- В книге вы вводите категорию "сакрального" и отходите от привычного рассмотрения искусства через эволюцию стилей - классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм. Чем это вызвано?
- Ощущением, что в искусстве всё непросто и что нельзя объяснить изменение художественного сознания только господствующим стилем или социальными обстоятельствами. Искусству эпохи Иванова и Брюллова, с одной стороны, свойственен процесс десакрализации, а с другой - мы видим у того же Иванова попытку сохранить отношение к искусству как к высшей сфере: для него это не развлечение и не забава. Но само понятие сакрального, введённое в искусствоведческий анализ, вызывало много споров. Ведь если ты пишешь произведение на религиозный сюжет, это не означает, что ты поднимаешься на ступеньку выше: возможно, берясь за тему, ты внутренне переходишь на иной уровень, но при этом не факт, что сможешь найти адекватную органичную форму для выражения подобной идеи. В связи с проблемой органичной формы я касаюсь также понятия почвенничества. Дело в том, что мистичность не очень присуща русской культуре: у нас нет визионерской традиции, примеры которой можно было, например, увидеть на недавней выставке Уильяма Блейка в Москве. Для нас характерна укоренённость в земле, в телесной природе человека, в человеческой форме осмысления нематериальных проблем. Отрываться от земли и от почвы - непродуктивно в творческом плане. Иванов, находясь в Италии, 20 лет писал с натуры, постигая сакральное внутри материи, которая оказалась способна выразить заложенный в ней дух - нужно было только найти способы его раскрыть. Его пейзажные этюды при всей точности не являются "ботаническим атласом". Вы понимаете, что это море, скалы, определённые породы деревьев. Но когда вглядываетесь, видите, что всё многообразие предметных форм творчески переосмыслено, приведено к той степени обобщения, в которой проявляется архетипичность конкретного и неповторимого. И возникает ощущение, что и вода, и небо, и камень, и листва - та самая единая Богосотворённая материя, которая хранит свою первозданность "от века". По-моему, Иванов больший почвенник, чем, например, его отец, который мог творить, не имея никаких точек соприкосновения с реальностью. Его можно было запереть в стенах Академии художеств, дать мешок красок и кучу холстов - и он бы писал замечательные вещи. А Иванов так не мог: живя в Риме, он постепенно врастал в эту почву - и в культурном плане, совершив в своём творчестве синтез европейского и русского искусства, и в житейском, - недаром его называли "синьор Алессандро", а не форестьеро, то есть иностранец. И, обретя там почву, он вырос в большого, известного нам художника.
- В книге вы пишете, что Иванов во многом повлиял на то, что магистральным для русской живописи XIX века оставался поиск сакрального, извечной сущности в конкретности и единичности предмета. Сохранилось ли это стремление у современных художников?
- Вопрос о преемственности и традиции - один из самых непростых. У Иванова не было учеников. Найденный им стиль я бы назвала "сакральным реализмом". В этом плане его "преемником" стал Василий Суриков. К поиску органичной формы, проникнутой сакральностью, но сохраняющей живую связь с предметом, стремился и Кузьма Петров-Водкин.
Не думаю, что сейчас всё потеряно. У графика Мюда Мечева есть потрясающие работы на библейские сюжеты. Для меня открытием также стала публикация акварелей Аркадия Пластова, на которых изображены храмы, церковная служба. В советское время эта сторона его творчества нам не была известна, а теперь думаешь: может быть, у него получались такие серьёзные, осмысленные образы крестьян именно потому, что он знал что-то важное про землю и человека?
У многих сегодняшних студентов я вижу попытки взяться за серьёзные темы. Другое дело, что им не хватает мастерства, умения отобрать главное. Современные живописцы часто ударяются в декоративную сторону, в художественное многословие или интересуются мистическими моментами, но у меня есть ощущение, что сегодня идёт накопление, поиск сакрального, пусть и пока ещё на таком уровне - интереса к необычному. "Отечество земное и небесное" - так называется мой лекционный цикл в Третьяковской галерее. Думается, что в индивидуальном художественном осмыслении этой извечной связи - пути и цели отечественного искусства.
Беседовала Ксения ВОРОТЫНЦЕВА
Бонч-Бруевич. Далеко от Москвы
Бонч-Бруевич. Далеко от Москвы
ЗНАЙ НАШИХ!
