после странствия предназначена для того, чтобы бражничать.
Извините, если кого обидел
22 сентября 2017
БЕЛКА
Среди прочих заветов, которые оставил нам академик Лихачёв, страдавший за ны при Понтийском Пилате, было ходить в Павловск и шуршать листьями. Что бы ни случилось — иди в Павловск из Пушкина и шурши листьями. Сядь на электричку из Ленинграда и езжай в Пушкин.
Или сразу в Павловск.
Теперь, когда кончился Ленинград, садись в электричку из Петербурга.
Иди и шурши.
Я тоже ездил.
Когда я был молод и имел я силёнку, то всё время приезжал и ходил. Правда, я приезжал по большей части на зимние каникулы и хрустел снегом. Листья, добытые из-под снега, шуршали плохо. Но духовность во мне прибывала.
Я стоял перед статуями в быстротемнеющем лесу и чувствовал, как духовность наполняет меня. Ноги мои мёрзли, и в ботинках молча таял снег.
В Павловске тогда было пустынно. Белки спали в дуплах. Изредка пробегал лыжник.
Нормальный человек считает, что духовности ограниченное количество и на всех её не хватит. Оттого он немного обижен, когда в сезон шуршащих листьев Павловск набит людьми.
Петербуржцы — люди изначально духовные, по праву рождения. Они надевают листья на головы и бродят среди статуй, фотографируясь.
Поскольку им уже не нужно так просто шуршать, они кормят белок.
Какие-нибудь москвичи, не забывшие ещё навыки охоты и погромов, увидев белку где-нибудь в Лосином острове, молча и споро гоняются за ней. В Москве не забалуешь — вон даже академик Лихачёв основал культурный фонд, а не понял, что его сотрудникам нужно оплачивать кормление белочек в Булонском лесу. Ну и кто теперь рулит фондом культуры? Кто белочек кормит? Понятно — усатый москвич, боярский потомок.
Я люблю академика Лихачёва, что скрывать. А некоторые не любят его из-за того, что не любят «Слово о полку Игореве», почитая его фальшивкой. Иные не любят его оттого, что сами в него верили, как в старца Зосиму, и ожидали чудес. Но чудес не вышло, и они обиделись.
Меж тем, сам академик Лихачев верил, что Россию спасёт интеллигенция, и очень обижался, когда академик Панченко ему говорил, что у нас не интеллигенция, а действительно говно. А потом академик Лихачев всмотрелся в интеллигенцию и увидел, что она действительно говно, но не обиделся, а просто стал кормить небесных белок в небесном Павловском парке.
А в земном Павловске всё по-другому.
Не так, как на небесах, да и подавно не так, как в Лосином острове.
Петербуржцы окружают белку и достают из карманов орешки.
Они похожи на крестьян, обступивших Государя.
Бронзовый Аполлон тоже протягивает к ним руку, но его не замечают. Это бог другого мира.
А в этом царят не музы, а белки.
Родители ругают дочь, которая сгрызла все орешки.
Начинается многоголосый хор:
— Смотрите, белка!
— Белка!
— И вправду белка!
— Белка, смотрите!
Появляется старушка-блокадница в шляпке с бутоньеркой, в которую засунут жёлтый листик. Она учит, как нужно обращаться с белками:
— Стучите орешками! Все — стучите орешками!
— Белка! Смотрите, белка!
— Стук-стук.
— Белка!
Люди повышенной духовности окружают белку, медленно сжимая кольцо. Стук-стук.
Молодожёны перестают валяться по траве и бегут на стук орехов.
— Смотрите, она взяла орехи!
— Стучите! Стучите!
— Стук-стук.
— Белка! Белка!
— Посмотрите, вот у неё хвост!
Невесты бегут, побросав свои кленовые венки, свидетеля выкапывают из-под груды листьев.
Аполлон простирает к белке пустую руку.
Музы приплясывают.
Свидетель ползёт к белке, оставляя глубокую борозду.
Старушка-блокадница стучит орехами, как кастаньетами.
Листья шуршат.
Белка пытается спрятаться, закопавшись в листья.
Воздух напоен духовностью, и я пью её со всеми.
Впрочем, у меня есть ещё и бухло, заботливо перелитое в пластиковую бутылочку. Я — москвич, и этого не исправить. Свалившись с лавочки, я лежу в листьях, ворочаясь. Они шуршат.
За всем этим смотрит с небес академик Лихачёв и умиляется.
ДЫМ ОТЕЧЕСТВА
Все хотят Родину любить. Даже те, кто желают это делать издалека. А вот русский интеллигент, часто путается: то со слезой народ жалеет, то боиться его, опять же, со слезой.
Из левого глаза у него ползёт слеза сострадания, а из правого — слеза испуга.
Так и живёт, с мокрыми глазами.
Я расскажу, что нужно для того, чтобы приникнуть к народу — меня об этом иногда спрашивают, и ответ у меня теперь наготове.
Настоящему русскому интеллигенту нужно для утверждения в этом качестве прийти в магазин и, заняв очередь, выйти на волю, в октябрьский промозглый воздух. Закурить “Беломор” с дембельской гармошкой. Гармошку на папиросах я научу тебя делать, не боись.
— Эй, братан, — окликнут тебя. И ты поймёшь, что пока не сделал ошибок.
К тебе подойдёт сперва один человек, тщательно тебя осмотрев. Он спросит, нужен ли тебе стакан. Вместо ответа ты вынешь стакан из кармана и сдуешь с него прилипший мусор. Тогда подойдёт и второй — спросит денег. Надо, не считая, на глаз, отсыпать мелочь.
И вот тебе нальют пойла, оно упадёт в живот сразу, как сбитый самолёт.
— Брат, — скажет тебе первый, — сразу?
А ты ответишь, что занял очередь.
— Не ссы, — ответит второй и свистнет. Из магазина выйдет малолетка, ты дашь ему денег (уже по счёту) и он вынесет тебе полкило колбасы, черняшку, три консервные банки неизвестной рыбы и главное в стекле.
Торопиться будет уже некуда. Вы разольёте по второй и снова закурите.
Ветер будет гнать рваные серые облака, будто сварливые жёны — мужей. И в этот момент надо понять, что ничего больше не будет — ни Россий, ни Латвий, а будет только то, что есть — запах хлеба из магазина, гудрона из бочки и дешёвого курева. И ты будешь счастлив.
В этот момент проковыляет мимо старушка и скажет:
— Ну, подлецы.
И ты улыбнёшься ей.
Если соискатель сумеет в этот момент улыбнуться старухе, улыбнуться такой расслабленной улыбкой, после которой старушке даже расхочется плюнуть ему в залитые бесстыжие глаза — то, значит, он прошёл экзамен. Всё остальное: национальность, политические взгляды, ордена и пенсия — не важно, важна лишь эта улыбка русской небритой Кабирии, воспетой Венедиктом Ерофеевым.
А уж дальше плачь вдосталь — хоть правым глазом, хоть левым.
Потому как ты пьяный, и спросу с тебя никакого нет.
Да и дела, впрочем, нет до тебя никакого.
МУЗЕЙНАЯ КАРТА
В одном краеведческом музее я видел чудесную карту. Конечно, я попытался её сфотографировать, но надо мной стояла караульная старушка из тех, что нипочем не пустили бы
