Поводом для встречи стал юбилей студенческой революции 1968 года. Сорок лет назад привычный мир закоротило, полетели искры: весной Западную Европу охватили университетские волнения, социалистическая Прага заявила о праве на свободу, а потом случился август, и советские танки вошли в Чехословакию… Про 1968 год в России по-прежнему говорят и пишут разное: кто считает студенческий бунт молодежным анекдотом, кто – одним из ключевых событий второй половины ХХ века. Что же это было: глоток свободы, не утоливший жажду, или резкое начало долгих перемен? И вообще, можно ли изменить ход истории? Или это все интеллигентские легенды? Прежде чем выносить окончательные суждения, неплохо послушать непосредственных участников тех грандиозных событий.
Теодор Шанин (обаятельно-неправильно, как бы перепрыгивая через языковой барьер ). В 1968-м году революционные настроения распространились по всей Западной Европе, и не только. В США много чего происходило. Разные группы участвовали в этом, ставя перед собой разные цели и решая разные проблемы. Они знали друг друга, думали друг о друге, обменивались разными теориями. Но когда события грянули, стало ясно, что это совсем не то, чего ждали теоретики революции.
Я думаю, что часть из них уповала на восстание рабов, которые накинутся на своих хозяев, отринут всю несправедливость современного мира; такие анархисты. И другая часть, марксистская, надеялась на то, что после буржуазных революций XIX века должна случиться всемирная пролетарская. Пролетариат возьмет власть и изменит характер общества, продвинув его от капитализма к социализму.
Но революция 1968-го оказалась революцией академической молодежи. Никто этого не ожидал. Единственной теоретической группой, которая что-то думала на сей счет, была так называемая Франкфуртская школа, а самый важный среди них был Герберт Маркузе. Не случайно его книга «Одномерный человек» стала библией движения. Студенты, которые маршировали по улицам Парижа, Лондона и всех других столиц Европы, часто несли ее с собой, как знамя. Собираясь по вечерам, постоянно ее цитировали. А второй неожиданностью стало то, что движение прокатилось волной по всему миру, отозвалось далеко за пределами Западной Европы и Америки. Чехословакия в тот год бунтовала не против капитализма, а против советской версии социализма; отчаянная война во Вьетнаме была крестьянским восстанием против иностранного нашествия, и ее главный, центральный момент, который окончательно решил исход дела, пришелся на начало 1968-го.
Думаю, здесь важно описать некоторые вещи, потому что, во-первых, Россия тогда была оторвана от этих движений, по понятным причинам, а во-вторых, сейчас вам трудно понять умонастроения на Западе той поры. Начну с картинки, которая связана со мной напрямую, потому что это Бирмингемский университет. Студенческий союз потребовал у ректора, чтобы студентам разрешили иметь представительство в сенате. На это ректор ответил очень жестко, что студентам в сенате не место, они слишком молоды. Тогда студенты попросили разрешить им представить сенату свои соображения напрямую, обосновать, почему их представитель все-таки должен находиться в правлении университета. На это ректор тоже ответил отказом. Через час студенты объявили забастовку. Они оккупировали главное здание. Ректор стоял на своем и обратился в полицию, чтобы та выгнала студентов.
Результатом было то, что главный полицейский Бирменгема сообщил ректору, что выгонять студентов из университета не есть задача английской полиции. Но поскольку никто заранее не знал, чем дело кончится, студенческий совет предупредил полицию, что при ее появлении перекроет входы и выходы и будет обороняться. В ту ночь я подошел к главному зданию, чтобы посмотреть, что происходит. У ворот стояли студенческие пикеты. Кто-то крикнул: «Доктор Шанин – член комитета защиты студентов!» – ворота открылись, я вошел. Передо мной был огромный зал, в котором мы обычно выдаем дипломы. В этом зале спали, читали, разговаривали около полутысячи студентов. Громкоговоритель играл «Интернационал». И четыре девчонки танцевали твист под Интернационал. Если для меня есть символ 1968 года, то это забитый студентами зал и девушки, танцующе твист.
Назавтра ректор заявил, что изменил свою позицию и приглашает студентов стать членами сената. Студенты тут же вымыли пол и окна в занятом ими зале, передали ключи от здания и с песней вышли.
