Глава 3
Апокалиптические декорации
Двадцать первый век на пороге. Коммуналка. Тоска. И над всем этим - черным фломастером по белому кафелю кухонной стены - напоминание: "Lasciate ogni speranza" - Стругацкие. Отягощенные злом, или Сорок лет спустя.
Дантовы круги ада
"Град обреченный" был закончен в 1975, но впервые опубликован в 1988. Это роман в 6 частях. Каждая часть соответствует определенной стадии в развитии сознания героя. Фактически, духовное путешествие героя начинается только после его смерти, поскольку город, в котором разворачивается действие романа, расположен в загробной жизни. На первых страницах романа мы узнаем, что все обитатели города в момент смерти сделали выбор участвовать в Эксперименте, после чего и были перенесены прямо в город. В результате этого обитатели города, очевидно, происходят из разных географических мест и различных моментов истории, хотя все они говорят по-русски и все прибыли из относительно недавней - уже после Второй мировой войны - истории. Большая часть городских обитателей помнит о своей прежней жизни; исключения, рассматриваемые ниже, подтверждают правило; отсюда следует их особая значимость как носителей памяти и культуры. Социальная и политическая культура города явно смоделирована с элементами тоталитаризма в советском и китайском стиле, смешанного с нацизмом. Внутри этой культуры существуют группы несогласных, равно как и возможность объединиться и подняться "наверх". Главный герой, Андрей, вступает в жизнь после смерти простым сборщиком мусора, вместе с американцем и китайцем. Он знакомится с девушкой, очевидно, покинувшей "реальный" мир как испорченная гражданка упадочного скандинавского общества. Выясняется, что американец диссидент, и в конце концов его убивают, А Андрей поднимается наверх по городской иерархии работ, став редактором значительной газеты, а позже после переворота, во время которого приходят к власти фашисты, высокопоставленным правительственным чиновником. Его восхождение к вершинам власти описывается в частях с 1 по 4. Его накопление власти и статуса пассивно; он не сочувствует насилию и расизму, но и не пытается выступить против них. Его бывшая любовница, а ныне - жена, также виновна в преступлении Андрея - безмысленном конформизме. Только остроумный и эксцентричный еврейский интеллектуал, друг Андрея Изя Кацман, сумел пережить все превратности городского политического климата, искусно манипулируя своим образом "придворного шута". Его неряшливая одежда, сверхвзбудораженное поведение и стереотипные "неприятно еврейские" манеры обеспечивают безопасный, шутливый фасад для его огромной эрудиции и интеллектуального любопытства. В части 5 романа "Град обреченный" Андрей покидает пост функционера фашистского режима для того, чтобы присоединиться, совместно с Изей к экспедиции к краю мира ("Антигороду"). В части 6 он проходит полный круг, в то время как замысел замыкается на себя, подобно ленте Мебиуса: и Андрей, и Изя умирают в конце путешествия, но вновь появляются в родном городе, Ленинграде - в последней сцене. Таинственный "Наставник", появлявшийся перед Андреем в решающие моменты путешествия, готов приветствовать его, вернувшегося из преисподней. "- Ну, вот, Андрей, - произнес с некоторой торжественностью голос Наставника. - Первый круг вами пройден. Лампа под зеленым стеклянным абажуром была включена, и на столе в круге света лежала свежая "Ленинградская правда" с большой передовой под названием: "Любовь ленинградцев к товарищу Сталину безгранична". Гудел и бормотал приемник на этажерке за спиной. Мама на кухне побрякивала посудой и разговаривала с соседкой. Пахло жареной рыбой. Во дворе-колодце за окном вопили и галдели ребятишки, шла игра в прятки. Через раскрытую форточку тянуло влажным оттепельным воздухом. Еще минуту назад все это было совсем не таким, как сейчас, - гораздо более обыденным и привычным. Оно было без будущего. Вернее - отдельно от будущего... Андрей бесцельно разгладил газету и сказал: - Первый? А почему - первый? - Потому что их еще много впереди, - произнес голос Наставника. Тогда Андрей, стараясь не смотреть в ту сторону, откуда доносился голос, поднялся и прислонился плечом к шкафу у окна. Черный колодец двора, слабо освещенный желтыми прямоугольниками окон, был под ним и над ним, а где-то далеко наверху, в совсем уже потемневшем небе горела Вега. Совершенно невозможно было покинуть все