В странах, которые принято называть «цивилизованными» (США и государства Европы), считается, что люди могут более-менее нормально работать при 200400 единицах по этой шкале и при условии, что они обеспечены необходимым питанием, одеждой, теплом: в районах с более суровым климатом люди работают вахтовым методом: там не строят города на вечной мерзлоте — слишком велики затраты. (В связи с этим Канада, например, никогда не стремилась построить атомный ледокол.) Советский Союз, естественно, имел не только другие критерии, но и другие потребности. И в мире никогда не было страны, которая так бы, как он, стремилась быть независимой от всего остального света. Россия унаследовала от СССР весь Крайний Север. В мире нет другой страны с такой протяженностью и с такими запасами природных ископаемых в столь труднодоступных местах.
Самая главная причина титанических усилий в освоении Севера заключается в том, что пятая часть внутреннего национального продукта Советского Союза приходилась на северные регионы. И до сих пор это так, несмотря на то, что население там сократилось до 11,9 миллиона человек (включая 158 тысяч представителей малых народностей — коренных жителей Крайнего Севера, которых нельзя причислять к переселенцам). С Крайнего Севера поступает 60 % всего энергетического экспорта России. После проведенной приватизации в частных руках оказались такие богатства, которые не снились арабским шейхам: 90 % запасов газа. 75 % нефти, 90 % олова, свыше 80 % золота и более 50 % всех рыбных ресурсов страны.
Таким образом, мы подходим к ответу на ранее поставленный вопрос. В борьбе против Запада автократичный Советский Союз стремился обеспечить свою независимость во всем. Покоренный и освоенный Великий Север имел для СССР многостороннее значение. С одной стороны — стратегическая важность для экономики, с другой — недоступность для потенциального врага, кем бы он ни был. Для достижения поставленной цели все средства были хороши, приемлема любая цена.
С точки зрения экономических понятий, которые называются «рыночными», — это чистой воды абсурд, поскольку нет смысла добывать нефть, если стоимость одного барреля в 3–4 раза выше, чем на мировом рынке. Абсурд исчезает, если представить, что страна не собирается никоим образом зависеть от мирового рынка, но он возвращается, как только тяготеющая к изоляции политико-экономико-социальная система перестает существовать. На первый взгляд в этом случае, казалось бы, достаточно «вернуться к нормальной экономике». Но что делать с теми 1400 городками и поселками —»лунными станциями», которыми так гордилась советская власть? Что делать с 13-ю миллионами людей, которые там живут и работают? Начинают планировать закрытие и переселение сотен поселков. Россия прощается с мечтой покорения Великого Севера, забывая, однако, что эта мечта родилась не в СССР — это была мечта многих поколений русских людей на протяжении последних трех веков.
Но главное — в другом: приходится констатировать, что без Великого Севера Россия, пусть без социалистической плановой экономики, с неутопической и неавтократичной экономикой, умрет. Потому что для выхода на мировые рынки нужны товары для продажи, а не только благие намерения. А страна, разрушенная руками ее собственных жителей, не имеет товаров на продажу, помимо тех, что ей достались в наследство от самой природы. И следовательно, мы возвращаемся к тому, с чего начали: освоение Cевера — важнейшнее необходимое условие для перехода России к рыночной экономике; задача настолько же важная, насколько для Советского Союза было необходимым обеспечить себе мировое господство.
Конечно же, речь идет о вещах, которые требуют разного подхода и в чем-то противоречат друг другу. Но основное различие между этими двумя устремлениями заключается в том, что второе, несмотря на всю иллюзорность, проводилось правящим классом решительно и сознательно, с фанатическим упорством (но крайней мере, на определенном историческом этапе) в достижении поставленной цели как для торжества идеалов интернационализма (без этого не удалось взять власть в свои руки), так и в национальных интересах. Современная российская правящая элита демонстрирует неспособность выработать какую-либо программу, не имеет никакой национальной идеи, которая могла бы сплотить волю народа.
