говоришь? — Малыш посмотрел на неё. — Ты же сама рассказывала, что он подглядывал за тем, как ты мылась. И тогда ты чуть не столкнула его в воду.
— А ты ревновал. Вспомни, как ты разозлился, когда я разрешила ему намазать меня кремом от загара.
— Не торопитесь, — задумался Рыбак. — Карлсон воровал у меня сигары, хотя их у нас десять ящиков. Я же не говорю, что это веский мотив. Но вот то, что он не понимал, что кавендиш — не сорт табака, а способ обработки, меня бесило.
— Кстати, помните такие сигареты «Лихерос»? — перебил его Шкипер. — Помните, их ещё называли «Смерть под парусом», потому что там был изображён кораблик?
— А при чём тут Карлсон?
— При том, что он изрядно надоел мне со своими романами.
Председатель вздохнул и голос его помягчел.
— Он спорил со мной о табаке, а за это и убить недолго. Например, в восприятии многих Доминикана — сено, а Гондурас — горечь, а теперь это не так. Меж тем, Карлсон не понимал этого.
Они уселись под тентом и закурили. Карлсон лежал на палубе и смотрел в доски. Летучая рыба вылетела из воды и шлёпнулась ему на спину.
Все закурили.
Дни шли за днями, и все спотыкались об Карлсона, несмотря на то, что Рыбак вытащил из него гарпун и сразу же поймал макрель.
— Долго он будет тут лежать? — спросил Малыш.
— Сигары, между прочим, бывает, и сорок лет лежат. Конечно, может статься, что это будет тень вкуса. А вот в хумидоре может пролежать пятнадцать лет. Правда, встаёт вопрос о жучках. Карлсон полагал, что сигары нужно хранить в целлофане, чтобы уберечься от жучков. Это глупости: жучки прокусывают все, и целлофан от них не спасение. Голая сигара созревает быстрее, хотя в изоляции — богаче.
— Господа, нужно что-то делать, — озабоченно сказала Гунилла.
Председатель посмотрел на неё и сказал наставительно:
— Единственно, что может испортить великую сигару — плесень. Однако белую плесень не будем называть плесенью: она будто пыль на винных бутылках, а вот зеленая — ужасна. Белая же плесень — лишь кристаллизация масел в покровном листе.
— Великую сигару ничто не испортит, — согласился Шкипер.
— А вот у Карлсона как-то была пратагасина, которую на моих глазах он резал ножом и по кусочкам засовывал в трубку, — вспомнил Малыш. — Он был кощунник!
— А я вспомнил, как он курил на ветру «Опус Х», а это на морском ветру — деньги на ветер. Ну, куда это годится?
— Между прочим, у нас есть «Опус Х», — прервал обсуждение Председатель. — Шкипер, будьте любезны, откройте ящик номер семь.
И все закурили, сидя под тентом.
Океан был тих и безмятежен, как и полагалось Тихому океану. Ветра не было.
2022
Дождь лил месяц, а потом ещё семь дней, а затем ещё три.
Карлсоны не выходили из дому уже неделю. Они смотрели телевизор. Наконец, муж решил переставить машину: вот-вот, и река выйдет из берегов, а машина стоит на соседней улице, где парковка дешевле.
Когда он одевался, жена крикнула из комнаты:
— Они застрелили слона!
— Зачем? — уныло спросил Карлсон.
— Чтобы он не утонул, — мрачно ответила жена.
— Логично, — согласился Карлсон. Он знал, что ещё вчера эвакуировали зоопарк. Тех зверей, которые меньше кусались, разумеется. — Малыш, не скучай, я скоро.
Жена не ответила.
Он надел резиновые сапоги и плащ. На набережной не было никого, а река ему сразу не понравилась. В телевизоре она выглядела поспокойнее.
Он обогнул квартал и, спустившись ещё на две улицы, вышел на площадь, где уныло стоял русский танк. Танк был очень старый и помнил, наверное, ещё Сталина. Когда власть переменилась, его покрасили в розовый цвет. Потом танку вернули зелёную окраску, потом — он снова стал розовым. Его хотели демонтировать, владельцы всех кафе на площади были против — потому что русские — русскими, а туристы — туристами. Туристы любили фотографироваться на танке и пить пиво. Поэтому жители квартала дошли до магистрата и отстояли бронированного дракона на площади.
Молодёжь, правда, продолжала красить танк в разные цвета. Сейчас он был золотым, вернее просто жёлтым, с медным отливом.
Карлсону, впрочем, всё это было безразлично. Его волновала машина, за которую ещё не был выплачен кредит. Он, не снимая плаща, забрался внутрь и тронулся. Но проехать обратно уже было невозможно.
По улице катил вал воды. Он свернул в сторону, проклиная городские холмы.
Карлсон долго объезжал поток, и, устав, наконец, остановился на соседнем холме. Стоянка тут была запрещена, но, очевидно, никому не будет до этого дела. Он запер машину и отправился домой.
Местность, однако, сильно изменилась. Кроме первого потока Карлсон обнаружил новый. По нему медленно проплыл автомобиль без водителя — такой же, как у него (сердце на секунду защемило), только розовый. Соваться в воду совсем не хотелось: Карлсону там было по пояс. Он поторопился в обход, и всюду была вода, и она прибывала.
Карлсон пошёл быстрее и, наконец, побежал. Пустынные улицы казались незнакомыми. Когда он приблизился к дому, уже темнело. Тревога его нарастала, на минуту он решил, что ошибся. Там, где должна была быть знакомая ограда, бурлила вода. Нет, кажется, это была другая улица. Он сунул руку в карман и убедился, что телефон там давно плавает вместе с ключами. Карлсон бросился дальше, но всё было тщетно: везде была вода, и там, где раньше ему было по пояс, уровень стал такой, что и проверять его не хотелось.
Он повернул в другую сторону и увидел знакомую вывеску. Теперь её захлёстывали волны.
Карлсон снова переменил направление, и обнаружил, что снова отдаляется от дома. Он вернулся и побрёл в потоке — от фонаря к фонарю.
Дома не было, город был полон текущими с холмов реками.
Вдруг он обнаружил себя в знакомом месте. Вода залила постамент, и медный танк, казалось, плыл по ней, как броненосец. Он был единственным обитателем площади.
Стоя на тумбе ограды Карлсон погрозил ему кулаком, и ему тут же показалось, что этот русский повернул к нему башню. Но Карлсона уже было не остановить, он вопил, выплёскивая свой ужас.
Русский танк вдруг фыркнул и выпустил из кормы фиолетовое облако выхлопа.
Медный танк медленно сполз со своего насеста, лязгая гусеницами. Карлсон бросился прочь, но лязг и грохот преследовал его. Он чувствовал в сыром воздухе запах русской солярки.
Сколько прошло времени, Карлсон не знал. Смерть гналась за ним, одетая в броню, отлитую где-то на Урале.
Наконец, он
