Оторвите человека от дела и прокрутите раз сорок вокруг собственной оси. Скоро он потом поймет, что делал и где что должно находиться? А к тем отдельным, кто все же понимал слишком скоро, применялись известные средства успокоения.
И то, надо сказать, Ленин сам не вполне надеялся на свой психологический расчет, и на тот случай, если народ раньше срока очухается, планировал побег большевистской верхушки обратно к Женевскому озеру.
Чем был опасен успех
В отличие от Ленина у декабристов никаких средств связи просто не существовало. А любой курьер был бы местными властями обыскан и привезенные им революционные директивы попали бы не к массам, а к губернатору и полицейским начальникам.
Что же могло произойти в России 1820-х годов после победы радикалов в центре с объявлением об освобождении крестьян и равенстве прав всех сословий?
Во-первых, крестьяне, составлявшие хоть и очень большую, но единственную социальную базу кучки дворян-революционеров, вообще бы ничего не поняли, а вести среди них пропаганду на местах никто бы не позволил.
Во-вторых, в массе своей офицерский состав российской армии состоял из средне— и мелкопоместных дворян, которые только о том и мечтали, чтобы, получив денежную выслугу, вернуться в родные места с почетным званием и зажить спокойной достаточной жизнью. А вместо этого им предложили бы уравняться в правах с собственными крепостными, потеряв, в придачу, наследственное имущество.
Солдат в воинских частях не распропагандируешь по той же, что и крестьян, причине невежества. Плюс к этому, они и знать не умеют никого кроме собственных командиров. Добавим еще, что для темных, но религиозных солдатских душ убийство Государя явилось бы страшным известием. И грамотные офицеры очень легко объяснили бы им, что кто-то из наследников жив, и надо идти спасать Россию.
Что бы и произошло. В масштабах огромной национальной бойни.
Какие самозванцы и просто минидиктаторы появились бы на наших просторах, трудно, да и просто противно гадать.
Несомненно, и то, что часть особенно зажатых помещиками крестьян откликнулась бы на произошедшее поджогами и грабежами. Значит, появились бы и новые Разины-Пугачевы.
Да, очень своеобразное сообщение получил Аракчеев.
В остаток того дня граф хмуро молчал и думал. А наутро следующего сказал Жиркевичу, что не станет писать Государю про сообщение этого иностранца, а доложит все лично.
— Иностранца?
— Что?
— Вы, ваше сиятельство, изволили сказать «иностранец». Он, тот вчерашний, наш русский.
— Я так сказал?! — Аракчеев свел брови и некоторое время сосредоточенно думал. — Постой, а я ведь со вчерашнего вечера так только его про себя и числю. Экая чертовщина! Ты сам ничего не заметил?
— Речь совершенно чистая.
— Речь, да… Да только что-то тут все же не чисто. — Он посмотрел на бронзовый письменный прибор. — Этот, немедля на другой заменить!
Судьба Александра Фигнера была решена. После известных последовавших событий он был легко вычислен. О настоящих обстоятельствах его гибели Жиркевич ничего не пишет.
История в сослагательном наклонении
А интересно все-таки попробовать ответить на вопрос: что же должно было произойти не только с Россией, но и со всею Европой, стань Фигнер военным диктатором? О какой катастрофической ситуации для нее говорил Аракчееву незнакомец, и на каком в отдалении будущем плане?
Историки очень любят подчеркивать, что их наука не признает слова «если». Дескать, что было, то было. И ничего потом не переиграешь. Это наивное и поверхностное суждение.
Во-первых, уже потому, что сами историки слишком часто прошлое фальсифицируют и извращают, придавая ему тот «полезный» смысл, который нужно вложить в умы живущего поколения. Следовательно, то, чего не было — но могло бы быть, считается не менее важным случившегося в действительности.
Во-вторых, любой исторический опыт тем только и интересен, что относится к фактам лишь как к возможностям и открывает причины к ним поведшие или не поведшие. Причины же составляют то самое главное, что требуется изучать.
