Сигурд лежал под защитой утеса, едва дыша. Но друзья не бросили его в беде. Рядом с ним остановились пони и собака. Непогода их еще не сокрушила. Сигурд смотрел на них и думал о том, что эти два его верных друга постоянно ведут борьбу за первое место в его сердце. Он сам не знал, который из них был ему дороже.
— Вьюга! — сказал он устало и в голосе его послышалась мольба
Потом он быстро прибавил:
— Снарди! Снарди!.. — и, глубоко вздохнув, умолк.
Так он лежал между своими друзьями, а над ним крутилась и свистела метель. Соперники стояли над хозяином, оба одинаково промерзшие и усталые. Но даже и в такую минуту между ними не было согласия, и собака попрежнему сохраняла гордый вид, как бы считая общество пони унизительным для себя.
Первой встрепенулась Вьюга: воспоминание о жеребенке и теплой конюшне потянуло ее домой, В такую погоду она особенно сильно испытывала притягательную силу дома. Она фыркнула и потянулась мордой к спавшему хозяину. Снарди сейчас же вскочил и зарычал.
Сигурда разбудили во-время. Он не успел еще заснуть вечным сном. Стуча зубами, он с усилием стряхнул с себя дремоту; короткий сон все-таки освежил его. Он начал хлопать руками и топать ногами, чтобы расшевелить кровь. И понемногу в нем проснулась его обычная бодрость. Он бросил повод на шею Вьюге и пошел за своими друзьями, держась рукою за седло.
Метель и ветер бушевали попрежнему, лавовая пустыня словно кипела вокруг них. С трудом, шаг за шагом они переваливали через вершину горы, и начался спуск. Суеверный страх закрался в сердце Сигурда, когда он обнаружил, что по ту сторону гребня метель свирепствовала еще сильнее. Ему казалось, что злые «духи» гор бешено дрались между собой. Он вздрогнул, когда вдруг кто-то подкатился темным комком ему под ноги и чуть не повалил его…
Но это был Снарди, который на минуту остановился, чтобы укрыться от ветра за пони. Полученный толчок вернул псу мужество. Он вскочил на ноги и, неистово отряхиваясь от снега, прыгнул вперед и снова очутился перед мордой Вьюги.
Перед ним расстилалась взбудораженная вихрями равнина. Стараясь не попадаться под ноги лошади, Снарди прыгнул на первый снежный сугроб и ушел в него по уши, из второго он выбрался с трудом, и это окончательно сломило его. Он уже не настаивал на своей роли проводчика. Смиренно поджав хвост и опустив голову, он поплелся за пони.
В борьбе с метелью первым сдался человек, за ним — собака. Вьюга еще держалась. Чувствуя, что «остроносый» идет по ее следам, она испытывала удовлетворение. Снарди был теперь там, где ему полагалось быть всегда, — не его дело указывать ей дорогу.
Они прошли еще немного вперед. Снарди тихо взвизгивал — снег душил его. Пес окончательно обессилел. Он лег на снег и свернулся клубочком — бедняга решил умереть. Сигурд сжалился над ним, поднял, перекинул через седло, как мешок, и привязал стременами.
Но это было последнее разумное действие, на которое был способен Сигурд. Он шел за пони, не думая ни о чем, повинуясь слепому инстинкту, который запрещал ему останавливаться. Было так холодно, что дыхание обжигало ноздри. Вьюга поминутно нагибалась, совала морду в снег и глотала его. Медленно-медленно знакомые приметы сменяли одна другую. Она узнавала их, несмотря на то, что все кругом было засыпано снегом. Когда она возила куда-нибудь хозяина, она всегда думала только о том, чтобы запомнить дорогу.
Наконец Вьюга нашла дорогу к дому. Только ее чуткие ноздри способны были уловить легкие запахи, которые исходили из усадьбы. Ее редкое умение запоминать дорогу и привязанность к человеку и дому спасли всех троих.
Еще задолго до того, как ухо ее уловило тревожный топот Тора в конюшне, она убедилась, что идет верной дорогой. Запах дыма, окружавший усадьбу, был слышен несмотря на частый снег. Наконец и Снарди почувствовал его и с радостным лаем соскочил в снег. Лишь один Сигурд не узнал, что они дома. Он понял это только тогда, когда увидел свет в одном из окон. И сердце его наполнилось безмерной радостью.
— Вьюга! Вьюга!.. — бормотал он обледеневшими губами. — Никогда я не осмелюсь ударить тебя. Когда ты умрешь, я потеряю своего лучшего друга…
* * *
Зимняя жизнь текла в Бильдаберге своим чередом. Каждый день, если позволяла погода, овец выгоняли на холм. Работник провожал их до того места, где снег лежал самым тонким слоем, и они тотчас же начинали добывать себе корм, разгребая снег копытами. Трава под снегом была сочная и вкусная, овцы обгладывали молодые побеги березы и ивы. К ночи их опять загоняли в теплую овчарню.
