Для европейца генерал — это прежде всего "человек войны", чье единственное ремесло — воевать. И иначе он просто не воспринимается. Европа воспитана на том, что генералы — суть военные профессионалы, "псы войны" в рафинированном виде. Исторически генералов привлекали только для военных кампаний, отводя им в мирное время лишь роль богатых безработных вельмож.
В России же все было иначе. Для нас генерал был не только и даже не столько "псом войны", сколько высшим администратором, организатором, "царевым оком". Генералы занимались строительством заводов и освоением Сибири, прокладкой дорог и наукой, картографией и разработкой рудников.
Генералов традиционно любил простой народ. Связанные кодексом офицерской чести, кастовой этики и морали, они казались простому люду не в пример честнее и порядочнее коррумпированного местного чиновничества. Традиционно количество административных генеральских должностей в России превосходило количество "строевых", то есть непосредственно связанных с армией. А количество генералов несопоставимо с численностью армии. Поэтому к 1902 году из общего числа генералов — 1386 — лишь 661 ( всего 48%) были "строевыми", а остальные административными. При этом в самой армии среди офицерского состава "административными" были лишь 1 из 9 (13%) младших и старших офицеров и 1 из 5 (20%) старших.
Революция уничтожила старую Россию, и в РСФСР, а затем в СССР, достаточно долго военная элита отсутствовала как таковая, сливаясь и не обособляясь от партийной. Генеральские звания армии вернул Сталин в 1940 году, и с этого времени начинается новая история генералитета в России.
Отношение Сталина к военным, и к генералам в частности, было, если так можно выразиться, "сурово отеческим". Ставя их, безусловно, выше всех остальных высших чиновников государства, он одновременно держал генералитет в жесточайшей дисциплине. Советский генералитет был уже очень мало похож на российский. Сталин относился к генералам чисто по-"европейски" — то есть требовал от них всего двух вещей: абсолютной преданности и умения побеждать врага. Но не подпускал к рычагам управления государством. Эту же традицию продолжили затем и остальные "генсеки". Советские генералы лишь на уровне начальника Генерального штаба и министра обороны впервые допускались к вопросам управления страной.
Конечно, влияние "военного лобби" в высшем политическом руководстве было большим, но никогда не первостепенным, как это любят утверждать некоторые западные исследователи. Все основные решения, в том числе по вопросам мира и войны, принимались сугубо партийным руководством и зачастую вопреки мнению военных. Как, например, ввод войск в Афганистан, против которого выступил Генеральный штаб.
Военная советская элита находилась в двойственном положении. С одной стороны, генеральский корпус (а в СССР в боевом строю на 1991 год было 4 880 генералов) всячески выделялся и подчеркнуто поднимался над всеми остальными социальными группами. С другой, никакой не то что политической, но даже кастовой самостоятельностью генералитету обладать не разрешалось. В любой момент попавший "в немилость" генерал мог быть с позором изгнан со службы при полном молчании остальных. И это к середине 80-х начало угнетать военных. Все чаще стали раздаваться призывы к кастовой солидарности, объединению военных, стала звучать критика политики высшего партийного руководства.
В этом состоянии "невнятного брожения" армия и встретила августовский "путч"...
ЕЛЬЦИН И ГЕНЕРАЛЫ Взаимоотношения Ельцина и армейской верхушки России — тема неисчерпаемая и многоплановая, потому что в переплетении этих символов, как в капле воды, отразилось все многообразие процессов, произошедших в государстве за эти годы.
Разговор стоит начать с самого важного факта — первый "главком" "свободной России" Ельцин никогда в армии не служил. И как любой "гражданский шпак", он понятия не имел о духе, содержании и процессе службы. Никакие курсы, никакие военные кафедры никогда не заменят даже полугода, проведенных в казарме во власти хорошего старшины при культе парашюта, корабля, танка или просто автомата Калашникова. Армия точно так же обрабатывает человека, как шлифовка алмаз. До сего дня для большинства мужского населения бывшего Союза служба в Вооруженных Силах — едва ли не самое яркое воспоминание в жизни, и уж в большинстве своем точно — лучшая ее школа. Любому наблюдательному человеку почти сразу бросается в глаза разница между человеком служившим и человеком, избежавшим службы. Даже в нынешнее смутное время, а раньше — тем более.
Почему я на этом столь подробно остановился? Потому что восприятие армии, ее роли в обществе и места в государстве у людей, знающих службу и не служивших, — абсолютно разное.
Кто хоть раз видел, находясь на КП ПВО под Москвой, воздушный бой, который шел в эти минуты где-то над Арктикой и который отражался на индикаторах локаторов или рвал гусеницами стылую полигонную глину в Белоруссии, тот совсем иначе чувствует армию, чем человек, знающий ее по кино, военной кафедре и рассказам за рюмкой "чая".
Большинство партаппаратчиков эпохи позднего СССР в армии не служили, армию не знали. И как естественное следствие стареющих чиновников — бояться неизвестного — армию они побаивались. И это тоже понятно.
Тот же Ельцин, совершая партийную карьеру на периферии, десятки раз сталкивался со всемогуществом местной армейской элиты, ее особым положением, особым отношением к ней со стороны Кремля и высшего руководства. Ведь даже военный комиссар Свердловской области (лицо в иерархии армии далеко не первое) был уравнен в положении с первым секретарем обкома, а сам "первый" был всего лишь одним из нескольких секретарей, чьи области входили в состав Сибирского военного округа, командующий которым вообще казался ему почти богом...
Необходимо учитывать также то, что Свердловская область, где "вырастал" Ельцин, в те годы была, скорее, вотчиной ВПК, чем самой армии. Сибирь, по традиции, была поделена на второразрядные мобилизационные округа. Здесь не было ни крупных военных группировок, ни новейшей техники, ни больших учений.
Конечно, когда Ельцин "дорос" до первого секретаря обкома, у него появилось достаточно много знакомых среди местной военной элиты. Семейная дружба его связывала, например, с генералом Николаевым (его сын до недавнего времени возглавлял пограничную стражу). Но это были опять же неформальные отношения, которые вряд ли могли "образовывать" Ельцина военному делу.
Впервые же с реальной военной элитой и реальной армией он столкнулся, став первым секретарем МГК КПСС и кандидатом в члены политбюро.
По традиции, ему были продемонстрированы командный пункт Московского округа ПВО и организовано посещение "придворных" Таманской и Кантемировской дивизий.
Затем последовала громкая отставка Ельцина, вместе с которой фактически и закончилось допрезидентское знакомство с армией. Более того, все последующее время Ельцин видел в Вооруженных Силах едва ли не основного врага. Вспомним его заявления по событиям в Тбилиси, Вильнюсе и Карабахе. Во всех до единой его речах по этому поводу армия и военное руководство обвиняются во всех смертных грехах.
Но к 1991 году началось постепенное сближение части армейской верхушки и Ельцина. Причиной этому стало изменение внутриполитической обстановки. Преступное безволие и властный профанизм Горбачева расшатывали страну. США и страны Запада открыто поддерживали оппозицию в лице ультрарадикальной интеллектуальной группировки.
В стране шла открытая пропаганда антикоммунизма, ревизия советской истории, разрастание в республиках национализма.
В этих условиях часть генералитета, осознавая надвигающийся крах Союза и коммунистической идеологии, стала искать возможности встроиться в новую политическую обстановку, сохранить свои привилегии, положение и благосостояние.
Именно в этот период стали отмечаться "'неформальные" встречи Ельцина с высшими военными чинами. Инициаторами их были в основном сами военные, которые видели в грубом, любящем выпить крутом Ельцине "близкого им по духу" человека, в отличие от "чуждых интеллигентиков" — Собчака, Сахарова, Станкевича, Яковлева.
Перед событиями августа 1991 года в армейской верхушке практически произошел раскол. Группа "советских" генералов, несмотря на занимаемые высшие должности, оказалась практически в меньшинстве и изоляции. Язов, Варенников, Ачалов, Макашов, Ахромеев были окружены и блокированы теми, кто уже "договорился" с новой "элитой". Это прежде всего командующий войсками связи Кобец, передававший Ельцину не только все перехваты разговоров Язова, Варенникова и Ахромеева, но даже организовавший доступ к сов.секретной аппаратуре связи американцев — для их дальнейшего радиоконтроля "гекачепистов". Среди самых видных "перебежчиков" были генералы Руцкой, Грачев, Лебедь, Самсонов, Громов, Шапошников, Столяров и многие другие.
