Мать тем временем начинает бойкий, очень бойкий, рассказ о таинственном исчезновении Заиры.
— Она у меня поехала к сестре на свадьбу в станицу Калиновскую. Я ее просила: Заира, не оставайся там ночевать, пожалуйста, я больная, приезжай пораньше. Она говорит: «Хорошо, мамочка!». Уехала. В первую ночь я ее не ждала — все же свадьба, задержалась девочка в гостях. А на второй день я стала беспокоиться. Понимаете, она у меня такая была послушная, правильная, на пять минут выйдет за двор: «Мамочка, не кричи, я через пять минут вернусь». И ровно через пять минут и возвращалась. Хорошая девочка была…
Ой, какая хорошая! Но она у меня молилась. Платок закрытый носила. Всегда молилась. — Вдруг Люба резко соскакивает с темы и зачем-то начинает говорить о религиозности дочери. — Но она не ваххабитка! Это все неправда! Если бы она ею была, она бы книжки какие-то специальные читала, девочек из села агитировала. Но этого же не было!
Она достает фотоальбом и показывает Заирины снимки. Что меня поражает: Заира действительно везде в закрытом платке. И вдруг, нечаянно, Люба открывает страницу с фотографией, где Заира — в белом свадебном платье!
— Она была замужем? — поражаюсь я. Ведь это все меняет. Это след, зацепка. История о похищении просто умирает.
— Нет-нет, — Люба аж подскакивает. — Это она меряла платье, когда подруга выходила замуж. У нас обычай такой — мерять платье невесты, чтобы горя не знать.
Ничего себе фантазия! О таком обычае я никогда не слышала, как не слышали о нем и мои друзья-чеченцы. Значит, факт замужества скрывают. Интересно, потому что она была вдовой или потому что муж тут тоже очень при чем?
Но Люба говорит о другом.
— Заира молилась, да. Но и я молюсь, и муж мой молится, все мы молимся. А после войны так вообще мы постоянно молимся. Война, нам страшно. Мы так спасаемся от страха. Понимаете?
Я киваю. Она немного успокаивается, кладет руки на колени.
— Ну так вот, Заиру на второй день проводили из Калиновской в Наурский район. Родственницы мои посадили ее прямо в автобус. Автобус поехал. Но она так и не приехала. Пропала моя девочка — как в воду канула. Исчезла.
Это в воскресенье было, а в понедельник ко мне приехали два мужика. Один — мулла с Комсомольского. Привез записку: «Заира вышла замуж. Город Грозный, площадь Минутка, тейп Белгатой». Я спросила: как замуж?! Аж не поверила. Она уже, понимаете… — Она вдруг замешкалась. — Жених у нее уже был. Валид, он в Казахстане живет, а на осень у них свадьба назначена была.
Она так увлеченно, не останавливаясь, ведет свой рассказ, что невольно закрадывается мысль — может, она просто боится остановиться и сбиться? Она волнуется, но все ее волнение — в речи, восклицаниях, интонациях. Сама же неподвижна, как большая кастрюля с опарой.
— Ну так вот, когда мужики эти пришли, я на них кинулась прямо как львица, «[де моя девочка, — кричу. — Ничего не знаю, верните мне девочку». Мулла дает мне 200 долларов и говорит, что он ни при чем, а просто передает деньги — калым, — как его попросили. Я после него побежала к Медине, родственнице нашей. Говорю: где Заира? Она: так я ж ее проводила на автобус. И ну давай мы рыдать: девочку у нас украли. И тетка пришла, тоже рыдать стала.
Стоп! Какая-то каша получается: приходит человек, платит калым за дочь, которая якобы ПРОСТО вышла замуж, а ее мать бегает по родне, ревет как белуга и причитает, что девочке — конец.
Что-то ничего не сходится.
— Я спрашиваю у этого муллы: откуда деньги и записка? Моя девочка не собиралась замуж! Оказалось, что ему Ахмед Хамзаев из Беркат-Юрта дал этот сверток и просил отвезти. А Хамзаеву это дала женщина лет 40–45. Она ему сказала: девочка согласна, отвези 200 долларов ее родителям.
Смотрите, какой поворот: Люба вдруг начинает называть имена, которые она просто не может знать, если ее дочь действительно похитили незнакомые люди. И сразу же, как дочь исчезла, мать с ней прощается навсегда…
— Люди ко мне приходили, плакали, вспоминали, какой Заира была. Женщины в черных платках приходили даже. Все! Потеряла я свою девочку!
— Как вы потом о ней известия получили? Меньше чем через месяц случился «Норд-Ост», неужели до этого вы о ней так ничего и не узнали?
Она вытаращивает глаза и опять начинает тараторить:
— Я и подумать не могла, что она там. Клянусь вам, даже не думала. Как «Норд-Ост» случился, я все три дня смотрела телевизор.
