В рукописях поэта остался набросок незавершённого стихотворения:
Во мне всё русское смешалось:
Религиозность, тоска, мятеж,
Жестокость, пошлость, порок и жалость,
И безнадежность, и свет надежд.
"Мы не имеем права проигрывать битву..."
"Мы не имеем права проигрывать битву..."
Игорь Тюленев
поэзия Культура
"Рифму русский народ полюбил сразу", — заметил когда-то Фёдор Михайлович Достоевский. И любит до сих пор, что бы там ни говорили московские тусовщики, на поэтические вечера которых приходят считанные единицы слушателей. До такой ситуации довели любителей поэзии мёртвородящие столичные поэты и критики своими выхолощенными текстами с бессодержательной игрой метафорами.
К сожалению, Москва поэтическая за последние годы мутировала в Москву банкиров и чиновников. И это закономерно. "Дурно пахнут мёртвые слова".
В России слово всегда было на особом месте — в сердце и в душе.
А в столице всё происходит как у Гёте в "Фаусте":
Кропанье пошлостей — большое зло,
Вы этого совсем не сознаёте.
Бездарных проходимцев ремесло,
Как вижу я, у вас в большом почёте.
Большой почёт — современная мода на бездарность, ибо дар — от Бога, а бездарное творчество — от лукавого. Много стало модных стихотворцев, но что такое "мода" — обратное прочтение "адом", ад зарифмован в обратную сторону.
Раскручивая таких "писателей" издатели решают свои рыночные проблемы, увеличивая тиражи разрекламированных пошлых, построенных на низменных инстинктах продажных книжек. Занимаются тиражированием зла, забывая слова поэта: "Но без души и помыслов высоких живых путей от сердца к сердцу нет". Но русская литература выстоит!
Классическая русская литература подарила миру огромную душу — на весь земной шар хватает… До сих пор читают книги в сельских и поселковых библиотеках… А в русской глубинке выступление поэтов собирает полные залы… нет читателя благодарнее, чем простой русский человек. Там нас действительно ждут.
Вся сила и мощь зреет в провинции. Мы самые крутые, мы самые талантливые, мы самые сильные! Об этом я всегда спорю с московскими поэтами и критиками. Поэзия развивается не по горизонтали, а по вертикали: от земли — к небу, от души — к Богу…
Поэтому не важно, какое время и какое сейчас общество на дворе — для меня ничего не изменилось. Как писал, так и пишу, так, надеюсь, и дальше буду писать.
В первую очередь я просто без этого (поэзии) уже не могу жить, а уж потом можно и высказаться, и создавать произведение искусства, по мере того, сколько тебе таланта отпустил Господь. И всё… Все поколения в России всегда жалуются на плохую молодёжь и слабую литературу. Но литература отражает состояние сегодняшнего общества! Что на зеркало пенять, если рожа кривая? А Бог не умер, как говорил Фридрих Ницше. Просто Господь воскресает в мятущихся русских душах в очередной раз!
В поэзии нужно быть солдатом. Поэзии нужно служить — помня о долге, верности и чести.
Русская поэзия — это, конечно, червлёное знамя, это цвет крови, цвет солнца, цвет жизни, цвет огня. Европейская поэзия? — Наверное, бледное какое-нибудь знамя, больше переходящее в голубизну… Поэтому там поэзии нет.
А в России поэзия была, есть и будет, такая же яркая и горячая, как и её знамя, ибо под таким знаменем она никогда не будет бездушной, скучной и пустой!
В любезном Отечестве в одном поколении могут творить не более десяти настоящих поэтов. Вспомним Золотой и Серебряный века русской поэзии… Наше время не исключение.
Правда — выше денег, а поэзия — выше правды! Э, как завернул! И ещё — можно обмануть женщину, а музу нельзя. Я не стану выстраивать рейтинги поэтов. Не так и важно кто первый с конца, а кто первый с начала. Всё меняется даже на глазах одного поколения. Взять хотя бы феномен Андрея Вознесенского. — Нет феномена! Всё больше и больше места на духовном олимпе занимает поэзия моего учителя Юрия Кузнецова. Хотя он и говорил мне когда-то, что стихи его будут читать лет через пятьдесят, не раньше… Ошибся! И ещё добавлю — если ты умеешь читать, а тем более писать, то сам легко построишь всех по росту, а кое-кого заставишь упасть и отжаться.
Это, мой дорогой читатель, мы наблюдали с тобой не раз. Взять давнюю статью Аллы Марченко "Сергей Есенин", написанную через сорок лет после его смерти. Не может она понять его стихи. Пишет, что Сергей Есенин очень известен потому, что печатался в широко распространяемых изданиях, а Пастернака, Цветаеву никто тогда не знал…
Но разве сейчас Сергей Есенин стал менее популярен? Я живу в своей стране, политой не раз и не два кровью моих предков, и выбираю сам СВОИХ ПОЭТОВ.
