Не помню сам, как я вошел туда, Настолько сон меня опутал ложью, Когда я сбился с верного следа" (Песнь 1, строки 1-3, 10-13)41
В части 1, главе 3 романа "Град обреченный" Андрей просто выбрасывается из фантастического "Красного Здания" на городскую площадь. "Красное Здание" появляется в различных местах города по ночам; похоже, что оно существует по собственному желанию в разных местах и временах. Хотя ушиб головы, от которого страдает Андрей, недвусмысленно болезнен, обстоятельства. при которых он получен, весьма двузначны. Андрею хотелось бы верить, что он не был внутри странствующего "Красного Здания": "Он сидел на скамейке перед дурацкой цементной чашей фонтана и прижимал влажный, уже степлившийся платок к здоровенной, страшной на ощупь, гуле над правым глазом. Света белого он не видел, голову ломило так, что он опасался, не лопнул ли череп "Реалистическая" версия несчастного случая с Андреем частично предсказана источником - Данте. Мы узнаем из части 1 романа, что Андрей прибыл в "град обреченный", "земную жизнь пройдя до половины". В части 2 он потерян в темноте, и из-за крайней усталости спотыкается о цементное препятствие - современный городской эквивалент древесного корня в лесу, равно как и искаженная отсылка к божественному фонтану рая. Материальные параллели двух повествований делаются значимыми из-за параллелей духовного плана. Хотя дантов Нижний Ад населен историческими или легендарными персонажами, страдающими от последствий своих различных намеренных искажений, они также - аллегорические фигуры, представляющие возможность зла в душе поэта и любого индивида. Это значительное, но не невозможное упрощение аллегории - сказать, что, пока каждый не осознает ад внутри, будет невозможным - для любого сообщества, или государства, или человечества в целом - достичь гармонии рая (в светской терминологии - социальной утопии). Вергилий выбран в спутники Данте в его путешествии через Ад, потому что в нем сочетаются культурные и художественные достижения западной цивилизации. Его искусство, философия и этика не могут сами по себе отворить ворота Неба, но они могут разбудить и направить грешную душу на путь праведности и спасения. Эпическая поэма Данте является также политической иеремиадой, нацеленной на критическое социополитическое положение в Италии XIII века. Во введении к "Божественной комедии" Дороти Сейерс (Dorothy Sayers) формулирует политические убеждения Данте как "протест против того, что ведет к теократии... В то время как Андрей приходит в себя на барьере цементного фонтана, появляется его первый "проводник" - в облике ученого старика, чья речь подтверждает интертекстуальную связь романа с "Божественной комедией" Данте. "- Ну хорошо, - сказал человечек ясным старческим голосом. - А что будет дальше? - Не знаю, - сказал Андрей, подумав. - Может быть, еще какая-нибудь гадость появится. Эксперимент есть Эксперимент. Это - надолго. - Это - навечно, - заметил старик. - В согласии с любой религией это навечно. - Религия здесь ни при чем, - возразил Андрей. - Вы и сейчас так думаете? - удивился старик. - Конечно. И всегда так думал. - Хорошо, не будем пока об этом. Эксперимент есть Эксперимент Андрей подождал продолжения, не дождался и сказал: - Вы все это себе как-то странно представляете. Это не есть царство абсолютного зла. Это скорее хаос, который мы призваны упорядочить. А как мы сможем его упорядочить, если не будем обладать свободой воли? - Интересная мысль, - произнес старик задумчиво. - Мне это никогда не приходило в голову. Значит, вы полагаете, что нам дан еще один шанс? Что-то вроде штрафного батальона - смыть кровью свои прегрешения на переднем крае извечной борьбы добра со злом... - Да при чем здесь - "со злом"? - сказал Андрей, понемногу раздражаясь. Зло - это нечто целенаправленное... - Вы - манихеец! - прервал его старик. - Я - комсомолец! - возразил Андрей, раздражаясь еще больше и чувствуя необыкновенный прилив веры и убежденности. - Зло - это всегда явление классовое. Не бывает зла вообще. А здесь все перепутано, потому что Эксперимент. Нам дан хаос. И либо мы не справимся, вернемся к тому, что было там - к классовому расслоению и прочей дряни, - либо мы оседлаем хаос и претворим его в новые, прекрасные формы человеческих отношений, именуемые коммунизмом... Некоторое время старик ошарашенно молчал. - Надо же, - произнес он наконец с огромным удивлением. - Кто бы мог подумать, кто бы мог предположить... Коммунистическая пропаганда - здесь! Это даже не схизма, это... - Он помолчал. - Впрочем, ведь идеи коммунизма сродни идеям раннего христианства..." (С.269-270). Юмор ситуации проистекает из противоречия между представлением Андрея о том, где он и кто он, и представлениями старика, который "в курсе дела". Андрей наивно верит, что он - советский комсомолец, пребывающий среди живых (в "реальном" мире), в то время как старик знает, что они оба - тени в загробном мире. Впрочем, загробный мир у Стругацких не является полностью воображаемым или фантастическим. Напротив, он соприкасается с миром Андрея и обладает ощутимой эмпирической реальностью - он, в конце концов, физически сохранился во многих произведениях искусства. Например, старик не испытывает затруднений, определяя местонахождение фантасмагорического "Красного Здания" во времени, тем самым "рационализируя" его существование в загробном мире: "- Его трудно не узнать, - тихо сказал старик. - Раньше, в той жизни, я не раз