— А ты не думаешь, что эта система вас тоже сломает?
Карина: "Именно так я и думаю. И я боюсь этого. У многих обламываются крылья, как только они начинают работать…"
Всё-таки интересно, изменится ли что-то с приходом нового поколения врачей, это ведь совсем другая система ценностей, мировоззрение, философия. Если ещё дети 60-х воспитывались на сохранении мира во всём мире, в обязательном патриотизме, то умы поколения 90-х развращены огромным количеством информации, а из-за количества кошмаров и ужасов, показываемых не только в искусстве кино, но и просто в новостях, человеческая жизнь практически обесценивается. Но они всё равно идут учиться спасать эти жизни, в век юристов и экономистов. Старшее поколение врачей всё-таки возлагает надежду на молодых: может быть, им удастся изменить систему, в которой все застряли. Поэтому их учат и уходить от стандартных схем лечения, и прибегать к аналитике — всё время задаваться вопросом: "Почему?" Представляете ощущения Шерлока Холмса, разгадавшего загадку? Вот их-то настоящие врачи и хотят испытывать постоянно. Но, выходя на практику, видят совершенно другое: сидят на приёме 30 человек, которые хотят только, чтобы "тут" у них не болело. Принимайтесь, доктор, за работу, да поживее — что-то вас дома давно раньше десяти вечера не видели!..
Александр Билецкий -- Тракторист
В воздухе стоит сладковатый запах свежего коровьего навоза. Зной, солнце, злые кусачие мухи, которые принуждают пользоваться вредным кондиционером, и — пробка, как достижение всеобъемлющего прогресса. Тысячи лошадиных сил замерзших намертво перед Москвой — столицей эффективных менеджеров и манагеров, путан и полицейских. Но все, независимо от количества лошадей под капотом, стоят и клянут — клянут и эту вечную пробку, и эту редкую летнюю жару, и этот отмодернизированный город...
А слева, словно ручеек, тоненькой ниточкой через чудом уцелевшее в модернизацию колхозное поле, поднимая за собой облака пыли, самые эффективные и дошлые пытаются вырваться из дорожного кошмара. Они уходят от него по узкой накатанной полевой дороге, которая через какие-то жалкие пару километров должна вывести беглецов на параллельную брошенной, но свободную трассу. Легковушки, джипы, грузовые фуры по узкой колее грунтовки, окаймленной с двух сторон грязевыми наростами и ямами, оставшимися еще от буксовавших здесьй в 1941-м году немецких танков, медленно пробирались к заветной свободе.
Тем временем Митрич, наш деревенский тракторист, докуривая папироску, смотрит на Пашку— сынка своего родного, в виде цапли зависшего на сосне с биноклем:
— Ну чё, едут?
— Ползут, батяня! Ползут, как ты и говорил…
— Как на бугор станут выползать, ты мне кричи…
— Уже.
— Что — уже?
— Уже, батяня, лезут! Выползают… наши денежки.
Услышав о том, что "лезут", Митрич деловито заводит двигатель своего экскаватора и уверенным маршем катит из леса наперерез, прямо под горку, откуда должна появиться желанная колонна.
Когда первый "мерин", блестя неоновым светом фар подкатывает к Митричу, поперёк дороги надежды был уже выкопан длинный окоп для стрельбы стоя. Иномарка от неожиданности вздрагивает, начинает гудеть и останавливается. За ней — фура, а ту подпирает уже вся колонна, проделавшая по пыли, грязи и колдобинам долгий путь. Из машин начинают выползать страдальцы: эффективные юристы и экономисты, журналисты и бизнесмены, водители-дальнобойщики и госслужащие… На их лицах написано возмущение, а в их голосе клокочет призыв к совести мужика-тракториста:
— Эй, мужик, ты чего? Что ты вырыл? Зачем дорогу перерыл?! Верни всё взад!
— Доброго вам здоровья! Я не мужик, а тракторист колхоза "Светлый путь" Иван Дмитриевич. Не кричите, у меня слух хороший. Дорогу строить будем?
— Какую дорогу? Закапывай быстро свою траншею, и по-быстрому! Ты чё, совсем оборзел?! Самоуправством занимаешься?! Не видишь — люди торопятся?
— Если будете ругаться — уеду… — на все крики тихо, но твердо отвечает Митрич и поворачивается к кабине своего экскаватора.
