Что же касается людей в погонах, то при виде их у ультралибералов и вовсе начинается истерика; договориться с силовиками, этими носителями так называемых имперских комплексов, для ультралибералов в принципе невозможно.
Либерал-консерваторы, напротив, демонстративно восторгаются "Россией, которую мы потеряли", видят в ней антипод "советскому варварству". В Православии они видят "фундамент наших традиций", а тема армии и патриотизма для них хорошо знакома и привычна, хотя временами и звучит откровенно фальшиво.
ИЗ ЭТИХ РАЗЛИЧИЙ вытекает и тот своеобразный водораздел между ультралибералами и либерал-консерваторами, которым стала война в Чечне. Сегодня либеральные ультра полностью принимают ту оценку войны, которую разносит по всему миру западная пропаганда. В Америке и Западной Европе чеченские события преподносят как "колониальный геноцид", который ведет Россия, российская армия, против "маленького народа, отстаивающего свою независимость". Российских воинов изображают жестокими, кровожадными агрессорами. События отражаются, как в перевернутом зеркале, и чудовищные зверства боевиков приписывают нашим военным. Эту картину чеченских событий наши либералы пытаются передать и российской аудитории, дополняя тему "преступной войны" тезисом о бесперспективности военного решения вопроса, поскольку, мол, "невозможно вести войну с целым народом" и.т.д.
Ясно, что убедить Франсуазу Саган или Гюнтера Граса в том, что "Россия уже двести лет уничтожает чеченский народ", несколько проще, чем "рядового" либерала из Москвы и Санкт-Петербурга, даже если последний всей душой верит в Горбачева, Ельцина, общечеловеческие ценности, свободный рынок и.т.д. Откровенная лживость антироссийской и антиармейской пропаганды стала внушать к ультралибералам острое отвращение даже со стороны тех, кто еще совсем недавно аплодировал С.Ковалеву и восхищался Дудаевым и Масхадовым. "Ультра" явно перешли ту черту, за которой даже самые изощренные информационные технологии не достигают цели. По этой причине число сторонников "чистого" либерализма сегодня стремительно тает, что подтверждает и мизерное число голосов, отданных за "Яблоко" на парламентских и президентских выборах.
Раскол затронул и "либеральную творческую интеллигенцию". Настоящий скандал разразился в российском Пен-клубе после того, как его правление в лице А. Битова и А.Ткаченко радостно поддержало своих европейских собратьев по перу, решивших осудить "преступления русской военщины". Не выдержали нервы у Аксенова, Маканина, Латыниной и ряда других членов Пен-клуба, опубликовавших разгневанное письмо в адрес писателей-русофобов. Достаточно знаковым стало и аналогичное выступление "придворных мэтров искусства" в лице Н.Михалкова и других представителей российского (а раньше — советского) культурного истеблишмента.
До сих пор все либералы выстраивались в единую, общую для всех политическую, идеологическую и информационную систему, систему сложную, многоуровневую, построенную таким образом, чтобы оперативно реагировать на любые изменения социально-политической обстановки, отвечать на любой политический вызов. Неоднородность системы, способность интегрировать в себя самые разнообразные социальные, политические и культурные типажи придавали ей гибкость и динамизм, а следовательно, увеличивали ее мощь. Получалось, что в любом случае фиаско одной из либеральных групп не вело к краху всего либерального проекта, а лишь выводило на первый план другую группировку.
Для устойчивости системы были полезны и "ультра", которые составляли ее идеологическую сердцевину, хранили чистоту либерального мировоззрения, и "умеренные", дававшие возможность адаптировать либерализм к идеологическим запросам тех групп населения, которые изначально стояли на государственнических позициях.
Война в Чечне поколебала устои этой системы. Она провела невидимую грань между теми, кто открыто выступил против России, кто призывал Запад к "миротворческой операции" на Кавказе, и теми, кто не захотел или не смог участвовать в антироссийской кампании. Сейчас трещина в либеральном стане углубляется с каждым днем, раскалывая и ломая ощущение общего "мы", ощущение корпоративной сопричастности, которое не покидало либеральный лагерь десятилетиями.
Идеологические расхождения, неожиданно превратились из "игровых" в достаточно реальные, наложились и на противоречия в оценке нового президента РФ. Либерал-консерваторы не скрывают, что довольны Путиным, с которым связывают свои надежды на авторитарную стабилизацию и окончательное закрепление своего социального статуса.