Нужно возжечь свечу или запалить костёр до небес, чтобы осветить все тайные тропы и мятущиеся по ним заблудшие души. Чтобы помочь русским людям выйти к свету.
Потому что враги России все светоносные тоннели умудряются захлопнуть перед нашим курносым носом.
Или мы очень медлительны, или слишком уж доверчивы. Но сейчас на кону стоит наша Родина, и мы не имеем права проигрывать Битву. Наши предки и гениальные русские поэты нам этого не простят.
Если вдруг не будет у русских поэзии, то они не смогут говорить ни друг с другом, ни с Богом, ни с другими народами, не смогут понять их. Без поэзии нет музыки, мира и даже войн — "поэт во стане русских воинов". Поэзия свет и мрак, море и пустыня. Язык поэзии — это кровь народа. Меня очень волнует читательский интерес к поэзии.
Убийца нашего великого реформатора Петра Столыпина Мордко Богров говорил, что жизнь — тысяча съеденных котлет… А вот для русского человека жизнь — другое: это борьба и молитва!
С нашим обществом всё более-менее понятно. Хочу рассказать о зонах, ибо живу на Урале, в краю, где очень много лагерей. На российских зонах мне приходилось неоднократно выступать, в том числе и в детских колониях. Был я и на самой страшной для зеков зоне — "Белом Лебеде". Бывая на зонах, я всегда прошу показать мне библиотеки и поэтические сборники.
Вот парад имён — Пушкин, Тютчев, Лермонтов, Фет и, конечно же, Сергей Есенин! Все книги одинаково засалены и потрёпаны. Читатель, вот горние вершины русской поэзии, которые видны даже из-за колючей проволоки и высоких заборов с вертухаями на вышках!
Есть у меня давнее доперестроечное стихотворение "В родительском доме". Процитирую, а потом поясню:
В родительском доме
Не жить мне и дня.
В родительском доме —
Чужая родня,
Чужие портреты
Висят на стене,
Чужие заветы
Бормочут во сне.
Чужие с чужими
Твердят о чужом,
И страшно мне с ними
Быть в доме своём.
Когда это стихотворение прочитала моя мачеха — она долго рыдала от обиды, думая, что это о ней сказано.
Зек, сидящий за убийство, переписал его из областной газеты "Звезда", не мудрствуя лукаво — поставил вместо моей фамилии свою и отдал в лагерную газету "На волю с чистой совестью". Потому что думал — это стихотворение о нём.
И только морской офицер, приехавший к родителям в отпуск, понял правильно замысел автора. Он понял, что ждёт Россию в недалёком будущем.
Александр Твардовский сказал замечательно: "То, что я напишу, не напишет Лев Толстой". А нам остаётся надеяться, что в нашем любезном Отечестве хорошие книги будут всегда востребованы и сегодня, и завтра, и всегда…
Галина Иванкина 1 сентября 2016 0 искусство Салон Культура выставка к 200-летию И.Айвазовского в Третьяковке
«Сумрак ночей и улыбку зари
Дай отразить в успокоенном взоре.
Вечное море,
Детское горе моё усыпи, залечи, раствори».
Марина Цветаева «Молитва морю».
В годы моего детства коллизия под названием «Девятый вал» разве что конфетные обёртки не украшала. Иллюстрации журнала «Огонёк», репродукции на стенах колхозных клубов и студенческих общежитий, школьное сочинение по картине. Её часто поминали беллетристы. Персонажи рассказов — школьники и взрослые люди — смотрели на эту драму и подпитывались мужеством. Длинноволосые юноши из соседнего ПТУ орали ужасными голосами «За тех, кто в море!» - о том, что буря — пустяк и представляли сюжет Айвазовского, где смерть и надежда сошлись в последней битве. Разумеется, у феодосийского романтика-мариниста было много волн, парусов и рассветов, но знакомство с художниками почти всегда начинается с какой-нибудь известной и по сути - фоновой вещи. «Девятый вал» выглядит устрашающе и, вместе с тем — легко, воздушно. Особенность романтического миросозецания - мир красив даже в минуту гибели. Особенно — в минуту гибели. Художник даёт шанс крохотным человечкам, пытающимся уцелеть. Обломок мачты, напоминающий крест. За мрачной водой — живое сияние. Школьникам полагалось писать, что матросы непременно спасутся... Есть авторы, наилучшим образом формирующие детские вкусы. В первом ряду — Айвазовский. Его надо смотреть, когда читаешь «Алые паруса» и «Бегущую по волнам». Грин созвучен Айвазовскому. Феодосия, крымский воздух — вот, что их навек объединило. «Грэй несколько раз приходил смотреть эту картину. Она стала для него тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя. В маленьком мальчике постепенно укладывалось огромное море. Он сжился с ним, роясь в библиотеке, выискивая и жадно читая те книги, за золотой дверью которых открывалось синее сияние океана. Там, сея за кормой пену, двигались корабли». Страсть к приключениям, любовь к трудностям, зов романтики. И — молитва морю.