— А где он у вас стоит?
— У нас нет телевизора, я к соседке бегала смотреть. Не узнала ее там.
— Люба, а почему тогда вы бегали к соседке смотреть передачи, высматривали ее там, если вы даже и думать не думали, что она может быть в Москве?
Подножка, понимаю. Но надо же расставить все по своим местам в этой неразберихе.
Она спохватывается.
— Соседи сплетничали: вон, мол, там твоя Заира, как похожа на твою Заиру одна!
Заира Юпаева была убита выстрелом в голову— Люба, по телевидению показывали всего двух девушек, которые стояли рядом с Мовсаром Бараевым. Они вообще не похожи на Заиру!
Она бормочет что-то невнятное. 1:0. Продолжаем очную ставку.
— Люба, как вы думаете, ее совершенно случайно похитили или это были люди, которых она знала? Все было рассчитано заранее?
— Если бы дочка никого не знала в этой машине, она бы в жизни туда не села!
— В какой машине, Люба? Ее же посадили в автобус?
— Так этот автобус посреди дороги остановила черная «Волга». И Заира в нее пересела.
Я в недоумении.
— Ну, так говорят. Люди, которые были в автобусе. Да и Ахмед Хамзаев, который приходил ко мне с запиской, он так и сказал, что она сама села в эту «Волгу». Что ее позвала Мадина Дугаева, ее подружка — она там была, в той машине. Вот поэтому Заира туда и села не боясь.
Маленькое пояснение: чтобы вы немного поняли, что же происходило на самом деле. Заира действительно села в черную «Волгу», которая преградила путь автобусу. За рулем машины сидел, как вы уже могли догадаться, бывший сотрудник британо-американской разведки Руслан Эльмурзаев, который 30 сентября 2002 года ездил по Чечне и собирал «человеческий материал» для теракта.
Заира села в машину оттого, что увидела выглядывавшую оттуда подругу и одноклассницу Мадину Дугаеву.
Оказывается, когда шел активный поиск женщин, которые должны были участвовать в теракте, Мадина, ярая ваххабитка, посоветовала одному из вербовщиков Заиру. «Правильная, хорошая девочка».
— Моя девочка была очень доверчива. Наивна. Если с ней начинали говорить о Боге, она просто замолкала, сидела и слушала. Разговорами о Боге ее можно было повести куда угодно.
— Но кто вел с ней такие разговоры? Кто потащил ее туда?
Она на секунду замолкает.
— Мадина Дугаева часто к нам приезжала в гости, они подолгу могли разговаривать. Она потом и адрес наш дала тем людям… И Мадина, и Заира! носили закрытый платок. — Она явно намекает, что они сдружились на почве религии.
— Давно Заира его носить стала?
С нее вмиг слетает суетность — громкий голос, эмоциональные жесты.
— Как пацана моего убили, так она его и надела. В 2000 году это было, мы так искали его, по тюрьмам, по знакомым. А потом мне принесли его паспорт весь в крови. Убили моего пацана.
Как я выясню потом, Ахмед Юпаев воевал на стороне ваххабитов, был очень религиозным человеком. В 2000 году его убили в бою под Урус-Мартаном.
Она просит младшую дочь принести какой-то пакет. Потом бережно достает оттуда потрепанный паспорт. Титульный лист залит кровью, на нем — отпечаток чьего-то большого пальца.
— У нее, наверное, обида осталась?
— Да. Боль какая-то. Она часто вспоминала брата. Других ребят, с которыми дружила и которых убили потом. Книжки религиозные читала. Платок носила. Изменилась она с той поры. А в последнее время, незадолго до своего исчезновения, она просила меня: «Мамочка, если меня похитят, чтобы замуж забрать, не оставляй меня! Найди обязательно!». Так часто она мне это повторяла, так умоляла. Подойдет, обнимет: «Мамочка, ты найдешь меня, если меня увезут?».
— А почему она так говорила? Ее что-то беспокоило?
Люба на секунду замолкает.
— Да нет вроде бы. Она веселая была, когда так говорила. Но, видно, что-то ее беспокоило, о чем она не хотела говорить. Может, ее Мадина уговаривала, — и Люба тут же спохватывается: — Ну, в смысле замуж выйти за кого-то, а она не хотела.
В соседней комнате неожиданно появляется высокий чеченский старик в папахе из седой овечьей шкуры. Прихрамывает, опирается на трость. Пока мы разговариваем, он неслышно, словно тень, ходит по комнате и что-то ищет.
Тут я понимаю, что он не просто что-то ищет, он еще и вслушивается в нашу беседу. Настороженно, напряженно, не произнося ни слова.
Наконец выходит, обувается и закрывает за собой дверь. И Люба произносит то, что, видимо, так боялась произнести при муже:
