Когда раздались выстрелы, Карлсон сразу спрятался в пещеру. Даже здешняя сырость была синонимом безопасности.
Пещера всегда успокаивала его. Он быстро забрался в гамак и заставил себя читать Шпенглера. Карлсон всегда читал Шпенглера в момент волнения. Впрочем, в состоянии безмятежности он тоже его читал.
Перебирая листы «Заката Европы», будто чётки, он прислушался. Кажется, тихо. Но вдруг вдали грохнули ещё три выстрела. Поэтому Карлсон вздрогнул и чуть не порвал несколько страниц. Снаружи происходило что-то страшное, и не было сил выйти и выяснить — что.
Воцарилась тишина, и Карлсон снова долго слушал её. Потом он всё же вылез из пещеры и стал осматривать остров.
Вид привычной местности был ужасен. Вокруг лежали тела его знакомых, мёртвые страшные тела. Все были убиты. И Мумми-мама, и Мумми-папа, и Снифф, и фрекен Снорк — кровь запеклась на её глупой чёлке. Рядом с мёртвым Хемулем лежал гигантский кляссер с марками, изрешеченный дробью.
Карлсон сделал круг и прокрался обратно в пещеру и тут же, на пороге, остолбенел.
Он был уже не один.
— Это ты, малыш Снусмумрик? Почему у тебя в руках ружьё?
— Учитель, зачем ты спрашиваешь? Ты ведь меня всему научил. И это твоё ружьё, ну не твоё, но как бы твоё. Сам же говорил, что это общество прогнило, и надо его очистить.
— Я тебя этому не учил! — взвизгнул Карлсон, но, мгновенно успокоившись, поправил очки. — И ты же всегда был левый! Ты же не любил налоговых инспекторов, шлагбаумы и жизнь по расписанию. В моё время ты был бы хиппи.
— Но теперь не твоё время, — резонно ответил Снусмумрик. — В твоё время сказали, что каждый имеет право на пятнадцать минут славы, но не сказали, как получить этот паёк. Но это в твоё время этот сумасшедший японец говорил, что для этого нужно сжечь какой-нибудь храм. Правда, ему, кажется, отрубили голову. Храм — не мой метод, пришлось начать с ближних. Зато теперь весь мир будет прислушиваться к моим словам, чтобы я не промычал. Потому что никто не помнит архитекторов, но все помнят, кто сжёг это глупое идеалистическое здание. Вот так, учитель.
— Я тебе не учитель!
— А книги, которые ты мне пересказывал? А прелый запах упадка, который исходит от их страниц? Идея о том, что Солнце катится за горизонт, а Европа — в тартарары? Или в татары? Не помню, впрочем. А мысль о том, что каждые две тысячи лет в этот мир должна прийти дикая сила и очистить его?
— Это старая теория, и я от неё почти отказался. Всё равно: почему ты убил этих, милых, бестолковых и симпатичных? Малыш, почему ты не убивал хаттифнатов, к примеру?
Этот вопрос поставил собеседника врасплох.
— Хаттифнаты… Они, в конце концов, эмигранты. Точно! Что ж ты раньше не намекнул? Теперь-то поздно.
Они оба услышали вой сирен на полицейских катерах.
— Как они добрались так быстро, — пробормотал Карлсон.
— Я им сам позвонил, — просто ответил малыш Снусмумрик. — Это часть плана. Они ведь не могут убить меня: ещё одно доказательство упадка. Время моего триумфа, твоего, кстати, тоже. И твоей книги.
Кстати, дай мне её почитать, у меня сейчас будет много свободного времени.
2022
Карлсон жил на «Юго-западной», в стране Жевунов. Он чувствовал себя там чужим, и неудивительно: легко почувствовать себя чужим среди жевунов, когда ты — сын гнома. Отец, впрочем, давно растворился на просторах волшебной страны и не принимал в воспитании сына никакого участия. Карлсон жил с мамой. Человеку в полном расцвете жизненных сил немного унизительно жить с мамой, но утешение было в одном: мамочка была мумия. Или давно стала мумией, или всегда была мумией — так или иначе, она лежала в дальней комнате его домика, и он редко знакомил её с друзьями. Иногда он выносил маму на крышу, разбинтовывал, и они вместе загорали при лунном свете.
Карлсон никому об этом не рассказывал, потому что множество психоаналитиков считали такое ненормальным. Эти психоаналитики написали ещё большее количество психоаналитических книжек, из которых Карлсон вывел одно: никогда не надо признаваться в том, что твоя мамочка — мумия.
Но ему всё нравилось, тем более, он открыл, что слово «мумиё» недаром так похоже на слово «мумия». Он как-то поранил руки, но одно прикосновение к бинтам залечило порезы. Понемногу Карлсон стал этим пользоваться, но однажды мамочка случайно оживила медвежью шкуру, а потом — куклу Барби, которую Карлсон купил совсем не для этого.
Жизнь Карлсона тянулась спокойно и медленно, как шведский леденец. Ему совершенно не мешало то, что страной управляют тираны — Лев-людоед, Страшила, его главный советник по идеологии и Железный Дровосек, глава спецслужб. Если приглядеться, во все времена было так — чем-то тайным заведовали железные люди, идеологи редко блещут красотой, а всякая власть норовит тебя съесть, предварительно побрив, разумеется.
Триумвират сидел в Изумрудном дворце за высокими стенами, а сам дворец со всех сторон был окружён глубоким рвом с водой. Так что народных заступников никто и не видел, а все только и гадали, живы ли они на самом деле.
Друг Карлсона Малыш говорил, что триумвират небольшие затруднения решает сам, а за главными советами его члены обращаются к своей госпоже, что живёт в Канзасе. Но Малышу никакой веры не было, потому что он с детства подвинулся умом на политике и везде искал заговоры. Как-то он изобразил на стене коллективный портрет триумвирата, а под рисунком написал: «Болваны». Его дядюшка Юлиус случайно увидел этот рисунок и сказал: «Плохо ты нарисовал лошадь». Дядюшка Юлиус вообще считал, что все всё делают плохо, и не сказать, что был совсем неправ.
Карлсон как-то ездил в командировку к мигунам на авиационный завод и там разговорился с одним стариком. Тот был философ, и когда они пьянствовали, то разговор зашёл об истории Отечества, то есть Волшебной страны. Выходило, что при волшебницах было плохо, а нынче стало ещё хуже.
— Ну, так если придут новые, то станет совсем труба, — рассудительно сказал Карлсон.
Тогда старик согласно подмигнул ему, так уж было заведено у мигунов.
Итак, жизнь шла своим чередом, пока вдруг Карлсон не нашёл брошенный одной фирмой контейнер с деревянными человечками. Эта фирма давно исчезла из города, а деревянные человечки остались и печально лежали в гигантском ящике друг на друге, будто жертвы массовых репрессий. Малыш застал Карлсона разглядывающим это побоище, и
