Сценарий для своей картины Говорухин писал сам. Опирался не только на довлатовские рассказы и записные книжки, но и на личные воспоминания: есть у Станислава Сергеевича и собственный, достаточно обширный журналистский опыт, в том числе и в «Советской культуре», где партийная дисциплина, думается, покруче была, чем в увековеченной Довлатовым «Советской Эстонии». Там тоже быстро учили, в каком порядке надо перечислять страны мира в газетной заметке, – в алфавитном или политически грамотном. Правда, письма «дорогому Никите Сергеевичу» писали в редакцию не доярки-ударницы, а передовики-библиотекари. Так что смысла нет придирчиво разбирать, что в переплетающихся на экране историях от Довлатова, а что от Говорухина. Андрей Лентулов, главный герой фильма, – это и не портрет писателя, и не автопортрет режиссёра, что, разумеется, не облегчало задачу актёра Ивана Колесникова. Такую судьбу (при весьма ограниченном наборе вариаций) мог получить «в награду» за бескомпромиссность практически каждый небесталанно владеющий пером.
То, что картина вызвала неоднозначную реакцию, неудивительно. Тем не менее безупречность кадра признают даже те, кто фильм в целом принимает в штыки. Документальная точность в мельчайших деталях, будь то натурная съёмка на улочках Таллина или павильоны с редакционными или жилыми интерьерами. Чёткая графика. Ничего лишнего. Только то, что работает на атмосферу эпохи. Оператор Геннадий Карюк лобовых приёмов не любит, предпочитает плавные, но неожиданные ракурсы.
Столь же лаконично и сдержанно работают говорухинские актёры. Свою Марину Светлана Ходченкова лепит, как Снежную королеву. Подлинное горе в мыльносериальных эффектах не нуждается. Её героине под сорок – жизнь надо устраивать, детей рожать. А избранник, как она выражается, – «жаворонок»: «ни адреса нет, ни имущества, ни цели, ни глубоких привязанностей». И Лентулов (спасибо, хоть голову не морочит!) своей «жавороночьей» природы не скрывает: пока мне хорошо – я здесь, надоест – уйду. Вот такая любовь. С любовью в этой картине всё вообще так фатально и неприкрыто безысходно (одна только сцена в бане с провинциальной журналисточкой чего стоит), что человеку с некрепкими нервами недолго и в депрессию впасть.
Фотокор Жбанков, забулдыга в энной степени, в подаче Фёдора Добронравова вызывает порой гораздо больше симпатий, чем сверхталантливый Лентулов. Главред Туронок у Бориса Каморзина – негодяй, и совсем не такой застенчивый, каким он выведен у Довлатова. Филигранен в нюансах любимец советского зрителя Лембит Ульфсак в роли писателя-диссидента, при обыске у которого и погорела лентуловская (сиречь довлатовская, история имела место быть в действительности) рукопись, сама по себе никакой особой крамолы не содержавшая.
А ключ ко всему, происходящему на экране, режиссёр вручил персонажу Сергея Гармаша, даром что тот и присутствует-то там всего несколько минут. Капитан милиции, начальник райотдела, заприметив у задержанного за дебош в ресторане Лентулова книжечку «Граней», замаскированную под томик Чехова, произносит фразу фактически пророческую: «Дайте нам свободу, мы вмиг друг другу горло перегрызём». И далее в нескольких штрихах (вот он, высший актёрский пилотаж) концентрирует идею, ради которой, возьмём на себя смелость предположить, и затевалась эта картина: «Вы кричите на кухнях – дайте свободу. А что такое свобода? Осознанная необходимость – осознание того, что можно и что нельзя, а не то, что твоя левая нога захотела».
«Конец прекрасной эпохи» – внятное авторское высказывание, строящееся на том, что ужасное и прекрасное в той эпохе сплавились настолько, что разделить этот конгломерат на фракции не получится, сколько ни старайся. Да, была цензура. Да, не печатали умных, талантливых, прозорливых. Их пропесочивали, прорабатывали, исключали и даже отправляли в места не столь отдалённые. В лучшем (худшем?) случае выдворяли из страны. Но они всё равно писали, оплачивая написанное страданиями близких, слезами и кровью собственной судьбы. И перед глазами у них были примеры предшественников – Достоевского, Лермонтова, Пушкина, Радищева. Продолжать? Думается, не обязательно. И созданное такой дорогой ценой оставалось тем, кто приходил в мир после них, в эпохи, которые принято считать не столь ужасными, несмотря на то, что и прекрасными их язык назвать почему-то не поворачивается…
Сам режиссёр не устаёт повторять, что дальнейшая судьба картины не особенно его тревожит. Это не снобизм. Это трезвая оценка ситуации. Имеющий глаза – увидит. Имеющий уши – услышит. Обладающий собственным достоинством и чувством юмора – оценит и рассмеётся. Таких не будет много. Потому что в кино сегодня ходят в основном малограмотные подростки, не умеющие по большому счёту ни читать, ни писать, и ничем, кроме голливудских блокбастеров, не интересующихся. Зритель, не разучившийся думать, кино сейчас не жалует, и когда начнёт жаловать – вопрос риторический. Телепоказ, который вроде предполагается на исходе года, поклонников картине, конечно же, добавит, но кардинально, увы, расклад не изменит. Интересно было бы отследить число скачиваний в интернете, а потом проанализировать, кто кому и по каким соображениям этот фильм рекомендовал, нашёлся бы беспристрастный и бескомпромиссный киновед, чтобы такого сизифова труда не убоялся… Впрочем, если бы таковой и нашёлся, то желающих обвинить его в необъективности – причём как с «той», так и с «этой» стороны – было бы более чем достаточно.