— Куда уедешь?! Ты смотри, чудило, сколько людей: все спешат, а он испортил дорогу и уедет?! Даже альтернативы никакой. Нам ведь и развернуться тут негде.
Митрич после этих слов разворачивается лицом к гудящей толпе и опять тихим голосом говорит:
— Дорога не ваша, а колхозная. Нечего было без спроса на нашу частную собственность наезжать. Я же не хожу через ваши квартиры. Это во-первых. Во-вторых, здрасьте! Альтернатива — вон дорога через лес или задним ходом через канавы. А в-третьих, я не слышу ответа: так дорогу строить будем или по домам?
В это время из леса, откуда выехал экскаватор, начинают подтягиваться молодые и крепкие деревенские мужики — все, как один, похожие на Митрича. Гул в толпе стихает.
— Сыновья это мои. Дорогу бум строить, или я поехал? Нам уж обедать пора по расписанию.
Измученный народ, скрипя барсетками, сдаётся:
— И сколько?
— С легковушки 500, с джипа и с фур по штуке.
— Ничего себе цены?! Однако... А ты-то кто сам такой?!
— Цены как цены — рыночные. Еще пять минут постою — и вырасти могут. А я кто? Да такой же как все вы — эффективный тракторист. Мы ведь сегодня все в стране эффективные, каждый на своем месте....
Наталия Стяжкина -- Хруст французской булки
Сегодня нам ничего не остаётся, как развести руками, и воскликнуть вслед за знаменитым мастером рекламного дизайна Максиме Виньелли: "Дизайн всеобщ!" Это та данность, тот признак времён, с которым одновременно и необходимо, и бессмысленно бороться. Это рок, подобный всеядной чёрной дыре. Вначале он презрительно назывался "декадентское оформительство". Потом подозрительно — "дизайн". Теперь подобострастно — "Его Величество Дизайн".
Дизайн, пожалуй, самый верный и преданный слуга нашего времени и нашего мира, где процветает культ вещей и вещиц. Недавно мне пришлось ещё раз наглядно в этом убедиться. В гипермаркете "Ашан" проводилась "Неделя Франции". Чего здесь только не было: бесчисленные изысканные соусы, паштеты, сыры, мороженое, йогурты, пирожные, булочки… Настоящая французская парфюмерия и косметика… В воздухе витал тот самый утонченный аромат, который французы, не смущаясь, продают в баночках с надписью "Воздух Парижа" всем галлофилам и франкофонам.
А публика! Казалось, эти mademoiselle и madame только что гуляли по Елисейским полям и Монмартру. Слетевшиеся на французский амбре модные интеллигентные барышни и дамы с любовью и тщанием, не глядя, собирали с прилавков всё, что видели перед собой. Воистину, то был триумф эстетского потребительского дизайна, прямым попаданием точечно воздействующего на социум.
Любому, даже самому извращенно-тонкому вкусу во внешнем виде "продукции" придраться было не к чему: элегантность, тонкая графика, пастельные тона, приятный ненавязчивый шрифт, изящная форма упаковки. Всё это завораживало. А главное! — на каждой упаковке красовалась зелёная ветвь и надпись об "экологически чистом" товаре.
Каково же было моё чувство, когда я посмотрела набранный мельчайшим шрифтом состав всех этих прекраснейших масел, соусов, пирожных и паштетов. Везде, без исключения, в состав входил модифицированный крахмал, бессчётное количество ароматизаторов, разрыхлителей, загустителей, красителей и консервантов. То была экология смерти. Система отчистки Земли от населяющего ее человечества. Под благородной вуалью скрывались чёрные пустые глазницы и голый оскал...
Ведь дизайн — это великое мировое лжеискусство, порожденное отцом лжи. Оно выдувает пустые радужные мыльные пузыри из ядовитой вонючей смеси. Оно не способно вдохнуть душу и в собственные творения. Равно как и не способно содействовать жизни.
Культ вещей, вещиц и красивых обёрток — опасен. Будьте бдительны!
Анна Серафимова -- Жили-были
"Я против кровопролития", — заявил Пётр Арсентьевич. Вопрос нужно решать не столь жестоко. Пока не испробованы другие методы воздействия, не нужно прибегать к крайнему средству, каковым пролитие крови является. Мнения разделились. Одни, относившие себя к лучшей части человечества, верящей в исправление, были за решение проблемы без прибегания к кардинальным средствам, каковым пускание крови является. Советовали не спешить: вдруг само всё рассосётся. Как якобы не раз бывало в мировой истории.