это снова, и совершенно - еще более! невозможно было остаться среди всего этого. Теперь. После всего. - Изя! Изя! - пронзительно прокричал женский голос в колодце. - Изя, иди уже ужинать!.. Дети, вы не видели Изю? И детские голоса внизу закричали: - Иська! Кацман! Иди, тебя матка зовет!.. Андрей, весь напрягшись, сунулся лицом к самому стеклу, всматриваясь в темноту. Но он увидел только неразборчивые тени, шныряющие по мокрому черному дну колодца между громоздящимися поленницами дров."39 По ходу романа Андрей был проведен своим Наставником через несколько кругов ада - только для того, чтобы вернуться, "после всего", к своему земному существованию. С другой стороны, финальная сцена, очевидно, предшествует действию романа, поскольку в ней Изя - еще ребенок, а ленинградцы все еще питают безграничную любовь к товарищу Сталину. Андрей умирает - возможно, в одном из сталинских лагерей, "между громоздящимися поленницами дров" - вскоре после этого, и в этот момент он прибывает на первую страницу романа - мусорщиком в "Граде обреченном". Отсылка Наставника к дантовым концентрическим кругам ада придает новый оттенок значения отчетливой декорации ленинградского дома конца 1930-х годов. Сравнение городской русской архитектуры XIX века, с ее высокими, сплошными зданиями, окружающими центральный дворик, с вертикальной структурой дантова Ада, предполагает некоторые параллели. Дантов Ад, воронкообразная яма, представляет углубляющиеся возможности зла в душе. Накладывая друг на друга топографию зла у Стругацких и Данте, получаем, что ординарная жизнь улицы в городе, управляемым Сталиным, становится равной дну ада, помимо того впечатления, что глубины колодца находятся, с точки зрения Андрея, даже ниже уровня земли. Яма ада - видение лагеря: "неразборчивые тени, шныряющие по мокрому черному дну колодца между громоздящимися поленницами дров".40 С другой стороны, звезда Вега - высоко над стенами домов соотносится с "яркой планетой", которая давала поэту Данте надежду, когда он впервые сбился с правильного пути в сумрачном лесу, который вел в ад. То, как Андрей попал на путь, ведущий в Ад, может быть сопоставлено с началом дантова путешествия сквозь преисподнюю: "Земную жизнь пройдя до половины, Я очутился в сумрачном лесу, Утратив правый путь во тьме долины.
Не помню сам, как я вошел туда, Настолько сон меня опутал ложью, Когда я сбился с верного следа" (Песнь 1, строки 1-3, 10-13)41
В части 1, главе 3 романа "Град обреченный" Андрей просто выбрасывается из фантастического "Красного Здания" на городскую площадь. "Красное Здание" появляется в различных местах города по ночам; похоже, что оно существует по собственному желанию в разных местах и временах. Хотя ушиб головы, от которого страдает Андрей, недвусмысленно болезнен, обстоятельства. при которых он получен, весьма двузначны. Андрею хотелось бы верить, что он не был внутри странствующего "Красного Здания": "Он сидел на скамейке перед дурацкой цементной чашей фонтана и прижимал влажный, уже степлившийся платок к здоровенной, страшной на ощупь, гуле над правым глазом. Света белого он не видел, голову ломило так, что он опасался, не лопнул ли череп "Реалистическая" версия несчастного случая с Андреем частично предсказана источником - Данте. Мы узнаем из части 1 романа, что Андрей прибыл в "град обреченный", "земную жизнь пройдя до половины". В части 2 он потерян в темноте, и из-за крайней усталости спотыкается о цементное препятствие - современный городской эквивалент древесного корня в лесу, равно как и искаженная отсылка к божественному фонтану рая. Материальные параллели двух повествований делаются значимыми из-за параллелей духовного плана. Хотя дантов Нижний Ад населен историческими или легендарными персонажами, страдающими от последствий своих различных намеренных искажений, они также - аллегорические фигуры, представляющие возможность зла в душе поэта и любого индивида. Это значительное, но не невозможное упрощение аллегории - сказать, что, пока каждый не осознает ад внутри, будет невозможным - для любого сообщества, или государства, или человечества в целом - достичь гармонии рая (в светской терминологии - социальной утопии). Вергилий выбран в спутники Данте в его путешествии через Ад, потому что в нем сочетаются культурные и художественные достижения западной цивилизации. Его искусство, философия и этика не могут сами по себе отворить ворота Неба, но они могут разбудить и направить грешную душу на путь праведности и спасения. Эпическая поэма Данте является также политической иеремиадой, нацеленной на критическое социополитическое положение в Италии XIII века. Во введении к "Божественной комедии" Дороти Сейерс (Dorothy Sayers) формулирует политические убеждения Данте как "протест против того, что ведет к теократии... В то время как Андрей приходит в себя на барьере цементного фонтана, появляется его первый "проводник" - в облике ученого старика, чья речь подтверждает интертекстуальную связь романа с "Божественной комедией" Данте. "- Ну хорошо, - сказал человечек ясным старческим голосом. - А что будет дальше? - Не знаю, - сказал Андрей, подумав. - Может быть, еще какая-нибудь гадость появится. Эксперимент есть Эксперимент. Это - надолго. - Это - навечно, - заметил старик. - В согласии с любой религией это навечно. - Религия здесь ни при чем, - возразил Андрей. - Вы и сейчас так думаете? - удивился старик. - Конечно. И всегда так думал. - Хорошо, не будем пока об этом. Эксперимент есть Эксперимент Андрей подождал продолжения, не дождался и сказал: - Вы все это себе как-то странно представляете. Это не есть царство абсолютного зла. Это скорее хаос, который мы призваны упорядочить. А как мы сможем его упорядочить, если не будем обладать свободой воли? - Интересная мысль, - произнес старик задумчиво. - Мне это никогда не приходило в голову. Значит, вы полагаете, что нам дан еще один шанс? Что-то вроде штрафного батальона - смыть кровью свои прегрешения на переднем крае извечной борьбы добра со злом... - Да при чем здесь - "со злом"? - сказал Андрей, понемногу раздражаясь. Зло - это нечто целенаправленное... - Вы - манихеец! - прервал его старик. - Я - комсомолец! - возразил Андрей, раздражаясь еще больше и чувствуя необыкновенный прилив веры и убежденности. - Зло - это всегда явление классовое. Не бывает зла вообще. А здесь все перепутано, потому что Эксперимент. Нам дан хаос. И либо мы не справимся, вернемся к тому, что было там - к классовому расслоению и прочей дряни, - либо мы оседлаем хаос и претворим его в новые, прекрасные формы человеческих отношений, именуемые коммунизмом... Некоторое время старик ошарашенно молчал. - Надо же, - произнес он наконец с огромным удивлением. - Кто бы мог подумать, кто бы мог предположить... Коммунистическая пропаганда - здесь! Это даже не схизма, это... - Он помолчал. - Впрочем, ведь идеи коммунизма сродни идеям раннего христианства..." (С.269-270). Юмор ситуации проистекает из противоречия между представлением Андрея о том, где он и кто он, и представлениями старика, который "в курсе дела". Андрей наивно верит, что он - советский комсомолец, пребывающий среди живых (в "реальном" мире), в то время как старик знает, что они оба - тени в загробном мире. Впрочем, загробный мир у Стругацких не является полностью воображаемым или фантастическим. Напротив, он соприкасается с миром Андрея и обладает ощутимой эмпирической реальностью - он, в конце концов, физически сохранился во многих произведениях искусства. Например, старик не испытывает затруднений, определяя местонахождение фантасмагорического "Красного Здания" во времени, тем самым "рационализируя" его существование в загробном мире: "- Его трудно не узнать, - тихо сказал старик. - Раньше, в той жизни, я не раз видел его изображения и описания. Он подробно описан в откровениях святого Антония. Правда, этот текст не канонизирован, но сейчас... Нам, католикам... Словом, я читал это. "И еще являлся мне дом, живой и движущийся, и совершал непристойные движения, а внутри через окна я видел в нем людей, которые ходили по комнатам его, спали и принимали пищу..." Я не ручаюсь за точность цитирования, но это очень близко к тексту... И, разумеется, Иероним Босх... Я бы назвал его святым Иеронимом Босхом, я многим обязан ему, он подготовил меня к этому... - Он широко повел рукой вокруг себя. - Его замечательные картины... Господь, несомненно, допустил его сюда. Как и Данте... Между прочим, существует рукопись, которую приписывают Данте, в ней тоже упоминается этот дом. Как это там... Старик закрыл глаза и поднял растопыренную пятерню ко лбу. - Э-э-э... "И спутник мой, простерши руку, сухую и костлявую..." М-м-м... Нет... "Кровавых тел нагих сплетенье в покоях сумрачных..." М-м-м... - Я ни к чему не клоню, - сказал он. - Вы ведь