Свидетельствую, полмира объехав
И память об этом в душе храня:
Словами «Толстой–Достоевский–Чехов»
Всюду приветствовали меня.
И повторялась снова и снова
Под плеск эгейских и шведских вод
Музыка мысли, музыка слова,
Внятная даже сквозь перевод.
Она звучала, земна и небесна,
И я сказал себе: «Не забудь,
Если и впрямь существует бездна,
Она резонирует. Вот в чём суть!»
***
Стареющие мальчики глядят
Ровесникам в глаза с телеэкрана:
Артист, поэт... Как сочетанье странно
Имён и круглых юбилейных дат!
Давно ль, по-юношески бородат,
Дерзал вон тот азартно, неустанно?
А ныне хоть побрейся – каравана
Ушедших лет не воротить назад.
Друзья, не будем зеркала пугаться!
Ведь всё ж «мои года – моё богатство» –
Прислушайтесь к эстрадному певцу.
Но час пройдёт – и повторяешь снова:
Как, мальчики, вам старость не к лицу,
Как молодость к ней ваша не готова!
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
В эти дни известному поэту, переводчику, критику и журналисту Илье Олеговичу Фонякову исполняется 75 лет. Сорок из них, с 1961 года до конца века, он был собственным корреспондентом «Литературной газеты», сначала по Сибири, а затем в Ленинграде-Петербурге. Поздравляем нашего давнего друга, автора и коллегу с юбилейной датой, желаем крепкого здоровья и вдохновения.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 3 чел. 12345
Комментарии: 14.10.2010 18:20:10 - Алексей Фёдорович Буряк пишет:
Чем старше, тем сильнее лира и тем глубинней смысл в словах... У вас есть новизна и сила... и чувства нежные в стихах. -- -- Алексей Буряк, Днепропетровск [email protected]
13.10.2010 12:24:02 - Андрей Ильич Вавилов пишет:
О стихах
Замечательные стихи!
Литература
Ценители сонетов
ВПЕРВЫЕ В «ЛГ»
Вероника ШЕЛЛЕНБЕРГ
Родилась в Омске, где в настоящее время и проживает. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького. Публиковалась в журналах: «Арион», «День и ночь», «Дети Ра», «Сибирские огни» и др. Автор нескольких стихотворных сборников.
***
Под топот каурых, гнедых, вороных
замедленным солнечным диском под дых
ударена степь, опрокинута в пыль,
и небо оранжево ржавит ковыль.
И небо, и степь под присмотром орла,
тропа, что коней к водопою вела
в закатном чаду раскалённых, как медь,
солёных от пота, уставших лететь.
И с ходу разбит водомерный покой…
Копыта, копыта и шеи дугой,
и мокрые гривы, дугою летя,
достанут туда, где начало дождя.
Начало дождя над степным сушняком…
Тропа поперхнулась полынным дымком.
Горячие звёзды горячих коней
восходят над степью и тают над ней…
***
За окном вагонным светает
потихонечку, не всерьёз.
Встречный поезд… а в нём мелькает
двадцать пятый кадр берёз.
Отпечатался на сетчатке,
потускнел, как неясный сон.
Всё в порядке, мой друг, в порядке,
просто дробно дрожит вагон.
Просто клацает и грохочет
не закрытая плотно дверь.
И мерещится между прочих
двадцать пятый кадр потерь.
***
Я только подумала: «Слишком тепло…»
И тут же дождя ледяное стило
стирает границы предметов.
Теряются мокрые листья в саду,
и я, растерявшись, обратно иду,
по-летнему тонко одета.
Шафраны ещё по привычке ярки,
Оранжево-крепкие, как позвонки,
сквозь тело тепла проступают.
И тает тепло – ты о нём не тужи,
и дождь, на лету замерзая, кружит,
и падает он, и не тает.
А разве бывает, чтоб слишком тепло?
Пригреешься только – пургой замело…
Последними – эти шафраны.
И перемещается лето туда,
где южные скалы утюжит вода…
Но как же внезапно и рано!
***
Вот мы, ценители сонетов,
вершим какие-нибудь вирши,
а возле биотуалетов
угрюмо горбятся кассирши.
Вот мы таланты зарываем
и пропиваем по пивнушкам.
Потом бежим и отливаем
почти в подол почти старушкам.
Их возраст неопределённый
в цветастых платьицах немодных
стоит, как запах раскалённый –
особняком, но принародно.
А может, скоро ли, нескоро,
как в притче – нет пути обратно,
мы, прихлебатели мирского,
здесь в телогрейках встанем ватных.
А вечером… нет, не за хлебом
пойдём, хромая некрасиво,
стараясь не смотреть на небо,
на этот синий, синий, синий…
***
Сургуч на свитке времён
прочен только на вид.
Мчится поезд, а в нём
один-то вагон стоит.
Как это может быть?
Катятся все, а он –
древний дым ворожбы,
высохший лексикон.
Рядом поёт ресторан,
скрипит, гнусавит плацкарт.
Несётся зелёный ряд,
трясётся зелёный ряд,
а в нём-то один вагон,
в котором не говорят.
Я через него бегом,
а медленно, как во сне…
Я только одним глазком
в сумерки за окном…
Там пристальный свет луны –
обе её стороны.
Ни деревца, ни ветерка…
И слышно издалека
тающий на лету
поезда перестук…
Вот-вот он исчезнет совсем
и не исчезает никак.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Литература
Лабиринты света
АЛЕКСЕЙ ПРАСОЛОВ – 80
Инна РОСТОВЦЕВА
Что значит время и пространство для художника? Когда мы размышляем на эту тему, то ищем ответ, как правило, у философов, реже – у поэтов.
Напрасно!
Именно поэты дают нам точные образные формулы; среди них, думается, не затеряется и та, что мы находим у Алексея Прасолова:
– Что значит – время?
Что – пространство?
Для вдохновенья и труда
Явись однажды и останься
самими собою навсегда.
Сказано в стихотворении «Пушкин» (1968), заключительные строки которого звучат по-прасоловски неожиданно и мудро:
Мне море тёплое шумит,
Но сквозь михайловские вьюги.
Это значит: мир открывается поэту как дар через живое противоречие жизни, «восторг и боль обид». Через Судьбу.
Явление настоящего поэта всегда окружено тайной, всегда неповторимо. Подобно тому как стихотворение – это живой организм и его невозможно повторить, так же невозможно повторить и судьбу автора.
Не так много найдётся русских поэтов, у которых трудность судьбы вошла бы в само «вещество существования» человека, как это было у Алексея Прасолова, оставив неповторимый отпечаток на словесной походке стиха: «шершавый шорох слов моих». Он шёл, оступаясь и падая, тёмными, запутанными дорогами жизни, прежде чем душа вышла к «лабиринтам света» – и поэзия явилась как «сны очищенной земли».
А в нём видели изгоя, отверженного, «проклятого» поэта – пил по горестной российской привычке, дважды сидел в тюрьме в 1961–1964 годы (как говорил мне А. Твардовский, который помог ему досрочно выйти на волю, напечататься в «Новом мире» (1964, № 9) и издать книгу «Лирика» в «Молодой гвардии» (1966), по этой причине должно сидеть пол-России), но откуда же бралось это гордое, свободолюбивое ощущение своего высокого предназначения в мире:
