Алексей ПОДБЕРЕЗКИН. Главный адресат этого политического обращения - Вашингтон, западная элита и суть его, как мне представляется, в следующем: "Ребята, не испытывайте терпения России! И не считайте политической слабостью нашу готовность договариваться! 1991 год больше не повторится!"
На фото: убитый Александр Музычко (Сашко Билый): до него дотянулась рука соратников
Ольга Суслова
10 апреля 2014 1
Общество Армия
Надругательство над памятниками недопустимо! Памятники обладают не только культурным и историческим значением, но и, не побоюсь этого слова, космической силой. Те люди, кому посвящены монументы, чьи лики и имена высечены на мемориальных досках, - по большей части святые. Случалось так, что они не жалели самого дорогого, что у них есть - собственных жизней во имя спасения страны и других людей. И вот бандеровцы громили памятники, ломали мемориальные доски.
Они совершали акт святотатства. Мемориальные доски - это своего рода иконы. При взгляде на них, при упоминании фамилий и имён, высеченных в мраморе и граните, мы будто приобщаемся к некоей молитве.
Непобедимость России обусловлена единством народного духа, сбором людей под знамёнами единой идеи. Это много раз спасало нашу родину и внушало ужас в сердца тех, кто имел касательно неё вероломные планы. Но у нас есть и другая сила, которой, пожалуй, нет больше ни у одного другого государства мира, тем более, у Америки, сейчас лязгающей зубами в нашу сторону. Эта сила - небесное воинство.
Помимо реальной армии, у России есть огромное войско на небесах. В рядах этого воинства и мальчишки, которые в восемнадцать лет ушли на войну, так и не увидев собственных детей, и великовозрастные старцы, крепко сжимавшие трёхлинейки до самого конца. Они отдали свои жизни за отечество, эти люди, буквально святые, на небесах до сих пор защищают Россию. Памятники, мемориальные доски - как раз упоминание о них на земле. Любой взгляд на монументы - это обращение к тому небесному воинству, которое будет защищать Россию в любой войне.
Если сейчас на Украине или в Крыму начнётся острая ситуация с Европой или Америкой, то в первую очередь на защиту встанет небесное воинство. Ни у Америки, ни у Европы ничего подобного нет.
Памятники, которые остались на освобождённых территориях, видимо, не дают многим покоя. Как-то интуитивно наши враги чувствуют, что все эти мемориальные сооружения до сих пор обеспечивают некую незримую космическую связь с великим победоносным прошлым. Небесное воинство остаётся рядом с нами. Поэтому такие памятники крушат. Конечно, все эти акты вандализма только добавляют адских мучений самим исполнителям как при жизни, так и после смерти. Но, при всём при этом, все их старания нисколько не умаляют силы небесного воинства.
К сожалению, на сегодняшний день традиция общественного городского памятника в нашей стране, если и не полностью уничтожена, то нарушена. В городах их возводят почему-то очень мало. К тому же, они не имеют уже той силы, которую имели когда-то. Например, тот же монумент Петру I на коне в центре Петербурга или Пушкину в Москве были весьма значимыми явлениями. Любой памятник, помимо архитектурной или градостроительной роли, всегда несёт некую космическую задачу, связывая современников с великими личностями прошлого.
Почему в наше время не выделяют героев? Где они, те люди, кому раньше ставились памятники на площадях и бульварах? Сегодня нет не только значимых современных монументов, но даже скульпторов, известных народу. Хорошо, некоторые назовут Рукавишникова - у него есть довольно интересные работы, но на этом, пожалуй, всё. А раньше скульпторы были столь же известными людьми, как те же писатели. Потому что их работы занимали в городах самые видные места, их знал весь народ как очень ярких представителей культуры.
Последние памятники, возведённые в Москве, очень невнятные в политическом смысле, например, тот же памятник собаке в метро или голубю около Кузнецкого моста. Зачем это? Всё же город должен аккумулировать некую энергию, должен демонстрировать эпохи и культурные слои. Обозначать лидеров времени, а не выпячивать бессмысленность и бестолковые формы.
Из недавних могу припомнить памятник Шухову, автор которого, Салават Щербаков, - малоизвестный скульптор. Но этот монумент стоит очень незаметно, на каком-то транзитном месте, возле которого лишний раз не остановишься. Да и Шухов выглядит как государь-император. Нет той щуховской мысли, которая, отрываясь от земли, всегда опережала время и материю.
Хорошее впечатление произвёл памятник Платонову в Воронеже. Я увидела его совершенно случайно. Современный памятник решён на натянутых нервах Платонова, действительно отражена и суть самого писателя, и судьба литературы ХХ века. Наверное, современные монументы и должны быть такими.
Но есть ли герои, достойные того, чтобы их увековечивать? За прошедшие годы они должны были быть. Может, те же военные, участвовавшие в конфликтах, пусть и не всегда, безусловно, победоносных. Может, это какие-то учёные. Или космонавты, которые, несмотря на тяжелейшие социальные условия, всё равно продолжали полёты. Или лётчики, или журналисты, отправлявшиеся в "горячие точки" ради репортажей. Наверняка есть те герои, на которых можно равняться. Их имена, при упоминании, опять же, будут работать, как молитва, и помогать нам в сложных ситуациях.
Евгений Сидоров
10 апреля 2014 0
Культура Общество
Евгений ГОЛОВИН. Где сталкиваются миражи. Европейская литература: очерки и эссе 1960-1980-х годов. М.: Наше Завтра, 2014. - 384 с.
Прежде, чем начинать чтение "Миражей", не будет лишним вспомнить две важнейшие вещи, определяющие значимость автора, его миф и его творческое наследие.
Наследие не такое уж и скромное (речь идет, разумеется, о количественном измерении): 6 книг с эссе, статьями, заметками, 3 книги со стихами и песнями, 2 диска с (условно говоря) лекциями о поэзии, 2 диска с записями песен в неподражаемом авторском исполнении, перевод фундаментального труда немецкого филолога Гуго Фридриха, пара переведенных под псевдонимом книг, и совсем уж мифическая работа о московской рок-группе "Центр", которую днем с огнем не сыщешь. Не говоря уже о выступлениях на радио, десятках статей для газеты "Завтра", публичных лекциях конца 90-х. Для особо пытливых умов доступны даже записи с ОРТ начала 90-х, где Головин непринужденно рассуждает о вампирах. И ухмылки тут неуместны - это очень серьезный разговор.
С личным мифом все гораздо сложнее. Если внимательно ознакомиться с программными текстами Головина, можно выделить список интересов (хотя сам Головин не любил это слово, справедливо полагая, что интерес всегда спровоцирован) - алхимия, герметика, мистицизм, античная философия в том виде, в каком она никогда не попадет в ВУЗовские учебники (то есть - в подлинном). Темы, прямо скажем, тонкие и нефиксированные. Таковы и тексты - тонкие, подвижные, играют смыслами, блистают эрудицией. При этом главная их особенность - они обманчивы. Их простота всегда мнимая, их сложность очень условна. Символизм Стефана Малларме оказывается не сложнее системы жестов маньериста. Автор никого не обманывает, просто, если хочешь что-то понять, - изволь соответствовать уровню.
Если к сфере интересов (воистину безграничной) добавить несметное количество баек от друзей, "друзей" и знакомых, которые особо пышно расцвели и заиграли всеми красками после смерти Головина, вырисовывается портрет, если не пророка и последнего Диониса, то блестящего социопата и эрудита-мистика уж точно. Этот миф красив, его приятно культивировать. Все бы ничего, да только все это соответствует лишь одной грани додекаэдра.
"Где сталкиваются миражи" - третья книга, вышедшая после смерти Головина, она же и самая интересная из них. Интересна не только содержанием, но и как гвоздь в гроб однобокого мифа.
Два предисловия о двух эпохах, между которыми много общего: первое посвящено обстоятельствам и времени, при которых были созданы данные тексты, второе - тем сложностям, которые сопутствовали сбору материала для книг.
По меткому выражению редактора книги - это "официальный Головин". Тексты о зарубежной поэзии и прозе, опубликованные в 60-80-е годы в журналах "Иностранная литература", "Вопросы литературы", "Современная художественная литература за рубежом".
О самих текстах говорить неуместно, кто вообще рискнет трактовать Головина?
Интересно тут другое - несмотря на то, что Головин тут "официальный" и серьезный, достаточно раскрыть книгу на любой странице для того, чтобы убедиться - нет никакой разницы между "официальным" и "неформальным" Головиным. Евгений Всеволодович верен себе:
