В 1965-1967 годах под руководством А.Т. Твардовского наш небольшой литературоведческий коллектив издал девятитомник И.А. Бунина, где почти каждая статья-послесловие принадлежит мне. Последний привет от Твардовского я нашёл в томе собрания его сочинений. В 1968 году он отвечал некоей читательнице: "Что же касается того, что о "Бунине почитать нечего", то Вы ошибаетесь: возьмите нынешнее Собрание сочинений И.А. Бунина. Там, кроме моей статьи, много других - сопроводительных к каждому тому, в частности, очень хорошие статьи О. Михайлова".
Наконец в академическом издательстве "Наука" в 1967 году вышла моя многострадальная книжка о Бунине. Я уехал в волошинский Коктебель. Там я получил большое письмо из Сан-Франциско, которое даю в возможных фрагментах:
"Многоуважаемый Олег Николаевич, недавно я купил Вашу книгу о Бунине в здешнем русском книжном магазине "Знание" и прочёл её с большим интересом и, я бы сказал, признательностью к Вам - Вы в своём литературоведческом труде уловили нечто существенное, как мне кажется, для Бунина, хотя в Вашем труде и встречаются "условные страницы"[?]
Но Ваш труд - это честный и умный труд. И это потому, что Вы любите Бунина как живого человека, а не как писателя, как-то верно или неверно отражающего "социальные сдвиги" и т.д.
Вы перескочили через вульгарный социологизм, подлинный бич русской литературы, ещё с прошлого века махровым цветом расцветший в 20 веке в ремесленниках русской критики. Ваш синтетический или, лучше сказать, симфонический метод литературного исследования - единственно, конечно, правильный в отношении подлинных писателей, если именно считать писателей личностями, а не плесенью социальных отношений[?] Бунин достоин объективности и ещё меньших социальных опасений, и о Бунине можно будет говорить ещё с б[?]льшей смелостью, чем Вы говорите, но существенное о Бунине Вы сказали - несомненно.
Пишу Вам это письмо потому, что люблю Бунина как писателя и человека, хотя далеко не все его воззрения разделяю и разделял даже в молодости моей[?] Я познакомился с Иваном Алексеевичем Буниным и Верой Николаевной в Париже в 1921 году у них на rue J. Offenbach и в последний раз увидел уже умирающего Бунина в конце лета 1953 года[?]
Летом 1923 года я жил с Буниными на их даче "Бельведер" в Грассе (неподалёку жили Мережковские). Иван Алексеевич писал тогда "Митину любовь", и как будто кое-что во мне дало повод перевести мои черты в рассказ (меня звали, как героя рассказа); в рассказе встречается географическое место, названное моей фамилией ("Шаховское"), кое-что во внешнем типе как будто Иван Алексеевич взял тоже. Но ничего подобного сюжету этого рассказа не было в моей жизни, и я считаю безусловно верным Ваш анализ творческого процесса Бунина-писателя. Я не был согласен с религиозно-философским пониманием Буниным Толстого ("Освобождение Толстого"), и после двух лет изучения материалов и источников, доступных и за границей, я издал труд "Толстой и Церковь" (1935), являющийся иным подходом, чем у Бунина, к проблеме толстовских исканий и нахождений[?]
Я бы даже не стал, уважаемый Олег Николаевич, Вам писать о всём этом, если не почувствовал истинную человечность и этим самым честную научность Вашей книги, её критериев и её установок, единственно достойных человека, писателя и критика. Спасибо Вам за это.
Искренне уважающий Вас И. Ша[?]ховской. "Странник".
Это было письмо архиепископа Иоанна Сан-Францисского, с которого началась наша дружба - по переписке - до самого его ухода из жизни.
В 1973 г. была напечатана моя большая вступительная статья к двухтомнику "Литературного наследства", посвящённому И.А. Бунину - "Путь Бунина-художника". Одновременно я работал над инсценировкой "Грамматики любви" для Театра им. Ермоловой. Первое представление состоялось в том же 1973 году. Спектакли шли с аншлагом 11 лет.
Я всегда стремился написать о Бунине не "сухой гербарий", обращённый к кучке специалистов, а книги для широкой читательской аудитории. Мои работы, в том числе учебное пособие для школ, гимназий, лицеев и колледжей, вышедшее в 2010-м, вызвали немало благодарных откликов. Жизни и творчеству Бунина я отдал 55 лет.
Олег МИХАЙЛОВ
Обсудить на форуме
«Прочь, тихая дума о мягком покое»
«Прочь, тихая дума о мягком покое»
КНИЖНЫЙ
РЯД
Лариса Васильева. Любовь : Лирика. Своевольные строфы. Сказки о любви. - М.: ООО "Бослен", 2010. - 464 с., 6 л. ил. - 3000 экз.
Ларису Васильеву представлять читателю не надо. Известный московский поэт, прозаик, мэтр, воспитавший многих молодых, ставших сегодня известными писателей. В книге с простым и глубоким названием "Любовь" представлены стихи ("Лирика", "Своевольные строфы" и проза "Сказки о любви").
Книга, несмотря на разножанровость, воспринимается гармонично и целостно. Любовь, молодость, старение, смерть, фатальная роль случайности - вот темы, волнующие автора. "Уверена, поэзия и проза, сойдясь в одной книге, способны создать стереоскопичную картину жизни трёх нераздельных Божественных и земных ипостасей: духа, души, тела. Без них нет любви", - считает Лариса Васильева.
Если исходить из теории, что есть поэты-ученики и поэты-учителя, то Васильева, несомненно, поэт-учитель. Сильный уверенный голос, не только задающий вечные вопросы, но и пытающийся ответить на них, взять на себя личную ответственность за земную жизнь, и не только свою. Редкий человек способен сегодня пожалеть кого-то, не плачась и не сетуя на собственные горести и проблемы.
Никто не жалеет,
все жалости просят,
бывает минута,
досада возьмёт:
когда поумнею?
Жестокая проседь
над жёсткой морщиной
ума не даёт.
Прочь, тихая дума
о мягком покое.
Не спрячется сердце
в еловой тиши.
Во мне отпечаталось
время такое:
посмей,
полюби,
помоги,
подскажи!
В безбрежное море
иду без опаски.
Счастливая,
тянутся люди ко мне.
Кому-то нужны
неразумные сказки
и дар - не сгорать
в беспощадном огне.
Такие жизнеутверждающие стихи - большая редкость. Не мелководный оптимизм, а глубокое духовное радование своему существованию и столь же глубокая печаль от понимания того, что не в силах человека преодолеть все несовершенства этого мира, зло и хаос. Победить их можно только любовью, и только ею спасётся потерявшее веру в себя человечество.
Человечество цикл завершает,
и неведомо, что впереди,
и никто ничего не решает
на изгибе такого пути.
Мир ломается, рушится,
бьётся,
жизнь сгорает в жестоком
огне -
неизменным пока остаётся
тихий свет в одиноком огне,
Двух сердец заревое сиянье -
перед ним угасали миры,
и мучительный блеск
мирозданья,
и земных инквизиций костры.
Подойди, постучись у порога,
тронь прохладу окна, позови,
а откроют - проси, ради Бога,
не свободы, не правды - любви.
Лариса Васильева продолжает традиции русской классической поэзии, предпочитая стройные метры - разболтанным и точные рифмы - приблизительным. И это неспроста. Строгая форма как нельзя лучше подходит к ясным мыслям и неторопливому, несбивчивому глубокому дыханию. Автор сосредоточен на содержании, а не на формальных экспериментах - погоня за новыми неожиданными рифмами или ритмическими кульбитами Васильеву мало интересует. Не увлекается поэт и витиеватой метафорикой. Поэтическая экология сегодня в кризисном состоянии. Много мутной воды случайных образов, мало внятных и ясных строк. Лариса Васильева - поэт ясный, с ясным умом и ясной душой, а это дорогого стоит. Добиться простоты всегда сложнее, чем впасть в липкую сложность. Писать внятно и просто труднее. Возьмите и налейте воду в стакан. Замутить её - дело пустяковое, сделать снова чистой - сложный и часто безуспешный процесс.
