Образ "святости", который предлагает нам Крюкова, доказывает только одно: что нельзя жить в обществе и быть свободным от его заблуждений. Как бы ни старалась писательница изобразить свою героиню существом не от мира сего, её религия проста как пять копеек: освобождение человека от "пут зла" означает сексуальную вседозволенность. Обливаясь просветлёнными слезами, героиня просто-напросто отдаётся каждому встречному, и это в понимании Крюковой и есть снисхождение благодати. Есть в этой, с позволения сказать, "вести" какой-то глухой отзвук хлыстовства. Но те же символисты, к примеру, отдавшие дань хлыстовским мотивам, чувствовали их смертельную опасность интуицией художника. Крюкова не знает сомнений. Что нужно сделать, чтобы спасти мир? А "раскорячить ноги" (так в тексте!) - и вся недолга!
"Надо просто Богу своему молиться и белый свет любить?" Да ничего подобного! Прежде всего Крюкова не любит людей, это видно хотя бы потому, что в её тексте нет ни одного нормального человеческого лица, не искажённого ненавистью или похотью. Но хуже всего того, что этот адский котёл совокупляющихся фигур автор пытается залить тошнотворным сиропом слащавых слов. Особенно невыносимы её любовные излияния, адресованные Христу. Да, среди многочисленных любовников Ксении мелькает герой, носящий это имя. Их многословные диалоги достойны пера Козьмы Пруткова.
"- Видишь, какие мы с тобой одинаковые. Как одна мама родила.
- Брат с сестрой, что ли?.. - скривился он, и внезапно его улыбка из волчьего оскала снова стала сгустком света.
- Брат с сестрой, - выдохнула Ксения.
- Или муж с женой?.. - Нежность его голоса обволокла Ксению с ног до головы".
Дальше будет именно то, о чём вы подумали, но я обрываю цитату, дабы не тиражировать мерзости. Если Бога нет, то всё позволено.
Но совершенно неожиданно эротические всхлипы сменяются другой интонацией - интонацией обвинения. И обвинения эти обращены, конечно, не к ряженому, а к настоящему Христу: "Где высокий суд Твой!.. Как Ты судишь их, бедных, болезных, плачущих, дер[?]зких еретиков, наглых торговцев, кровожадных убийц, бессердечных палачей[?] А у палача сердце есть?!. И так везде, Исса!.. И так во всём!.. И Ты небезгрешен, выходит?!." Вот чего хочет от Бога "простой" обыватель эпохи потребления. Он хочет, чтобы Бог назвал его грех святостью, а мерзость - любовью. Но грех и мерзость, как их ни назови, остаются грехом и мерзостью.
Святая Блаженная Ксения Петербургская, прости нас!
Екатерина ИВАНОВА, САРАТОВ
Елена Крюкова. Юродивая. - М.: Эксмо, 2011. -384 с. - 2100 экз.
Озорство о розе
ОТЗВУКИ
Комическая опера Рихарда Штрауса в Большом театре и восторг от неё частного зрителя
Наконец-то! Ещё недавно настроенный к режиссёрским экспериментам на главной оперной площадке России скептически, пристрастный зритель нашёл произведение, на которое ему захотелось сходить вновь. Вышло это отчасти случайно, но и элемент закономерности здесь присутствует. Звёзды сошлись во всех смыслах, прежде всего - в прямом: команда "Кавалера розы" оказалась профессиональной и сыгранной, а сам автор Der Rosenkavalier уверенно числится среди великих композиторов. И если приязнь к Рихарду Штраусу не зависит от художественного руководства ГАБТ, то удачу коллектива, создавшего сценическую версию оперы о матримониальной коммерции, следует закрепить.
Заняв кресло на балконе 4-го яруса, в первом ряду, справа, там, где лучше всего видна люстра, я дивился необычности ракурса, но по-настоящему ошеломлён был, когда через четыре с половиной часа обнаружил себя аплодирующим на этом же, очевидно неудобном, месте.
Оркестр сыграл вступление, на сцене появились Мелани Динер и Анна Стефани. С минуту дирижёр искал баланс между вокалом и инструментами, а когда гармония была достигнута, это вызвало восторг: теперь я любил исполнительниц главных ролей, я любил Василия Синайского, стоящего за пультом. Место над оркестром позволило не только хорошо слышать певцов и музыкантов одновременно, но и наблюдать за начальной в опере альковной сценой с такого угла, с которого миловидность лица меццо-сопрано Анны Стефани пусть, скорее, угадывалась, нежели осознавалась, зато красивые ножки певицы были очевидностью. В травестийной роли юноши Кенкена она осталась привлекательной дамой, что, однако, не пошло во вред образу.
