Базисная основа развития и формирования человека, и в том числе психическая деятельность, осталась прежней. Человек так же внушаем, как и раньше, верит и надеется на лучшее, так же суеверен, верит в колдовство, магию, экстрасенсов, астрологию и прочую чепуху. Все шарлатаны и проходимцы используют людскую доверчивость для своего обогащения. А на этом деле одурманивания людей им не бескорыстно помогают продажные журналисты и самое страшное орудие — телевидение. Воспитывается человек, нe знающий ограничений. Ведь торжествует приоритет личности перед обществом. Этот антигуманный тезис все время на устах наших демократов-либералов. А это значит: делай все, нет невозможного, нет опасного, нет ни высшего, ни низшего.
Как точно отражается эта мысль в нашем настоящем состоянии общества. "Новые русские" — понятие не национальное, а собирательное. Среди так называемых "новых русских" больше евреев и выходцев с Кавказа, чем русских. Но всех их объединяют вседозволенное хамство и наглость. Они обзавелись запасом каких-то готовых идей. Этим они довольствуются и решают, что с умом у них все в порядке. Они всегда останутся при своем примитивном мнении. Но есть еще и обыватель или "человек массы", по словам выдающегося испанского философа Ортега-и-Гассет: "Человек массы — это тот, кто не ощущает в себе никакого особого дара или отличия от всех, хорошего или дурного, кто чувствует, что он точь-в-точь, как все остальные. Изучая психическую структуру этого нового "человека массы" с точки зрения социальной, мы находим в нем следующее: врожденную, глубокую уверенность в том, что жизнь легка, изобильна, в ней нет трагических ограничений; поэтому заурядный человек проникнут ощущением победы и власти; ощущения эти побуждают его к самоутверждению, к полной удовлетворенности своим моральным и интеллектуальным багажом. Самодовольство ведет к тому, что он не признает никакого внешнего авторитета, никого не слушается, не допускает критики своих мнений и ни с кем не считается. Внутреннее ощущение своей силы побуждает его всегда выказывать превосходство; он ведет себя так, словно он и ему подобные — одни на свете, а поэтому он лезет во все, навязывая свое пошлое мнение, не считаясь ни с кем и ни с чем, то есть следуя принципу "прямого действия". Эти мысли Ортега-и-Гассет обнародовал еще в начале 30-х годов прошлого столетия в работе "Восстание масс", но как они созвучны нашему времени!
Человек малообразованный, с отсутствием самокритики и не умеющий, и не желающий аналитически оценивать окружающий мир и события, очень легко попадает в сети пиарщиков-психологов. Они четко знают и понимают, что у большинства людей мнений нет. Мнение людям надо дать, влить, как жидкость в сосуд, как смазочное масло в машину. Именно этим день и ночь занимаются все СМИ, реклама, а главное, телевидение и кино.
Сами спортсмены-чемпионы, обладающие необычайно обостренным чувством "ego" — " я" — и огромной амбициозностью, являются объектом информационного оболванивания. Но они, кроме того, еще и сами проводники этого информационного пиара, защиты строя, который дает им безбедное существование. Без таких качеств, как амбициозность, как обостренное "еgо", высокая притязательность, лидерство, большой чемпион не может состояться. Но эти качества большого спортсмена делают его более уязвимым, а порой и беспомощным в руках тех, кому он служит.
У великого спортсмена две "смерти". Одна — естественная, и вторая — спортивная "смерть". Вот она-то и не дает бывшему чемпиону спокойно жить. Чемпион, привыкший к вниманию, славе, вдруг в одночасье при проигрыше становится вне поля зрения: появился новый чемпион, теперь поклоняются новому идолу. Но характер-то экс-чемпиона остался прежним. Он привык быть в центре внимания, но, увы, общество, болельщики предпочитают другого. Возникает конфликт. Люди, лишившись былой популярности, иногда напрочь отвергают те идеалы, которым они прежде служили. Большинство из них когда-то с упоением пели осанну то Хрущеву, то Брежневу, то Горбачеву, то Ельцину, в последнее время вдруг стали охаивать все, что связывало их с Родиной, народом.
Обидно, абсолютное большинство великих спортсменов любимы народом, многие помнят, как сражались они, отдавая все силы за победу Великой Державы. Я преклоняюсь перед спортивными подвигами этих атлетов, но в то же время мне бывает стыдно за них, когда ради дешевой популярности они чернят свое советское прошлое.
