И вот однажды он понял, что ему не хватает себя. Как принято говорить в таких случаях, Заратустра сошел с ума, ибо сам по себе разум - это злейший враг воображаемого. Заратустре захотелось оставить реальное, чтобы побыть наедине с собой, погрузившись в воображаемое.
Заратустра захотел говорить на своем языке, и он ушел в горы. В горах, или, по словам Ницше, за пределами своей родины, он нашел отдохновение и 10 лет наслаждался собой, своим духом и одиночеством.
Непонимание
Кто хочет говорить на своем языке, тот должен лишить себя радости быть понятым. Кто хочет быть понятым, тот должен перестать говорить от своего имени. История Заратустры, рассказанная Ницше, это история непонимания. Заратустра говорит, с ним соглашаются, его слушают, но не слышат. Обращаясь к людям, Заратустра пророчествует о сверхчеловеке, а народ, собравшийся на площади, думает, что речь просто-напросто идет о ловкости канатного плясуна и, прерывая Заратустру, требует начать представление. "Они, - говорит Заратустра, - не понимают меня: мои речи не для этих людей". Непонимание - это всего лишь следствие пребывания Заратустры внутри самого себя.
Практика самого себя
"Уйти в горы" - это значит создать, по словам Фуко, практику самого себя, то есть попытаться изменить ритм жизни своей субъективности. А поскольку этот ритм часто называют внутренним временем, которое дает нам нашу самость, постольку, изменяя течение времени, мы можем попытаться изменить самих себя. Отсюда следует, что нет одинаковых людей. Если все животные равны, то люди принципиально не равны. Это неравенство, согласно Ницше, коренится не в природе и не в социуме, оно коренится в субъективности людей. Субъективность - это не психика. Это заполнение пустот реального воображаемым. Субъективность пульсирует одновременно вокруг двух центров: аффектирующей самостью, представленной ребенком, и говорящим "я", представленным Заратустрой.
Ницше называет работу субъективности по заполнению изъянов существования созиданием ценностей. И с этим тезисом Ницше вынуждена была согласиться вся современная философия. Открывать территорию человеческого - это значит учреждать какие-то ценности, совмещать движение в мире ценностей с движением в мире вещей.
Галлюцинации Заратустры
В горах Заратустра научился жить в мире галлюцинаций. Кто не был одинок, тот не галлюцинирует. А кто не галлюцинирует, тот не может творить ценности. Заратустра не знает, чем бытие отличается от мысли о бытии. Чтобы творить, нужно следовать идее Парменида о тождестве бытия и мышления. Это тождество Ницше называет становлением. Чтобы выжить, нужно признать нетождественность бытия и мысли о бытии, которая, в свою очередь, требует от человека приспособительных реакций.
Один год, проведенный внутри самого себя, равен по интенсивности, как стали полагать позднее ученые, трем годам обычной жизни. Если Заратустра провел в состоянии депривации десять лет, это значит, что субъективно он достиг шестидесятилетнего возраста. Сосредоточенность на самом себе делает Заратустру нечувствительным к внешним воздействиям. Она стирает грань между явью и сном. Депривация создает такую оптику, такую чувствительность, для которой внешнее утрачивает чтойность, ясность границ между вещами.
Видения старца
Пресытившись своей мудростью, Заратустра решился спуститься с горы к людям. По дороге он встретил старца. "Что ты бодрствующий хочешь найти среди спящих?" - спросил его старец. "Я люблю людей", - ответил Заратустра. "И я любил людей. Теперь я люблю Бога", - возразил ему старец. "Иди лучше к зверям", - продолжал он. Но Заратустра не послушал совета старца и поспешил к людям. "Старец, видимо, еще не знает, что Бог умер", - сказал себе Заратустра, спускаясь в город к людям. Сказал и ошибся. Так начался закат Заратустры.
Закат Заратустры
Закат Заратустры состоит не в тратах накопленной мудрости, а в том, что он поверил в возможность существования человека без Бога. Заратустра пошел к людям, а ему нужно было идти к зверям, но не для того, чтобы стать зверем, а для того, чтобы среди них спеть себе последние очаровывающие песни. Кто любит людей, тот не любит Бога. Кто любит Бога, тот не любит людей. Заратустра не любит ни Бога, ни людей. Он любит землю. Видимо, поэтому старец советовал ему идти к зверям, к тому, что подчиняется закону вечного возвращения к одному и тому же. Звери замыкают себя на внешнем. Они и есть внешнее. Человек замыкает себя на внутреннем. Он и есть внутреннее мира. Бог размыкает внутреннее человека и соединяет его с внешним. Без Бога человек обречен задохнуться внутри своей субъективности. Заратустра размыкает внутреннее своими силами. Но за это сверхчеловеческое усилие он должен был заплатить вечным возвращением к одному и тому же, к непосредственной тождественности с миром. А непосредственная тождественность с миром означает не что иное, как смерть.