Рынок — это следствие, результат длительных процессов в экономике, технологии, политике, структуре государственного управления. Он не зависит от воли одного человека или тысячи людей и не является знаменем, с которым идут на приступ крепости. Еще хуже. если люди. размахивающие им как знаменем, оказываются впоследствии заурядными мошенниками и ворами, действующими исключительно в своих личных интересах. Эти интересы так далеки от нужд собственной страны и ее народа, что их можно воспринимать только в контексте мирового финансового сообщества. Вот такие они — новые «интернационалисты», олицетворяющие единственный признак современности, или лучше сказать— стремления идти в ногу со временем, который имеет посткоммунистическая элита, рожденная в тайном браке между отбросами советского общества и низшими партийными и государственными чиновниками в самый расцвет «единомыслия» в мире финансовой глобализации. Российские олигархи отдались душой и телом идее своего личного преуспевания, совершенно пренебрегая историей и насущными проблемами своей страны. В этом они нашли полное понимание и поддержку со стороны западных проповедников новой религии — абсолютного либерализма и экономике. Случается, что в хороших семьях вырастают как нормальные дети, так и мошенники. Не все рекомендации, за которыми Анатолий Чубайс и Егор Гайдар ездили в Гарвард, оказались мудрыми и беспристрастными. 17 августа 1998 года покачало, что распахнутые двери для не ограниченной ничем конкуренции привели Россию к катастрофе. Когда я пишу эти строки, такая же, равная по своим последствиям катастрофа произойдет, если под прикрытием аргумента, что «финансировать его экономически нецелесообразно», Север будет брошен на произвол судьбы. Где-то на этот счет уже принято решение (может быть. на основании расчетов какого-нибудь калифорнийского университета), что для сокращения расходов необходимо сократить «избыточное население» в северных районах. Оно соответствует логике мультинациональных корпораций, которые для того, чтобы «остаться на рынке», выбрасывают десятки тысяч людей за ворота своих филиалов, разбросанных по всему свету. Но такая логика вряд ли приемлема, когда речь идет о таком конкретном историческом и человеческом явлении (в противном случае это неслыханное насилие). Чтобы положить конец делу, которое подходит к своему финалу, посткоммунистические правители России применили и отношении Севера тот же подход, что и их предшественники, только с обратным знаком (что было. естественно, гораздо легче). Им достаточно было перестать заботиться о Великом Севере как о чем-то, что могло пригодиться. За отсутствием других предложений подумали, что для решения проблемы достаточно прекратить снабжение. Разумеется, людям было сказано, что им окажут помощь в обустройстве на новых местах, и что Москва возьмется за организацию массового переселения «избыточного» населения. Но уже очень скоро стало ясно, что, поскольку вся Россия погрузилась в бесконечный кризис, переселяться некуда. Никто не ждал этих людей, никто не готовил для них жилье. Словом, для них не нашлось ни места, ни сочувствия, как и для 25 миллионов русских, которые неожиданно для себя оказались за пределами родины в момент, когда Ельцин — Кравчук — Шушкевич решили покончить с СССР.
Работы не было и нет не только на Крайнем Севере, поскольку вся российская экономика пошла под откос. Ждать же, что у федерального правительства, совершенно неспособного думать о национальных интересах, найдутся средства для Севера, не приходится. А поскольку прожиточный минимум на Крайнем Севере (кстати, основанный на устаревших и очень оптимистических данных) вдвое больше среднего прожиточного минимума по России, впервые за многие десятки лет возникла тяжелая проблема для населения огромных территорий: в подавляющем большинстве люди оказались на грани нищеты: на каждое рабочее место приходятся десятки претендентов. В самом лучшем положении находится Ямало-Ненецкий автономнный округ, где на каждое рабочее место очередь в 9,2 человека, так как на общем фоне он выглядит «арабским эмиратом»: на чукотских биржах труда на одно вакантное место приходятся 72 кандидата, в Корякском автономном округе — 66.
Неизбежно: те, кто может уехать, уезжают без колебаний. Но для этого надо иметь силы. Надо быть готовым к тому, что «из огня попадешь в полымя». Прежде всего уезжает молодежь. Остаются самые слабые, пенсионеры, инвалиды — те, о ком не заботится ни федеральное правительство, ни местная власть. В Магадане, на берегу Охотского моря, уже 50 % населения составляют пенсионеры. Это рекорд, к которому приближается Карелия — более 30 % населения. Такая ситуация похожа не на организованное отступленне, а на бегство с криком «спасайся, кто может». Москва просто погасила свет, выдернув шнур из розетки, и повернулась лицом в другую сторону. Куда более интересно следить за интригами в Кремле или проводить время в роскошных казино. Только в 1998 году завоз в районы Крайнего Севера товаров, продуктов и горючего сократился на 1 млн. т по сравнению с предшествующим годом. Для десятков тысяч людей это грозило холодом и голодом на протяжении долгой и суровой северной зимы. Число медицинских работников в этих районах сократилось на треть по сравнению с тем, что было 6 лет назад.