Говорухин это знает. Но не снимать не может. И счёл, вероятно, что лучший выход в такой ситуации – запустить фильм в будущее, адресовать тем, кто увидит его через 10–20–30 лет. До востребования.
«Антиубежище» Марка Бруммунда
«Антиубежище» Марка Бруммунда
Искусство / Искусство / Киномеханика
Фото: фото автора
Теги: искусство , кинематограф
Послевоенная Германия всегда обстоятельно занималась обсуждением и осуждением своего нацистского прошлого. И по сей день россиянина может застать врасплох вопрос немецкого собеседника: «Как вы относитесь к нам, ведь мы же воевали?» И если в России немцев вряд ли кто ещё воспринимает в контексте «бывший враг», то в Германии историческая память и чувство вины достаточно сильны. Разоблачением тёмных сторон прошлого активно занимается немецкий кинематограф. В начале 1980-х бурное обсуждение вызвал фильм «Белая роза» режиссёра Михаэля Ферхевена. Финальные титры, сообщавшие о том, что ни один из нацистских судей, выносивших смертные приговоры участникам немецкого Сопротивления, спустя десятилетия не только не был наказан, но и продолжал вершить правосудие в послевоенной ФРГ, взорвали общественное мнение. Последовало решение конституционного суда и признание нацистской фемиды преступной. Фильм «Академия смерти» режиссёра Денниса Ганзеля в 2004 году всколыхнул Германию, неприятно поразив немцев тем фактом, что выпускники элитного учебного заведения «НАПОЛА», созданного Гитлером в 1943 году для «воспитания будущих гауляйтеров столиц поверженной Европы», оказывается, в XXI веке занимают высокие посты и считаются цветом нации.
И вот – новая кинематографическая бомба: «Фрайштатт». Фильм Марка Бруммунда назван по имени населённого пункта, где разворачиваются омерзительнейшие события, являющиеся, увы, тоже фактом недавней немецкой истории. Учебные заведения – интернаты, созданные для воспитания подростков из неблагополучных или неполных семей, – оказались неким гибридом трудового концентрационного лагеря и «зоны», где в воспитателях не осталось ничего человеческого. Кинолента, вышедшая этим летом на экраны Германии, вскрыла ещё один застарелый нарыв. «Фрайштатт» собрал ряд призов ещё на стадии сценария, а теперь получает отклики потрясённых зрителей по всему миру.
Российская премьера картины с участием ведущих актёров Александра Хельда и Анны Буллард-Вернер (на снимке) прошла в рамках Дней немецкой культуры в Оренбурге. Такой кинопоказ – многолетняя традиция оренбуржцев, отдающих в сентябрьские дни дань памяти земляку, герою мюнхенской антифашистской группы «Белая роза» Александру Шморелю, казнённому в 1943 году по решению нацистского суда, того самого, чьи судьи продолжали выносить приговоры и в послевоенной Западной Германии. Тема сопротивления – вот главный принцип подбора художественных фильмов к этим памятным дням. Поэтому Оренбург стал первым российским городом, где демонстрировались «НАПОЛА» (впоследствии в российском прокате «Академия смерти»), «Волна» («Эксперимент-2») и вот теперь «Фрайштатт», уже переименованный для англоязычной аудитории в «Убежище».
К слову сказать, назвать убежищем католический интернат во Фрайштатте язык не поворачивается. И использование каторжного труда подростков на торфяных заготовках – не самое страшное в этой картине. Куда как страшнее отработанная годами система подавления воли «воспитателями», система превращения людей в рабов. И ещё чудовищнее поведение матери, отправляющей своего ребёнка в заведомый ад. Сопротивление подростков системе, лежащее в основе сюжета, закономерно, оно внушает зрителю надежду на справедливость этого мира, но молох неумолим, он растаптывает неокрепшие души, сюжет делает новый виток, и… всё начинается сначала.