Мстить своему государству, своему народу — последнее дело. Это по большому счету — неспортивно.
Евгений Не
20 мая 2002 0
21(444)
Date: 21-05-2002
НАШ ЛОБАНОВСКИЙ (Слово памяти из России)
Лобановский ушел до срока, внезапно, как еще много больших и славных людей, когда до срока, внезапно ушло большое и славное время.
Лобановский легендарен как тренер, но не менее легендарен и как футболист, что даже в спорте бывает совсем не часто.
Лобановский играл не так, как многие футболисты в ту пору: вместо привычного "беги — бей", он, может, первым — или вторым, за Стрельцовым — принес на зеленый ковер долгожданное "думай — беги — бей".
Лобановский ни в ком из нас, его обожавших, не знал и не видел фанатов — тогда и слова такого не было, а было имя болельщика, и мы болели футболом, отдавая ему все чувства, мечты, надежды, и то была эпидемия радости, а не фанатичная агрессивность.
Лобановский и те, кто был рядом, играли так, что вся моя Украина, заскучав от родных "Шахтера", "Зари" или "Черноморца", ехала в Киев смотреть "Динамо", хотя никто нас для этого не скликал, и на трибунах мы не бузили, а бессловесно благоговели…
Лобановский шел краем, и здесь в это время был центр, он стремился в атаку одновременно напористо и грациозно, он тонко финтил и мощно и точно бил, или взлетал выше всех, доставая мяч своей светящейся головой, и красиво, эффектно вколачивал в сетку очередной свой фирменный гол!
Лобановский как футболист, и позже как тренер, знал море побед, восхищения, славы, но ведал и штормы, и ураганы, однако всегда был собран, сосредоточен, краток и прям в оценках, казался даже неразговорчивым, хотя и роздал тысячи интервью по всей футбольной земле.
Лобановский, приглашенный в очередной раз возглавить сборную после тренера, внедрявшего некий "искренний футбол", сказал, что искренность — отличное, но индивидуальное качество, а футбол — коллективен, и команду, способную сражаться, формирует на поле братство людей.
Лобановский и был — спортивно, житейски, общественно — создателем этого братства, творцом коллективной воли к победе, происходя из тех самых советских интеллигентов-политехов, которые и обеспечивали стране великие достижения, а народу — высокий взлет духа.
Лобановского будут помнить везде, даже если памятник ему поставят лишь в украинской столице. Но разве киевское "Динамо" — не родная наша история? Разве сам он — не наша семейная честь и гордость?
Лобановскому — светлая, чистая и восторженная память.
Евгений Нефeдов
Александр Лысков
20 мая 2002 0
21(444)
Date: 21-05-2002
Author: Александр Лысков
ФУГА ЛУГА
ПРАЗДНИК НА ОБОЧИНЕ
Весна распахнула свои ворота под виадуками Кольцевой. Зажгла неугасаемый зеленый. По Рязанско-Питерской в белых вишневых облаках, в брызгах черемухи — не на дачу, не на пикник — на землю. Топтать луга, крапленные одуванчиком. Все равно куда, только бы на волю.
Лишь встали за окном леса — быстрее с асфальта нырк в поворот. Узкая бетонка виляет. Шабаново, Шумово, Шапкино. Все на "шэ". Как шелест молодой листвы. И по тормозам, тоже с шипением: впереди на дороге пробка с полкилометра.
Съезжаю на луговую дорогу. Оставляю машину в тени лесополосы и — по мураве.
Захожу в деревню с тыла под "Марш славянки" из динамиков.
Шоссе местного значения является здесь одновременно и главной улицей. Потому — кордон из гаишников. По главной улице старики со старухами идут приодетые. Впереди шестеро смущенных "стариков" с автоматами для салюта из ближайшего стройбата — отрываются в авангарде.
На обочинах школьники машут красными флажками, с удовольствием орут "ура".
Бабки кланяются : спасибо, ребятки! На десять бабок один дед. В такой пропорции доживают победители. Немецкая статистика точна. Где бы мне не приходилось бывать "на земле", в каждой волости — двести погибших. Плюс-минус десять. Вот и здесь, в Шапкино, в березовом мемориале десять щитов, и на каждом по двадцать фамилий.