Впрочем, в оперу мы ходим не только за женскими ножками. Главное там - всё же музыка. А музыка Рихарда Штрауса хотя проста в сравнении с записными авангардистами ХХ века, мелодичной вряд ли может быть названа. Гармоничный мир австрийского композитора чужд бедности единственного навязчивого мотивчика. Он сложен и густонаселён, его основу составляют характеры и события простые, но собранные в причудливый узор, в котором есть всё: и удивление прозрачностью неба с его непостижимой святостью, и улыбка от горькой до доброй над несовершенством условно пригодной действительности. Музыка "Кавалера розы", собственно, и есть мир, окружавший композитора в 1911 году, когда состоялась премьера опуса. Удивительно, но этот мир не изменился и через сто лет, а если вспомнить, что действие "Кавалера" происходит в XVIII веке, то придётся признать, что и в ту пору не было ничего такого, о чём бы не ведал гениальный австриец.
Василий Серафимович Синайский оказался способным раскрыть тончайшие оттенки партитуры, сохранив при этом торжественность звучания, значительность которой проистекает не столько из пафоса, сколько из напряжённого спокойствия Рихарда Штрауса. Голоса вплелись в музыкальную ткань так же, как вплетается судьба падающего с крыши в формулировку закона всемирного тяготения. Эту особенность поэтики Штрауса дирижёр если и не осознал verbatim, то почувствовал и воспроизвёл ясно: исполнение данной оперы оставило лучшее впечатление, чем исполнение "Электры" и "Женщины без тени" Мариинским театром.
Точная работа музыкального руководителя Василия Синайского была дополнена и "режиссурой прямого действия" Стивена Лоулесса.
Фабула проста. Аристократ продаёт своё происхождение даме третьего сословия, а буржуазная семья из "нового дворянства" с радостью покупает вместе с брачным контрактом титул для дочери. Союз денег и крови возник раньше, чем в XVIII веке, но к ХХ веку не исчез. Мезальянс нелеп, но бывает смешным из-за участников интриги. Особенно если возникает неразбериха, в которой Эрот упраздняет чины, звания и степени родства.
Стивен Лоулесс не стал умничать, а создал вместе со Сью Вилмингтон произведение костюмное, в красивых и точных декорациях Бенуа Дугардина. Каждое действие разделил столетием. Начав со "времени повествования" и завершив всё "временем создания", режиссёр замкнул два темпоральных ряда, которые имплицитно или явно присутствуют в любом произведении. Лоулесс не только показал универсальную с некоторых пор коллизию, но и прочно пришил её к узнаваемым эпохам.
Первый акт. Кринолины и парики, эхо галантной эпохи, вырождения больше, чем возрождения, однако на сцене - пусть грубые, но воины! Нарочитость постановочных эффектов бьёт в точку. Интересно жили в XVIII веке!
Акт второй. Австрия XIX века. Бидермайер, пышные юбки, пышные бюсты. Уютно жила буржуазия, хотя при случае била посуду в сердцах.
Третий акт - начало ХХ века. Претензии титулов сродни серьёзности "Луна-парка". Он и воспроизведён на сцене. Всё маскарад, но наивно думать, что Гуго фон Гофмансталь и Рихард Штраус хоронят дворян, которые по-прежнему суть главный движитель истории. Ведь и Кенкен-Октавиан, Der Rosenkavalier, указан авторами как "юный аристократ".
Режиссёру вкус изменил лишь раз, когда в заключительном акте место игры занял реализм полицейских с собаками и арестами. Это выглядело не насилием над бароном Оксом ауф Лерхенау, которого блестяще исполнил Стивен Ричардсон, но насилием над эстетикой.
Отчёт не будет полным, умолчи я об иронически-метафизической завершённости события: роль "богача, новоиспечённого дворянина" фон Фаниналя исполнил сэр Томас Аллен, "испечённый" в 1999 году рыцарь.
Смотреть многократно!
Евгений МАЛИКОВ
Человеческие истории
ПРЕМЬЕРА
"Госпожа министерша" и "Элинор и её мужчины" в ЦАТРА
В сезоне 2011/2012 афишу Центрального академического театра Российской армии пополнили два названия: "Госпожа министерша" и "Элинор и её мужчины". "Госпожа министерша" вошла в репертуар основной, Большой игровой площадки ЦАТРА, "Элинор[?]" - в перечень спектаклей его Малой сцены.
