Федор Достоевский - Письма (1857)

Уведомлял я тебя в октябре, что 8-го ноября непременно вышлю тебе повесть. Но вот уже декабрь, а моя повесть не кончена. Многие причины помешали. И болезненное состояние и нерасположенье духа и провинциальное отупение, а главное, отвращение от самой повести. Не нравится мне она, и грустно мне, что принужден вновь являться в публику так не хорошо. Грустнее всего то, что я принужден так являться. Есть и у меня в голове (и частию на бумаге) вещи, которыми я очень дорожу и которые, право, сразу бы мне составили имя. Но что делать. Это мой большой роман, который я, по разным обстоятельствам, не могу здесь писать, да и не хочу писать на заказ. Хочется оставить по себе хоть одно произведение безукоризненное. Но что делать? Нельзя то писать, что хочется писать, а пиши то, о чем, если б не надобны деньги, и думать бы не захотел. И для денег я должен нарочно выдумывать повести. А ведь это ух как тяжело! Скверное ремесло бедного литератора. Повесть моя растянулась в шесть листов, и, кажется, скоро пошлю к тебе ее.

Друг мой, я тебя просил о деньгах из редакции "Русского слова" (1000 руб.); хоть бы ты уведомил меня, возможно ли это? Ты не поверишь, как я дрожу от мысли, что эта надежда оборвется. Мне тогда решительно не с чем будет подняться отсюда. И 1000-то рублей едва-едва станет на переезд; Приеду в Москву без копейки. (Но уж лучше быть без копейки в Москве, чем тратить силы и проживаться в Семипалатинске.) По получении моей повести, во что бы то ни стало, хлопочи об этом займе. Скажи, что я им всегдашний буду работник, а надеяться они на меня могут, потому что я первое условие выполнил. Без этих денег я пропал. А главное, надо мне их выслать как можно скорее, по получении моей повести. К тому времени наверно выйдет отставка, ив Семипалатинске я и лишнего дня не хочу сидеть. Пойми, брат, как я нуждаюсь во всем этом и, ради бога, действуй сообразно с этим. Ради бога, покажи себя братом, добрым, какой ты и был и есть в самом деле. Отставка моя пошла вот уже год и до сих пор - никакого решения. Но теперь, я думаю, скоро кончат, как бы, брат, тебе справиться и уведомить меня об этом! Как бы я был тебе благодарен! Но и просить не смею.

Есть у меня еще до тебя просьба, очень для меня важная, а тебе может показаться смешною. Я давно уже просил тебя о платье и о белье. Время приближается, а у меня его нет. Конечно мне очень совестно просить тебя, чтоб ты всё покупал в долг, тогда как я получаю деньги (но деньги мои все пошли на долги, на хозяйство и текут как вода). Теперь я решил, что сертук и брюки я сам себе как-нибудь сделаю, - насчет белья тоже ничего не знаю, а у меня штатского белья нет. В Москве оборванцем ходить нельзя, хоть я вовсе не хочу щеголять. Но вот о чем прошу тебя убедительно: пришли мне два жилета, которые можешь купить хоть готовыми. Сертук, например, я изношу еще до приезда в Москву, всё равно придется в Москве делать новый. Но жилеты можно носить три года, делать их здесь дорого, да и сошьют гадко, следовательно, их бы пришлось бросить в, Москве, а мне хочется сэкономить и их не бросать. И потому пришли мне два жилета, хорошенькие, и пришли, если можешь, сейчас по получении этого письма. Деньги же за них вычтешь себе, когда получишь 1000 руб. с Кушелева. Во всяком случае, деньги будут, потому что моя повесть в 6 листов, следовательно, во всяком случае я тебе заплачу.

О рубашках не смею просить; но если б ты выслал мне 3 рубашки (не более) и, сверх того, порядочные - как бы ты одолжил меня! Деньги вычти.

Прощай, мой друг, обнимаю тебя крепко. Жизнь моя тяжела и горька. Не пишу тебе об ней ни слова. Может быть, скоро увидимся.

Прощай! Поцелуй детей и ручку у Эмилии Федоровны. Я всех вас бесконечно люблю.

Твой Ф. Достоев<ский>.

Семипалатинск. 14 марта 59.

Дорогой друг мой Миша, спешу тебе отвечать; осталось всего час сроку, а надо написать тебе и ответить Плещееву, а не то опоздаю на почту. Во-первых, благодарю тебя, голубчик мой, за все хлопоты по моему делу с Кушелевым. Всё это очень хорошо. Но боюсь, что ты не настаивал, не сказал, что мне деньги нужны сейчас, а не впоследствии. А то, пожалуй, он промедлит (1) бог знает сколько. В понедельник приход русской почты (теперь суббота), и если я в понедельник (2) не получу, то будет до невероятности худо. Положение мое, в денежном отношении, теперь ужасно натянутое. Ах, друг мой, может быть скоро отставка, а я в больших хлопотах. Теперь, конечно, я насчет денег спокоен. Их пришлют: но достанет ли мне 1000 на подъем, на дорогу и на всё. Я рассчитывал и знаю, что не достанет. Из этой тысячи, как только получу ее, я, через два же часа, должен буду отдать 350 руб. сереб<ром>, остальные 650 на всё, а главное, на жизнь здесь, которая, по случаю замедления отставки, возьмет много денег, потому что придется выехать, может быть, в августе, а я прежде рассчитывал выехать в апреле. Главное, ты не знаешь всех моих расходов! Но что об этом! Только чтоб прислали-то! Благодарю тебя еще раз.