В свою очередь, либеральные ультра, несмотря на все уступки, сделанные Путиным в их адрес, чувствуют себя беспокойно, неуверенно. В их среде циркулируют слухи о том, что либеральных экономистов в правительстве скоро "сольют", "независимым" СМИ "перекроют кислород", Чубайса выкинут из РАО "ЕЭС", а Кириенко используют как элемент либеральной декорации на фасаде режима. Все эти разговоры заканчиваются для участников либеральных сходок мрачным выводом о том, что "Путин — не наш президент", а демократия "находится в опасности".
Так или иначе, система политических координат в нашем обществе стремительно меняется, и какую форму она примет к моменту своего окончательного оформления — не возьмется предсказать никто. И вместе с тем уже сейчас становится ясно, что самая одиозная и русофобская группировка либералов, которая наиболее однозначно и последовательно ориентирована на Запад, постепенно теряет почву под ногами, попада- ет в нарастающую изоляцию, бьется в политических конвульсиях. Несмотря на огромные финансовые вливания и мощную политическую поддержку, она постепенно превращается в замкнутую политическую секту, уже не внушающую страха, но вызывающую одно лишь чувство презрения.
Александр Проханов ЧАША (Отрывки из нового романа)
CЕРЖАНТ КЛЫЧКОВ, по прозвищу Клык, попавший в плен вместе с рядовым Звонаревым, не сомневался, что случившееся с ним несчастье преодолимо. Силач, везучий, почитаемый во взводе за бесстрашие, грубую справедливость, соленые шутки и умное самообладание в бою, он верил в свою удачу. Знал, что не погибнет на этой войне и благополучно, живой и невредимый, вернется домой, в воронежский фабричный поселок, где ждет его родня, интересная и денежная работа в охранном предприятии и разведенная соседка Надька, весело и бесстыдно учившая его любовным забавам. Пуская гранату в окно дымящего здания, прыгая с пулеметом наперевес через воронки, рассматривая убитого чеченца, чью грудь разворотила очередь его пулемета, он испытывал чувство, что кто-то невидимый благоволит к нему, оставляет его в живых, устраняет из жизни тех, кто хотел бы его умертвить. Заглядывая в платяной шкаф разгромленной квартиры, кидая в костер ножки столов и стульев, выпивая стакан трофейной водки и рассказывая хохочущим солдатам похабный анекдот, Клык не сомневался в своем превосходстве не только над товарищами, не только над стреляющими в него врагами, но и над невидимой, витавшей в развалинах силой, управлявшей судьбами людей, исходом боев, течением этой войны, на которой ему гарантирована безопасность и жизнь.
Когда его оглушили в подвале, обмякшего, с тупой болью в затылке, проволакивали по черному подземелью, кидали в липкую зловонную лужу, стреляя над его головой в невидимых преследователей, вытаскивали из чугунного люка, подталкивая стволами автоматов, били ногами на грязном снегу, наклоняя оскаленные бородатые лица, стаскивали полуобморочного, с выбитыми зубами и залитыми кровью глазами, в холодный, обитый железом отсек, Клык, страдая и охая , сохранял в себе скрытую силу и злость. Был убежден, что вырвется от чеченцев, жестоко и беспощадно им отомстит. Найдет в каземате, среди ржавых листов железа, лаз, по которому выберется и ускользнет. Или улучит момент, вырвет из рук врагов оружие и, расстреливая их в упор, проложит дорогу на волю.
Но когда привели его вместе со Звонарем на допрос, поставили под голой электрической лампой на замызганный пол, перед железным столом с замусоленной тетрадкой, когда в комнату вдруг вошел чернобородый, с чернильными выпуклыми глазами человек, остановился перед ними и стал молча, долго смотреть влажными, немигающими глазами, Клык в этом взгляде внезапно почувствовал свою смерть. Темная, слепая сила хлынула в него из этих выпуклых глаз. Окатила изнутри леденящим потоком. Пропитала каждую горячую клетку, замораживая в ней кровяную каплю. Превратила мозг в черный лед, где, как рыба в льдине, остановилась ужасная мысль. И когда человек ушел, оставив на полу комочки мокрой глины, и мозг начал медленно оттаивать, то поселившийся в нем ужас не исчезал, трогал изнутри ледяными щупальцами.