Свой прошлый юбилей он встретил на Бали, наивно думая, что таким образом скроется от поздравлений. Но мы нашего коллегу, ветерана "ЛГ", Владимира Бонч-Бруевича где угодно найдём и слова самые добрые скажем. 75-й день рождения он, как всегда, вместе со своей замечательной женой (золотую свадьбу уже отгуляли!) отмечает традиционно далеко от Москвы - на сей раз в Объединённых Арабских Эмиратах. Мы этому, несомненно, рады. Во-первых, здоровья хватает на такие неблизкие перелёты (дай Бог, чтобы хватало ещё много лет), во-вторых, возможности летать имеются, и, в-третьих, жажда новых впечатлений не проходит, чему можно только позавидовать.
Владимир Владимирович никогда не бывает без дела. То книгу уникальную готовит для Союза журналистов Москвы, то занят благородным делом установки мемориальной доски самому знаменитому после Пушкина главному редактору "ЛГ" А. Чаковскому, то о своих бывших собкорах хлопочет (от собрания сочинений Зория Балаяна до публикации Павла Шестакова). А ведь ещё и дочь, и внуки, и зять знаменитый[?] И всем он нужен.
С юбилеем, дорогой наш Бонч! Ценим Вашу доброту, отзывчивость, непременную обязательность и - как утверждают женщины "ЛГ" - постоянную элегантность.
Ваши литгазетовцы
Неугодный
Пётр Аркадьевич Столыпин возглавил российское правительство в июле 1906 года - исключительно сложное для России время.
Только что закончилась поражением России война с Японией. Народное хозяйство подорвано, финансы расстроены, уничтожен Военно-морской флот. Требовались огромные средства на ликвидацию последствий войны. Чтобы вывести страну из кризиса, нужно было устранить экономические и социальные противоречия: достаточно развитая, крупная промышленность и полукрепостническое, неэффективное сельское хозяйство; высокий уровень науки и искусства и безграмотность большинства населения. Привилегированные сословия из-за боязни потерять власть, а значительная часть народной массы в силу инертности и забитости не хотели никаких изменений. В то же время радикально настроенные элементы стремились к полному разрушению государства и возведению на его обломках утопического общества, образы которого выстраивались в их воспалённом воображении. Россия была охвачена восстаниями и уголовным беспределом.
Столыпин заявлял, что "сначала успокоение, а потом реформа", пришлось заниматься тем и другим одновременно.
Он отвечал депутатам Думы, обвинявшим его в жестокости: "Мы слышали тут, что у правительства руки в крови, что для России стыд и позор - военно-полевые суды. Но государство, находясь в опасности, обязано принимать исключительные законы, чтобы оградить себя от распада. [?]кровавому бреду террора нельзя дать естественный ход, а противопоставить силу. Россия сумеет отличить кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных хирургов".
Россия являлась в основном крестьянской страной, и именно из взбунтовавшейся деревни шла наибольшая опасность.
Столыпин, работавший сначала в западных губерниях (Ковенская и Гродненская), где крестьяне жили хуторами, а затем в Саратовской, имевшей общинную систему землепользования, говорил: "Развитие личной земельной собственности среди крестьян, устранение важнейших недостатков их земледелия[?] всемерное содействие крестьянам в расселении хуторами или мелкими посёлками, - таковы ближайшие землеустроительные задачи правительства[?] Лишь создание многочисленного класса мелких земельных собственников, лишь развитие среди крестьян инстинкта собственности[?] лишь освобождение наиболее энергичных и предприимчивых крестьян от гнёта мира[?] могут поднять, наконец, нашу деревню и упрочить её благосостояние[?]"
В результате реформ общий объём производства сельскохозяйственной продукции за пять лет (1908-1913 гг.) вырос в полтора раза. В несколько раз увеличился выпуск минеральных удобрений и завоз их из-за границы. Открывались сельскохозяйственные учебные заведения и научно-исследовательские учреждения. Создавались опытные поля и станции. Началось бурное развитие крестьянской кооперации[?] Успех реформы стал следствием того, что на её проведение была направлена вся экономическая мощь государства, все его институты - силовые, правовые, экономические, пропагандистские.
