Впрочем, вопрос с названием этого уникального, замечательного населенного пункта, хоть и важен, но не в нем заключается суть дела. А само дело заключается в том, что на сегодняшний день деревню разрубает на две, не совсем равные части государственная граница между Российской Федерацией и Республикой Украина.
Вообще, при слове "государственная граница" меня охватывает некоторый трепет. Сам когда-то защищал границу великого своего государства, и отлично помню, как учили нас воинов-пограничников: граница — вещь священная и неприкосновенная. Последний раз был я на границе в районе нижнего Памира, на Пяндже. Здесь шел широким потоком наркотрафик из Афганистана в республики Средней Азии, а затем в Россию и Европу. Хорошо вооруженные группы "моджахедов" тащили в ночи мешки с героином, то и дело пограничники вступали в бой, каждую неделю неся потери.
Вот с этими воспоминаниями, с эдаким сакральным трепетом и чувством некоторого волнения, я отправился в Ивановку-Борисовку изучать местную обстановку, надеясь разрешить для себя некоторые мучительные вопросы, которые сами собой всплывали в моем перегруженном ненужной информацией сознании.
Харьковская гора славного города Белгорода осталась далеко позади, автомобиль набрал скорость. И закружили меня осенние, млеющие под теплым неярким солнцем жухлые поля, сухие дороги и золотые перелески, убаюкала красота и безлюдье родной южнорусской земли. Вот проскользнули вдали серые крыши деревеньки, показался и исчез за горой почерневший купол старой церкви, мелькнула полосатая темная пашня и мирно пылящий по ней одинокий тракторишка. Какие-то разбитые остовы погибших животноводческих хозяйств, и дорога, дорога, дорога…
Но вот уж мы на месте. Асфальт закончился, и машина поехала медленно, с надрывом преодолевая превратности кривой и разбитой "грунтовки", которая то круто поднималась ввысь, то снова падала в полынный рай поющих в тепле кузнечиков. Показались первые хаты "заколдованной" деревни. Заросший прудик, в черной жиже которого плескалось стадо жирных высокомерных гусей, бабулька неподвижно, как изваяние, сидящая на низенькой скамейки у забора, стайка весело бегущих и орущих чего-то ребятишек, которые попытку нашего фотографа поймать их в объектив, восприняли, как покушение на собственную жизнь и, увидев направленную на них камеру, с гиком и визгом бросились врассыпную.
Славное, красивое место, тихий уголок русской земли видел я глазами, но в голове стучало: "Граница, граница, граница…" Сигнальная система, контрольно-следовая полоса, наряды и обходы — где всё это?
И вот, словно накаркал беду. Дорога пошла вниз, к узенькой окаймленной ивами речушки, больше похожей на ручей. Мы уперлись бампером в огромные перевернутые пласты глины, по которым нельзя уже было никак проехать. Здесь поработал крупный, мощный бульдозер, переворотив и искорежив переезд. По другую сторону вздыбленного участка дорога буднично шла вверх к точно таким же домикам и гусям, которые, впрочем, как мне почудилось, имели несколько другую расцветку, чем те, которых я встретил три минуты назад.
Теперь ясно: речка — это и есть граница. А этот отвратительный завал знак того, что дальше дороги нет, что туда нельзя, там чужое, враждебное — "тьма внешняя…"
Товарищи, граждане! Ежели желаете прогуляться по независимой Украине, пожалуйте на станцию "Казачья Лопань" или на КПП по трассе "Москва-Симферополь". Там, пройдя соответствующие процедуры, возможно, оформив визу и заплатив за это два евро, вы в законном порядке сможете прибыть на территорию сопредельного государства и, проделав определенный путь по сельской местности, встать уже по ту сторону ручья. Взирая на родимую землю из "ближнего зарубежья", вполне можно придаваться естественной в этом случае ностальгии, а если понадобится побалакать со своими родственниками через ручей.
С трудом перебираюсь через глиняные надолбы, перепрыгиваю — вернее, перешагиваю канавку, по дну которой бежит мутный поток, и я… Я — в другой стране. Я — нарушитель, шпион, диверсант или, может быть, предатель, перебежчик, диссидент, требующий политического убежища на Украине… Простите, громадяне, в Украине!
Иду по дороге и как-то мне неуютно. Думается: вот сейчас из-за кустов выскочит парень с трезубцем (на кокарде) и крикнет: "Стояты, хто идэ?!"