В-третьих, история как простой набор фактов не только не позволяет ответить на вопрос — что зависит от человека, а что от него не зависит, но даже не позволяет поставить такой вопрос. Иное дело, когда устанавливается вполне полноценный спектр возможностей с пониманием идущих от них альтернативных исторических траекторий. Тогда речь может идти уже не о фактах, а о том, кого «другая» история могла устраивать или не устраивать. И только таким путем могут быть обнаружены соответствующие исторические интересы и силы.
Проведем одну аналогию.
В Европе в XV–XVII веках был популярен прием шифровки в картинах общеизвестных фигур или знаков. При тонком исполнении вы никогда не увидите их, пока не подскажут, в какой именно части картины и что именно нужно искать. Тогда сокрытое вдруг неожиданно и ясно обнаруживается.
То же самое происходит и с историей «в сослагательном наклонении». Она указывает закрытые раньше куски полотна, в которых внимательному взгляду вдруг удается что-то заметить. И иногда там проглядывает такая рожа, что, выражаясь языком Гоголя, только плюнешь и перекрестишься.
Глава XIV. Что скрыли от Аракчеева
Несостоявшееся единение
Итак, «иностранец» предупредил Аракчеева об одной опасности, но скрыл информацию о другой. Значит силы, которые за ним стояли, были кровно в этом заинтересованы.
Узнав о неизбежном революционном дворянском бунте загодя, Александр I имел бы хорошие шансы для попыток к сближению. И по большому счету все было к этому готово. Император не только мучился мыслями о будущей России, но и вместе со Сперанским работал над той ее моделью, которая позволила бы максимально раскрепостить не только крестьян, но и всякую человеческую инициативу, защитить активную часть общества тщательно разработанными законами. Александр вообще очень любил то, что называется сейчас перспективным планированием. Не хватало ему не идей, а именно социальной опоры в обществе, сил, способных к их осуществлению. И не обнаруженные вовремя, они сработали против.
Свободная инициатива в рамках закона, который гарантируется сильной властью (совершенно не важно какой), это идея, на которой стремительно выросла Германия в 30-ые годы нашего века, страны азиатского Юго-Восточного региона в 60–70-ые. Идея, на которой вырос современный североамериканский гигант.
Сразу же нужно сказать, что североамериканцы проделали свой исторический путь в гораздо более сложных условиях, чем те, что имелись на начало 20-ых годов прошлого века в Россия. Американцы в то время, осваивая Запад и Юг, вынуждены были еще иметь дело и с агрессивными индейскими племенами и с белыми и мексиканскими бандформированиями, которые регулярно пополнялись иммигрантами-люмпенами разного рода. Россия не знала таких проблем.
Америка — всего лишь очень большой остров. Поэтому сообщение (прежде всего торговое) с внешним миром при парусном мореплавании было крайне нелегким. Россия же сообщалась с Европой и Азией посуху, ее балтийские и черноморские пути были не сложными и не опасными.
Гражданская война Севера и Юга в Америке выкосила 600 тысяч белых, практически разорила Юг и сильно истощила Север. В России никакой гражданской войны в принципе не должно было быть.
В двадцатые годы прошлого века американцы не только еще не подошли к активной промышленной эксплуатации своих природных ресурсов, но очень плохо их даже знали. В России уже более ста лет активно использовался Урал и ресурсы Центральной России. В частности, оружейная Тула не знала в них никакой нужды.
Однако через сто лет, то есть к 20-ым годам нашего века, Америка заняла лидирующее в мире промышленное положение, добилась выдающихся показателей сельскохозяйственного роста и, уже задолго до этого, добилась главенства закона над всеми областями человеческой жизни. (Первый импичмент американского президента состоялся более ста лет назад).
С чем же пришла Россия?
Сейчас очень принято заявлять, что наша страна в начале двадцатого века развивалась огромными темпами. Это совсем не так.
Россия, которой не было
В одном из своих произведений уже упоминавшийся нами писатель и крупный железнодорожный инженер Гарин-Михайловский горестно восклицает: «Да что же это! Чуть гайка понадобилась посложней, и приходится везти из Германии».
И возили. Не только гайки. Крупное машинное оборудование из Англии и той же Германии. Химическую продукцию. А мыслящие себе хорошую карьеру молодые инженеры ездили стажироваться в Европу. Напомним также, что в 1860–70-ых годах в Лондоне и Будапеште начали уже строить метро.