видел его изображения и описания. Он подробно описан в откровениях святого Антония. Правда, этот текст не канонизирован, но сейчас... Нам, католикам... Словом, я читал это. "И еще являлся мне дом, живой и движущийся, и совершал непристойные движения, а внутри через окна я видел в нем людей, которые ходили по комнатам его, спали и принимали пищу..." Я не ручаюсь за точность цитирования, но это очень близко к тексту... И, разумеется, Иероним Босх... Я бы назвал его святым Иеронимом Босхом, я многим обязан ему, он подготовил меня к этому... - Он широко повел рукой вокруг себя. - Его замечательные картины... Господь, несомненно, допустил его сюда. Как и Данте... Между прочим, существует рукопись, которую приписывают Данте, в ней тоже упоминается этот дом. Как это там... Старик закрыл глаза и поднял растопыренную пятерню ко лбу. - Э-э-э... "И спутник мой, простерши руку, сухую и костлявую..." М-м-м... Нет... "Кровавых тел нагих сплетенье в покоях сумрачных..." М-м-м... - Я ни к чему не клоню, - сказал он. - Вы ведь спросили меня про Дом, и я... Я, конечно, должен благодарить Бога за то, что Он в предвечной мудрости и бесконечной доброте своей еще в прежнем существовании моем просветил меня и дал мне подготовиться. Я очень и очень многое узнаю здесь, и у меня сжимается сердце, когда я думаю о других, кто прибыл сюда и не понимает, не в силах понять, где они оказались. Мучительное непонимание сущего и вдобавок мучительные воспоминания о грехах своих. Возможно, это тоже великая мудрость Творца: вечное сознание грехов своих без осознания возмездия за них... Вот, например, вы, молодой человек, - за что Он низвергнул вас в эту пучину? - Не понимаю, о чем вы говорите, - пробормотал Андрей. "Религиозных фанатиков нам здесь еще только и не хватало", - подумал он." (С.271-272). Так, не только "Красное Здание", но и целый город, и даже его географическое положение обладает существенными предшественниками среди художественных и культурных изображений западной цивилизации. Образец интертекстуальных аллюзий уже очевиден: прообразом декораций являются художественные описания Апокалипсиса и преисподней. Во взаимодействии между "фантастическими" декорациями Стругацких и их "реальными" художественными предшественниками расхождение между двумя планами реальности фактически нейтрализуется. И представления Андрея, и представления старика одновременно подвергаются корректировке: они живут в Советском Союзе второй половины ХХ века, и они живут в аду. Если определять источник юмора в тексте Стругацких, то обнаруживается, что он является неизбежным спутником процесса "нейтрализации": осознание, что реальное и фантастическое - мир современника-читателя и "ад" мировой литературы - суть одно и то же, вызывает иронический смешок. По ходу развития приведенной выше сцены к Андрею и старику присоединяется остроумный и ученый еврей Изя Кацман. "Андрей сказал, стараясь, чтобы получилось по возможности небрежно: - Вот этот пожилой господин полагает, что все мы находимся в аду. - Пожилой господин абсолютно прав, - немедленно возразил Изя и захихикал. - Во всяком случае, если это и не ад, то нечто совершенно неотличимое по своим проявлениям." (С.274). Важно осознать, что аллегорическое представление Стругацкими Советского Союза как чего-то "совершенно неотличимого по своим проявлениям" от ада, не ограничивается периодом сталинизма. В воспоминании Андрея о прошлом - о периоде сталинизма - и о нижнем уровне дантова ада - Изя еще ребенок. Большая часть вымышленного загробного мира, описанного в романе, современна написанию романа, то есть соответствует Советскому Союзу начала 1970-х годов. Нижеприведенный допрос подтверждает это - как стандартной формой вопросов, так и содержанием ответов Изи. "- Имя? Фамилия? Отчество? - Кацман Иосиф Михайлович. - Год рождения? - Тридцать шестой. - Национальность?42 - Да, - сказал Кацман и хихикнул. - Национальность! - Еврей, - сказал Изя с отвращением. - Гражданство? - Эс-эс-эс-эр. - Вероисповедание? - Без. - Партийная принадлежность? - Без. - Земной год отбытия? - Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой. - Место отбытия? - Ленинград. - Причина отбытия? - Любопытство. Вышеприведенный допрос ведет Андрей, который, будучи в части 2 недавно произведенным в чин молодым следователем, хочет предъявить обвинение своему лучшему другу - во имя произвольных законов, которых он не понимает (и не старается). Несмотря на юмористические обертоны допроса, он помещает Андрея - и целое общество (в контексте Данте) в самый нижний круг ада: для тех, кто совершил грех предательства. По ходу действия - в частях 3, 4 и 5 романа - Андрей достигает первого круга (часть 6). В то время, как у дантова ада вертикальная структура, ад по Стругацким обладает горизонтальным измерением. Духовное путешествие Андрея грубо соотносится с его движением от недр города (и работы мусорщиком) к окраинам и, наконец, к не отмеченным на карте территориям, простирающимся между Городом и Антигородом. Андрею поручена забота об исследовательской экспедиции к Антигороду. В экспедицию входят военные, гражданские лица, и Андрей берет Изю - как историка. По мере движения Андрея от Города увеличивается его способность замечать и узнавать приметы ада. Один из наиболее разительных моментов в росте его осведомленности происходит, когда войска готовы взбунтоваться. Декорации пропитаны босховскими мотивами, что заслуживает отдельного отступления от темы.