спросили меня про Дом, и я... Я, конечно, должен благодарить Бога за то, что Он в предвечной мудрости и бесконечной доброте своей еще в прежнем существовании моем просветил меня и дал мне подготовиться. Я очень и очень многое узнаю здесь, и у меня сжимается сердце, когда я думаю о других, кто прибыл сюда и не понимает, не в силах понять, где они оказались. Мучительное непонимание сущего и вдобавок мучительные воспоминания о грехах своих. Возможно, это тоже великая мудрость Творца: вечное сознание грехов своих без осознания возмездия за них... Вот, например, вы, молодой человек, - за что Он низвергнул вас в эту пучину? - Не понимаю, о чем вы говорите, - пробормотал Андрей. "Религиозных фанатиков нам здесь еще только и не хватало", - подумал он." (С.271-272). Так, не только "Красное Здание", но и целый город, и даже его географическое положение обладает существенными предшественниками среди художественных и культурных изображений западной цивилизации. Образец интертекстуальных аллюзий уже очевиден: прообразом декораций являются художественные описания Апокалипсиса и преисподней. Во взаимодействии между "фантастическими" декорациями Стругацких и их "реальными" художественными предшественниками расхождение между двумя планами реальности фактически нейтрализуется. И представления Андрея, и представления старика одновременно подвергаются корректировке: они живут в Советском Союзе второй половины ХХ века, и они живут в аду. Если определять источник юмора в тексте Стругацких, то обнаруживается, что он является неизбежным спутником процесса "нейтрализации": осознание, что реальное и фантастическое - мир современника-читателя и "ад" мировой литературы - суть одно и то же, вызывает иронический смешок. По ходу развития приведенной выше сцены к Андрею и старику присоединяется остроумный и ученый еврей Изя Кацман. "Андрей сказал, стараясь, чтобы получилось по возможности небрежно: - Вот этот пожилой господин полагает, что все мы находимся в аду. - Пожилой господин абсолютно прав, - немедленно возразил Изя и захихикал. - Во всяком случае, если это и не ад, то нечто совершенно неотличимое по своим проявлениям." (С.274). Важно осознать, что аллегорическое представление Стругацкими Советского Союза как чего-то "совершенно неотличимого по своим проявлениям" от ада, не ограничивается периодом сталинизма. В воспоминании Андрея о прошлом - о периоде сталинизма - и о нижнем уровне дантова ада - Изя еще ребенок. Большая часть вымышленного загробного мира, описанного в романе, современна написанию романа, то есть соответствует Советскому Союзу начала 1970-х годов. Нижеприведенный допрос подтверждает это - как стандартной формой вопросов, так и содержанием ответов Изи. "- Имя? Фамилия? Отчество? - Кацман Иосиф Михайлович. - Год рождения? - Тридцать шестой. - Национальность?42 - Да, - сказал Кацман и хихикнул. - Национальность! - Еврей, - сказал Изя с отвращением. - Гражданство? - Эс-эс-эс-эр. - Вероисповедание? - Без. - Партийная принадлежность? - Без. - Земной год отбытия? - Тысяча девятьсот шестьдесят восьмой. - Место отбытия? - Ленинград. - Причина отбытия? - Любопытство. Вышеприведенный допрос ведет Андрей, который, будучи в части 2 недавно произведенным в чин молодым следователем, хочет предъявить обвинение своему лучшему другу - во имя произвольных законов, которых он не понимает (и не старается). Несмотря на юмористические обертоны допроса, он помещает Андрея - и целое общество (в контексте Данте) в самый нижний круг ада: для тех, кто совершил грех предательства. По ходу действия - в частях 3, 4 и 5 романа - Андрей достигает первого круга (часть 6). В то время, как у дантова ада вертикальная структура, ад по Стругацким обладает горизонтальным измерением. Духовное путешествие Андрея грубо соотносится с его движением от недр города (и работы мусорщиком) к окраинам и, наконец, к не отмеченным на карте территориям, простирающимся между Городом и Антигородом. Андрею поручена забота об исследовательской экспедиции к Антигороду. В экспедицию входят военные, гражданские лица, и Андрей берет Изю - как историка. По мере движения Андрея от Города увеличивается его способность замечать и узнавать приметы ада. Один из наиболее разительных моментов в росте его осведомленности происходит, когда войска готовы взбунтоваться. Декорации пропитаны босховскими мотивами, что заслуживает отдельного отступления от темы.