И это уже не часть русской деревни, отделенная какими-то паскудниками из хулиганских, видимо, побуждений, но — иной мир, непознанная территория. Зорко оглядываю окрестности, напряженно вслушиваюсь в звуки наступающего на меня таинственного и чужого пространства. Где-то такое со мной уже случалось— та же неопределенность, реакция на каждый шорох, ощущение опасности. А! Конечно же, при подходе к затихшей станице Наурская … Воспоминание о командировке в Чечню, еще более обостряют все чувства. Слышу, как вдалеке кричат жовто-блакитные петухи. Справа от меня характерный звук заведенного мотоцикла — то померанчевые хлопцы налаживают свою технику для вторжения в пределы моего государства. А прямо передо мной бабка в косынке привязывает к забору козу. Верно — бендеровка…
Невольно хочется ускользнуть, спрятаться в кусты, остаться незамеченным. Но поздно, деваться некуда… Подхожу, здороваюсь.
— Бабушка, не подскажете, где сельпо?
Старушка, поглаживает козу по холке, улыбается мне святыми старческими глазами, как бы изучая мою душу.
— А, милой, иди наверх, за деревьями увидишь магазин…
Украинская часть деревни несравненно больше, и смех-смехом в чем-то "цивилизованней". Кое-где на дорогах лежит асфальт, а за тополями видна высокая тонкая труба — не то котельная, не то, призрак остановившегося производства.
Навстречу идет мужчина в вязаной шапке и с корзиной в руках. Подтверждая свои добрые намерения, еще раз спрашиваю, где можно купить курево. Прохожий, особо меня не разглядывая, буднично машет рукой куда-то по ходу моего движения.
Обычный сельский магазинчик, привычный набор товаров: здесь тебе и мыло и порошки, а рядом продуктовый отдел. Только вот цены какие-то странные… Дурная голова! Здесь же эти самые, будь они неладны, гривны! За прилавком молодая женщина в синем фартуке, ведет какой-то учет в большой тетради.
— Хозяюшка, ты уж извини меня… тут такое дело: у меня украинских денег — нема. Может, продашь мне сигарет за рубли. Тут вот должно хватить…
Кладу деньги на прилавок. Продавщица, печально вдохнув, берет мои десятки и выдает пачку сигарет.
— Откуда приехали-то?
— Из Москвы. Я журналист, буду писать про вашу удивительную деревню. Про то, как ее пополам разрубили…
— Напишите, напишите про весь этот бардак. Может, в Москве прочитают, мозги у них прочистятся…
— Нет, у тех, кто это сотворил, ни от какого чтива мозги не прочистятся. Придется их чистить другими методами…
Прогулявшись по селу, поговорив с людьми — расслабился, почувствовал себя дома, на просторах родной природы, среди милых сердцу простых русских людей.
Засевшее в голове табу снято. Медленно проясняется весь драматизм и злой комизм сложившейся ситуации.
Послушал про развалившейся совхоз, остановившееся производство, про пришлого частника, скупившего часть угодий и строящего теплицы для выращивания ранних овощей. Про пограничные разъезды, которые, действительно, имеют место быть. Пойманных "россиян" и вправду задерживают, и если не удается устно договориться, оформляют штраф в размере примерно шести сотен рублей.
— А браки с иностранцами пока не запрещены? Свадьбы-то односельчан как играете, если граница на замке?
Мужики смеются. На нейтральной полосе, говорят…
Спрашиваю наконец:
— На историческую родину не тянет, мужики?
— А чего там делать? Магазин, почта — всё у нас. Работы нет ни там, ни тут. Так, иногда зайдем к родне, чайку попить…
Про "нелегальный транзит" рассказывают неохотно.
— Первое время грузовики мотались туда-сюда. Сейчас все пути перерыты. Теперь у речки с одной машины на другую товары перегружаем. Чего они там экспортируют? Сало, наверное…
Что ж, надо возвращаться. Прощаюсь с заграничными соотечественниками. Иду по дороге и вижу снова перерытую землю. Становится тошно. Ком подступает к горлу.
К ночным проверкам паспортов на железной дороге, к кутерьме на КПП по дороге в Крым, ко всяким безобразиям украинских и российских таможенников как-то уже попривыкли. Но здесь, в обычной житейской обстановке, видишь особенно отчетливо и непосредственно жестокий надрез, сделанный в угоду чуждым и непонятным целям.
С ненавистью гляжу на не виноватый ни в чем ручей. То, что водная преграда самая лучшая вещь для маркировки границы, — это я знал с детства. Ну он же не виноват, что какие-то мерзавцы и подонки взяли и прочертили по его затейливым извивам "условную линию", которая с каждым годом становится все менее условной и менее напоминает просто линию.