Тор и Глазок были еще слишком молоды, чтобы подобно остальным пони проводить зиму среди суровой природы, Они стояли в конюшне и выходили наружу только вместе с овцами, в хорошую погоду. Вьюга тоже всегда приходила домой на ночь, и ей полагалась каждый вечер хорошая охапка сена. Хотя Тор был уже достаточно велик, чтобы обходиться без молока, мать продолжала подзывать его ласковым ржанием.
Уже давно кругом усадьбы начали появляться рыжевато-коричневые дрозды. Небольшими стайками они проносились над двором, где талая вода сбегала ручейками поверх льда. Как первым вестникам весны, дроздам приходилось переживать много невзгод: налетали порой метели, пловучие льды загромождали берега Исландии, приносили с собой холода и суровые ветры. Снежные бури загоняли Тора и его приятеля Глазка в конюшню с замороженных лугов, которые опять покрывались снегами. Но проходило несколько дней, и жеребята начинали снова разгребать копытами скрывавшуюся под снежным покровом сочную траву.
Появлялись большие стада диких гусей, и на собак обрушивалась новая забота — прогонять этих вредителей с поля. Слетались певчие птицы. Страна просыпалась от холода, сбрасывая ледяные оковы. Вскоре от сплошного снежного покрова на горах остались лишь небольшие клочки по оврагам, которые издали были похожи на белые шкуры, разложенные для просушки.
Со всех пригорков с шумом бежала весенняя вода. Она доходила до самого двора и размывала в песчаных холмах глубокие ямы, которыми Сигурд пользовался потом, чтобы складывать в них лед и пойманных в сети лососей. Ручеек, протекавший возле усадьбы, так раздулся, что лошадям приходилось его переплывать. Болота превратились в огромные озера. Вода бежала по всем тропинкам, протоптанным скотом.
Небо в эту пору часто хмурится, идут холодные дожди, над землей висят туманы. Но вслед за дождями приходит наконец и тепло. Весенний воздух забирается в густую овечью шерсть, и овцы начинают линять. В это время некоторые птицы уже сложили в гнезда яйца, а ворона уже кормит птенцов. Между кочками бегают парочки куропаток, то-и-дело приникая к земле, словно скрываясь от кого-то. Карликовые березки распускают нежную листву. Ясная тихая и теплая погода сменяется южными ветрами и дождями.
Склоны гор зеленеют, с лугов несется аромат свежей травы навстречу жадно раздувающимся ноздрям животных.
В начале июля Сигурд отправлялся со своим стадом в горы, на пастбища, расположенные вблизи одного из крупных ледников. В усадьбу должны были вернуться только верховые пони, которые могли понадобиться хозяину для поездок по делам.
Путь не близок и не легок. В первый день отдыхали только два раза — возле заброшенной усадьбы, где скоту дали покормиться досыта, а потом выше, в горах. Вечером, когда овцы едва брели, остановились на ночлег. Люди ночевали в хижине, построенной для пастухов на берегу прозрачного ручья, скот пасся всю ночь на лугу со свежей сочной травой.
Наутро, едва загорелась заря, Родур ржанием подозвал к себе Тора и Глазка. Его ноги были спутаны, он не мог далеко увести жеребят от стада; ему захотелось просто полюбоваться на их игру, но Снарди оказался тут как тут. Своим дурацким лаем он разбудил людей. На Родура тотчас же надели седло, распутали ноги и через несколько минут тронулись в дальнейший путь.
Ледник отливал вдали зелеными и голубыми тонами, и холодное дыхание его достигало до животных. Дорога становилась все тяжелее, начались узкие горные тропинки, где стаду приходилось итти гуськом. Тропинки вели все вверх, то по темным ущельям, то по светлым открытым склонам.
Ледник уже недалеко. Он ослепительно сверкает на солнце. Большое озеро расстилается у его подножья, из озера вытекает широкая бурная река. Старые животные ободрились, они узнали свое прошлогоднее пастбище. Слышится крик лебедей. Бараны поднимают голову и с недоумением смотрят в небо. Вперед, вперед! Животных теперь уже не удержишь. Усталость забыта.
Вокруг Лебединого озера, куда изливал свои воды исполинский ледник, были расположены тучные луга, служившие летним пастбищем тысячам овец и сотням пони. Трава местами доходила пони до живота. Озеро кишело птицами — лебеди и гуси стаями скользили по его поверхности или взлетали на воздух, наполняя его шумом крыльев. Высоко в небе черной точкой неподвижно стоял орел. Исландский сокол как стрела перелетал со скалы на скалу.
