Рабочий контроль был отменен, экспроприированные у буржуев шубы сносились, а квартиры были в результате введенной жилищной нормы разгорожены на такие клетушки, что стало в них теснее, чем в подвалах. Поблажки, сделанные после Октябрьской революции пролетариату, очень напоминают то, что происходило в конце второй мировой войны при взятии советскими войсками немецких городов. В течение нескольких дней солдатам разрешалось все. Русские люди в массе своей незлобивы и чужды садистским наклонностям, поэтому особенных зверств не было: солдаты беспробудно пили, отбирали у жителей часы и прочие вещи и насиловали всех немок подходящего возраста. Потом командование железной рукой восстанавливало дисциплину. Солдат гнали на новый штурм, а отбирать вещи, расстреливать и заниматься немками могли уже только начальство да подходившие в безопасном втором эшелоне войска НКГБ.
Итак, вырисовывается следующая картина. Хотя диктатура пролетариата фигурирует в работах Маркса и составляет сущность ленинского вклада в марксизм, обнаружить ее реальные следы в советской действительности после Октябрьской революции не удается.
Не видно не только ее установления, но и ее окончания. В самом деле, когда она кончилась? Кто из нас это заметил? Почему-то конец диктатуры класса феодалов или буржуазии всегда бывал грандиозным событием для страны. Не говоря уже о конце диктатуры целого класса, даже уход со сцены отдельного диктатора никогда не проходил незамеченным: не только Гитлера, но даже Примо де Ривера, Дольфуса, Хорти, Антонеску… Смерть товарища Сталина мы тоже не обошли вниманием. А вот о том, что кончилась диктатура пролетариата, мы узнали задним числом из теоретических статей, и до сих пор никто, включая авторов статей, толком не может сказать, когда это произошло: до принятия Конституции 1936 года или на 20 лет позднее, когда было объявлено, что Советское государство — общенародное.
Это отсутствие фактов и доказательств, сбивчивость даже в теоретической постановке вопроса — безошибочный симптом того, что речь идет о политической фикции.
Поэтому с такой легкостью отказываются от диктатуры пролетариата коммунистические партии. Это отказ не от реальности, а от терминологии. Если им удастся установить свой режим, они будут именовать его «общенародным государством», подобно тому, как и установленные после второй мировой войны коммунистические режимы были названы не «диктатурой пролетариата», а «народной демократией». Сущность же останется той же: диктатура нового класса «управляющих» — его и только его.
Не было диктатуры пролетариата в Советской России. Не было ее и ни в какой иной социалистической стране. Вообще ее не было. И рассуждать о ней — столь же осмысленное занятие, как восторгаться покроем наряда голого короля.
10. «Диктатура над пролетариатом»
Понимали ли Ленин и его соратники, что в действительности в результате Октябрьской революции пролетариат не только не получил государственную власть, но остался подчиненным и эксплуатируемым классом общества? Что, по удачному более позднему выражению Троцкого, установлена была «диктатура над пролетариатом»?
Не могли не понимать. Свидетельство о сознании ими этого факта — то, что в работах Ленина мы находим его обоснование.
Уже накануне Октября в книге «Государство и революция» Ленин впервые заговорил об обществе после революции несколько по-иному, чем принято было прежде в среде марксистов. Вместо живописавшегося ранее безоблачного, благоденствия рабочих и крестьян, освободившихся, наконец, от надсмотра эксплуататоров, Ленин неожиданно выдвинул вопрос о необходимости «учета и контроля». Трудящихся — победителей в предстоявшей революции, оказывается, надо было учитывать, контролировать и дисциплинировать.
После Октябрьской революции Ленин уже в полный голос стал настаивать на «воспитании новой дисциплины» у трудящихся, называя это новой формой классовой борьбы. Наименование было зловещим: в классовой борьбе большевики расправлялись с врагом сурово.
Кто рассматривался в качестве потенциального классового врага? Речь шла уже не о капиталистах и помещиках, а о пролетариях. Ленин отвечал на этот вопрос недвусмысленно: «Разве классовая борьба в эпоху перехода от капитализма к социализму не состоит в том, чтобы охранять интересы рабочего класса от тех горсток, групп, слоев рабочих, которые упорно держатся традиций (привычек) капитализма и продолжают смотреть на Советское государство по-прежнему: дать «ему» работы поменьше и похуже, — содрать с «него» денег побольше»[117].