Вторая картинка. Студенты Сорбонны оккупировали здание Одеона, центрального театра, рядом с университетом. Они вели там дебаты о том, как должно выглядеть человеческое общество. Дебатировали 20 дней, и над всем этим висел их слоган «Будьте реалистами, требуйте невозможного». Вожаком французских школяров был немецкий студент Кон-Бендит. Правительство решило изгнать его из Франции за хулиганство; кто-то из депутатов парламента сказал, что немецкие евреи не будут нам указывать, куда вести страну. В ответ студенты прошли маршем по улицам Парижа, скандируя «Мы все немецкие евреи». Неделей позже и мои студенты тоже устроили шествие в Лондоне. Мы шли, скандируя: «Мы все немецкие евреи». Тут ребята сообразили, что я шагаю в первых рядах, и начали скандировать «Мы все немецкие евреи, кроме Теодора».
Я могу продолжить эти рассказы. Но главное заключается не в деталях, не в каких-то конкретных эпизодах, даже не в идеях, провозглашаемых студенчеством; самое дорогое, что мне и всем дал опыт 1968 года – теплота человеческих отношений. Чувство, что к победе может вести отказ от употребления физической силы. Ну, насколько это возможно; мы отбивались, когда не было другого выхода.
В течение первого полугодия 1968 года по улицам Лондона каждое воскресенье проходила не очень многочисленная демонстрация пацифистов. Люди несли плакаты, на которых было написано «Мир Вьетнаму». И так до дня, когда во Вьетнаме сожгли десяток деревень вместе с людьми. На следующее воскресенье на улицы вышло 30 тысяч человек. Полиции было слишком мало, чтобы справиться с ситуацией. Возле американского посольства началась схватка. На нас двинулась конная полиция. Мы ее оттеснили и облили красными чернилами американское посольство. Никто не пострадал в этой ситуации, но моральный удар по власти был серьезнейшим, потому что именно тогда рассматривался вопрос, послать или не послать английские войска во Вьетнам. Правительство решило не посылать.
Я думаю, здесь самое время попробовать ответить на вопрос: «Ну, хорошо, побузили студенты, посмеялись, пошутили, доставили себе удовольствие, а что дальше?». Хороший ответ можно дать с помощью еще одной «картинки». Спустя годы после революции 1968-го мой учитель, профессор Айзенштат выступал перед моими английскими студентами. Его представили: профессор такой-то, заслуги такие-то, после чего он представил себя сам. И сказал: «Я профессор вашего профессора». Мои студенты ответили аплодисментами.
А лекцию он прочел о том, какие бывают революции.
Две самые важные, опорные структуры любого общества, сказал профессор Айзенштат – сеть социальных отношений и сеть культурных отношений. Революционные изменения могут происходить внутри каждой из них. Во второй – без перемен в первой. И в первой – без перемен во второй. Иллюстрируя свою мысль, он привел примеры стран, в которых социальная революция не произошла, но культурная система изменилась. Это индустриальные страны после 1968-го. Главные классы те же, власть устроена по-прежнему, даже королева остается королевой. В то же время сместились общепризнанные ценности, переменилось поведение, люди стали ближе, проще, классовые ограничения во многом утратили смысл. Не говорю про стиль. Когда-то меня легко было опознать в профессорском клубе; секретарша говорила тем, кто меня искал: «Он там единственный без галстука». Сегодня это звучит очень смешно. Я иногда рассказываю это своим близким друзьям, и они отвечают хохотом. Да, кстати, посмотрите на этот президиум: вот сидят академические коллеги [6] .
В качестве зеркально противоположного примера Айзенштат привел СССР. Здесь случились кардинальные социальные изменения, которые не сопровождались переменами культурными. Господствующие классы исчезли, формы хозяйства принципиально другие, земля национализирована. Но культурная модель несвободного общества осталась. В итоге вернулось все худшее, против чего революция была направлена, от насилия до неравенства.
Смыслом революции 1968 года стала перемена культурных сетей, культурных ориентиров. И эти перемены гораздо более долгосрочны, гораздо более глубоки, чем внешняя перестройка государства. А еще эта моральная революция дала людям, которые нашли себя в ней, чувство очищения. Очищения от цинизма и убежденности в том, что ничего нельзя поделать с устоявшимся миром. Я думаю, что одно из главных орудий контроля над обществом – короткое предложение «Ничего нельзя поделать». С помощью этой формулы проще удерживать власть. А после 1968-го никто из участников студенческой революции не сможет сказать, что ничего нельзя изменить, даже не стоит пытаться. Поэтому надеюсь, что 68 год будет возвращаться каждые 20 лет. Спасибо.