Ты пишешь, что Кушелев хочет напечатать "Дядюшкин сон" в марте. Это очень хорошо. Чем скорее, тем лучше. Но, ради бога, узнай поточнее и поподробнее, если можешь, понравилась ли она Кушелеву и всей редакции. Это для меня, друг мой, чрезвычайно важно. 2) Неужели мне не вышлют "Русское слово". Я напечатал и не могу прочесть в печати мою статью! Я уже писал тебе, чтоб ты похлопотал, чтоб мне выслали. Ты, может быть, забыл. Похлопочи же теперь. Еще будет время выслать. Я предлагаю, чтоб мне поставили на счет и прибавили к 1000. Я заплачу. А то представь себе, что я не буду и понятия иметь о том журнале, который печатает мою повесть. Это невозможно. Пришли, ради бога, и поскорее. Любопытно знать, не выкинула ли чего цензура. Ты пишешь о "Бедных людях", голубчик мой. Неужели, дружище, ты не мог мне прежде написать, что экземпляр их стоит теперь 15 руб. Ведь это льстит моему самолюбию и, может быть, очень утешило бы меня прежде. Простительно, брат! Если же они так дороги теперь, то, конечно, недурно бы было их теперь же и продать, когда они стоят дорого. Как бы хорошо сделал Кушелев, если б издал с иллюстрацией! Это было бы очень хорошо.

Плещеев наполовину недоволен моей повестью. Может быть, он и прав.

Я теперь в больших хлопотах и в большой заботе. Вот видишь в чем дело: ты пишешь, что худо будет, если Катков прочтет "Дядюшкин сон" прежде получения от меня повести в "Русский вестник". Но ведь это так и будет, друг мой! Повесть моя не может быть напечатана у них раньше осени. Она велика (листов 12 и больше даже). Я отделываю окончательно и не хочу торопиться. Много будет недостатков в ней, сам знаю, и люблю я ее не слишком, но некоторые вещи в ней, право, будут серьезно хороши. И потому не хочу торопиться. Отослав повесть Кушелеву, я тотчас же сам уведомил об этом Каткова с полною откровенностью, сказав ему, что, по бедности моей, не мог отказаться от 500 руб., присланных вперед, и взялся Кушелеву, слишком надеясь на свои силы, то есть думая кончить обе вещи к сроку. Но (3) что болезнь моя и желание написать (4) хорошо заставили меня замешкаться. Пусть Катков сердится (он, кажется, сердится, потому что не отвечал). Зато я совестливо ему работаю и, может быть, дам ему хорошую вещь. Это лучше, чем спешить и людей смешить. "Дядюшкин сон" я отвалял на почтовых. Но прощай, голубчик мой, многое еще надо б тебе написать, но в следующую почту, после получки кушелевских денег. Прощай. Обнимаю тебя и всё твое семейство. Жена кланяется тебе.

Твой Ф. Достоевский.

Я сам мечтаю, родной ты мой, о том, как мы увидимся, (5) и мечтаю часто. То-то наговоримся, а много надо говорить. Дух захватывает. №. Пишу Каткову день и ночь. Прощай.

Если Плещеев в Москве, отошли ему мое письмо немедля.

(1) было: продержит

(2) было: в следующий понедельник

(3) далее было: не знал я

(4) было: кончить к

(5) было: свидимся

Семипалатинск, 11 апреля 1859.

Милый брат Миша, пишу тебе только 2 слова. Некогда. Отсылаю с этой почтой три четверти моего романа Каткову. До сих пор не успел кончить всего. Работал почти всю ночь, встал поздно, времени нисколько, почта отходит. Уже две недели как я получил 1000 руб. от Кушелева, при письме с похвалами. Не уведомил тебя до сих пор, (1) ибо всё ожидал от тебя письма и на всё (2) хотел отвечать разом. В твоей радости о том, что моя повесть многим нравится, видна вся твоя прекрасная душа. Но ты пишешь от 6 марта, а не упоминаешь, что повесть моя уже вышла из печати. Разве "Русское слово" выходит не в 1-е число месяца? Ради бога, вышли мне "Русское слово", или по крайней мере ту книжку, где напечатана моя повесть. Попроси у Кушелева, скажи, чтоб на мой счет записали. Устрой как-нибудь, ради бога.

Благодарю за обещание выслать белье и жилеты. Я надеялся, что ты вышлешь из кушелевской тысячи. Теперь же сосчитаемся уже разве по приезде в Тверь.