Ну, слова об «интересах рабочего класса» здесь — привычный эвфемизм для обозначения интересов «авангарда» и его «Советского государства». А остальное все правильно: классовый враг для Ленина — те рабочие, которые не хотят, чтобы их это государство эксплуатировало.
Как видим, Ленин не только сознает реальную обстановку в обществе, но и делает из нее бескомпромиссные выводы.
Кто же должен, по мнению Ленина, осуществлять учет и контроль над трудящимися и бороться против классового врага в столь своеобразном для марксиста истолковании?
Ленин заявляет, что после Октябрьской революции рабочие не знают «над собой никакого ига и никакой власти, кроме власти их собственного объединения, их собственного, более сознательного, смелого, сплоченного, революционного, выдержанного авангарда».[118] Обилие хвалебных прилагательных не меняет того факта, что иго и власть над рабочими, оказывается, все-таки есть, а осуществляет ее «авангард», то есть, по ставшему к тому времени уже стандартным обозначению, организация профессиональных революционеров. Реальность отражена четко.
Ленин сознает, однако, необходимость пополнения рядов этого «авангарда». «Чем глубже переворот, тем больше требуется активных работников для свершения работы замены капитализма аппаратом социализма», — констатирует он менее чем через полтора месяца после Октябрьской революции и ставит задачу: «…сейчас не должно думать об улучшении вот в этот момент своего положения, а думать о том, чтобы стать классом господствующим».[119]
Призыв этот обращен, разумеется, к «народным массам», но фактически к ним относится лишь первая его часть — не думать об улучшении своего положения. Господствующие же позиции предназначены не для самой массы, а для «активных работников», для тех, кто отличится в деле подавления противника и выполнения поставленных ленинцами задач. «Вот на какой работе, — писал Ленин в январе 1918 года, — должны практически выделяться и выдвигаться наверх, в дело общегосударственного управления, организаторские таланты… Им надо помочь развернуться. Они и только они, при поддержке масс, смогут спасти Россию и спасти дело социализма».[120]
Создание господствующего в стране «авангарда» Ленин не рассматривает как временное явление, связанное с революцией, гражданской войной и переходным периодом. Речь идет для Ленина о различной роли и месте различных социальных групп в обществе. Продолжим читать ленинские слова, которые мы уже начинали цитировать в предыдущем параграфе. Вот как поучает Ленин несостоявшегося диктатора — пролетариат:
«Господство рабочего класса в конституции, собственности и в том, что именно мы двигаем дело, а управление — это другое дело, это — дело уменья, дело сноровки…Чтобы управлять, надо иметь людей, умеющих управлять… Уменье управлять с неба не валится и святым духом не приходит, и оттого, что данный класс является передовым классом, он не делается сразу способным к управлению…Для управления, для государственного устройства мы должны иметь людей, которые обладают техникой управления, которые имеют государственный и хозяйственный опыт…».[121]
Вот вам и диктатура пролетариата.
Сыграл уже, сполна сыграл рабочий класс отведенную ему Ильичем роль армии революции. Теперь его дело не диктаторствовать, а работать, учитываться и контролироваться. Не на «диктатуру пролетариата» ориентируется творец ленинизма, а на создание слоя «управляющих» — который, как мы теперь знаем, и будет затем создан.
Ленин сам прилагает к этому руку. В одной из своих последних статей — «Как нам реорганизовать Рабкрин» — он выступает с планом, в котором и следа не остается от «рабочего контроля» («шага противоречивого, шага неполного»). Шагом непротиворечивым и полным должно быть в области контроля, по мнению Ленина, сформирование привилегированного бюрократического аппарата. Служащие этого аппарата — «рабоче-крестьянской инспекции», пишет Ильич, «по моему плану будут, с одной стороны, исполнять чисто секретарские обязанности при других членах Рабкрина… а с другой стороны — должны быть высоко квалифицированы, особо проверены, особо надежны, с высоким жалованьем…».[122]
