только видит, он еще и чует всем существом. Это нарождающееся чутье позволяет как-то внутренне понять жизнь леса, камней, спящих под сугробами снега, скал, что виснут коричневыми кручами. Больше: оно позволяет человеку хоть частично жить жизнью леса, его горестями и радостями. Кто хочет научиться этому шестому чувству, должен бросить проторенные тропы и проникнуть туда, где его лыжи будут проторять первый след. В этом есть риск, но удача щедро вознаграждает.