Пещера галлюцинаций
Однажды в пещере Заратустры установилась тишина. И Заратустра решил незаметно посмотреть на своих гостей, что они делают. Среди гостей были папа, странник и другие лучшие люди. Все они молились ослу. "Что вы делаете?" - закричал Заратустра, - "Это осел". "Лучше молиться Богу в этом образе, чем без всякого образа", - отвечал ему папа. "Старый Бог еще жив", - поддержал папу странник.
Дело не в Боге, убеждает нас тем самым Ницше, дело в людях. Бог мертв. Но люди таковы, что еще тысячелетие у них будут существовать пещеры, в которых показывают тень Бога. Эти пещеры - церкви. И мы, говорит Ницше, должны победить еще и тень. Но Ницше еще не знает, что нельзя победить тень, если она коренится в субъективном.
Рык льва
Финальная сцена книги "Так говорит Заратустра" отвечает на этот вопрос. Если вера - это самообман, то победить эту веру можно лишь силой, насильно. Эту силу Заратустра нашел в косматом льве, который, как собака, вилял перед ним хвостом и одновременно, как человек, смеялся. Когда люди захотели выйти из пещеры, чтобы поприветствовать Заратустру, лев с диким ревом прыгнул к ним, и люди навсегда исчезли. Вместе с ними исчезла и тень Бога. Остались одни животные. И Заратустра растворился в мире природы.
Крах сверхчеловека
Сверхчеловек - это человек, который хочет своей воли. Хотеть своей воли может только тот, для кого нет оснований. Но жизнь нам подсовывает всякий раз эти основания в виде заранее данных смыслов и традиции. Общество привыкло суммировать, как говорит Ницше, нули, а сверхчеловек - это не нуль. Это единица, которая может стоить всего человечества. Но сверхчеловек нуждается в мире людей, а Ницше его отправляет в мир природы, которая не нуждается в сверхчеловеке. В сверхчеловеке Ницше перестает мыслить человека как движение, порыв, и начинает мыслить его как вещь. Если человек теряет мир и у него появляется свой мир, то есть внутренний мир, то Заратустра делает обратное движение - он теряет свой мир и возвращается в мир вещей, в мир сущего, в мир зверей, в котором нет ни человека, ни сверхчеловека.
Рис. Э.Мунк
Екатерина Симина
6 ноября 2014 0
Культура
в Москве прошёл фестиваль современной литературы и кино «Наше время»
То, что не только люди в эти страшные времена, но и целые поколения попали в дыру - дыру чёрную, страшную - безвременья, бесперспективья, отчаяния - говорено - переговорено. Но не так много людей, которые понимают, что ждать помощи и поддержки неоткуда. Но слава Богу, что они есть.
Несколько лет назад поэт Борис Лукин начал огромную подвижническую работу - стал собирать воедино писателей, поэтов своего поколения - 1960-1970 г.г. рождения. Потому что ощутил этакое своё одиночество поколенческое, отчаялся, думая, что жизнь, невзгоды, новые веяния и соблазны вымыли из литературы его ровесников, людей одной с ним крови - одной волны, одних песен, одних кумиров, одних исторических событий. "Мне было 7, когда И было 15, когда в Москве прошла Олимпиада. Мне было 17, когда мы вошли в Афганистан. А у меня жених, воин-интернационалист погиб".
Вот что говорит Борис Лукин ("Мое дело стихи записывать, да детей растить". Беседа с Захаром Прилепиным).
" Захар ПРИЛЕПИН. У вас нет ощущения, что литераторы вашего поколения - рожденные в 60-е - не сложились именно в поколение литературное?
Борис ЛУКИН. Соглашусь, к ужасу своему. Но, осознав однажды это, последние годы старательно собираю-сдруживаю по всей стране ровесников-писателей. И скажу, что ощущение начинает исчезать. Потому что есть в Омске удивительный по таланту поэт Юрий Перминов; в Ханты-Мансийске - Дмитрий Мизгулин; Михаил Тарковский - где-то в Сибири,; недавно умерший Денис Новиков; Елена Исаева, Екатерина Глушик и Лида Сычёва в Москве; Диана Кан в Самаре; Николай Зиновьев под Краснодаром, Александр Ананичев в Сергиеве-Посаде.
