что собирается делать твой папа?
― Мой папа будет тут следить за всем. Ну и за Лабиринтом тоже, но вообще-то он хочет написать роман. Он говорит, что писатель Хемингуэй написал в отеле роман. Нет, кажется, он написал в отеле много романов… Или ― нет, он написал много хороших романов во множестве отелей.
― Тут тонкость, ― сказал дядюшка Юлиус. ― Хороший роман можно написать только в обстреливаемом отеле.
― Ты, дядюшка Юлиус, вполне можешь немного пострелять, ― ответил Малыш. ― У тебя же есть ружьё. Спрячься в свои кусты и пальни по окнам. Я уверен, что папе это понравится.
Но дядюшка Юлиус отчего-то отказался и уехал в город, пообещав, что у них и без этого будет достаточно приключений.
И точно ― прямо на следующий день мама застала папу целующимся в ванной с какой-то голой женщиной.
Напрасно папа кричал, что это настоящее привидение, мама гоняла его по всем этажам отеля шваброй. Это было жутко смешно, но папе эта игра отчего-то не понравилась. Малыш очень хотел посмотреть на голую женщину, которую родители называли фрекен Бок, но эта женщина провалилась как сквозь землю.
«К тому же она наверняка успела одеться», ― утешал себя Малыш.
Но без фрекен Бок мир уже был для него неполон. В какой-то книге он читал, что это называется «Зияние».
А пока папа очень обиделся на всех и, вместо того чтобы писать дальше свой роман, напился.
Малыш пришёл к нему в бар и обнаружил, что папа пьёт не один, а с толстеньким человечком в лётном шлеме, что называл себя Карлсоном.
― Это мой воображаемый друг, ― спокойно сказал папа.
Но Малыш и не думал волноваться: у него самого этих воображаемых друзей была полная кошёлка.
Карлсон ему тоже понравился, и они втроём чуть не устроили в баре пожар, пробуя поджигать разные напитки.
Папа пил несколько дней, и в это время Малыш повсюду видел Карлсона. Он уже не сидел рядом с папой, а познакомился с мамой Малыша и прогуливался с ней под ручку возле Зелёного Лабиринта.
В это время откуда-то появилась очень красивая, интересная девушка и представилась Малышу как фрекен Бок. Она была действительно одета ― в короткое чёрное платьице и белые чулочки, но Малышу уже было всё равно. Им никто не занимался, и он с радостью стал играть с фрекен Бок в «Найди шарик» и «Птичка и яблоки».
Иногда Малыш видел, как совершенно очумелый папа бегает по коридорам с топором. Малыш думал, что папа, наверное, принялся писать русский роман. А в русском романе всегда есть топоры и всяческая суета.
Так дни тянулись за днями, и Малыш очень удивился, когда в отеле зазвонил телефон.
Это был дядюшка Юлиус.
Он выслушал Малыша и завистливо спросил, как часто выигрывает в «Найди шарик». Малыш сказал, что практически всегда, и трубка обиженно замолчала.
Потом дядюшка Юлиус заговорил, а заговорив, сбавил на полтона голос и сообщил Малышу, чтобы он был осторожен.
― Жизнь коротка, а ты так беспечен, ― сказал он. ― Берегись.
― А чего надо беречься? ― переспросил Малыш изумлённо.
― Берегись внутренних друзей. Ну и Зелёного Лабиринта, конечно. А то будет тебе Зияние.
Но уберечься не получилось, потому что сразу после этого папа заблудился в этом самом Лабиринте и орал так жалобно, что Малыш пошёл его спасать. Он полчаса бродил среди кустов, пока не вышел на странную поляну, посреди которой прыгали его отец и Карлсон. Они дрались на коротких суковатых палках, и видно было, что Карлсон побеждает.
Вдруг поляну озарила фиолетовая молния, и, ломая сучья, Малыш вместе с папой вылетели из Зелёного Лабиринта. Наверное, в этот момент произошло «Зияние».
Малыш очнулся оттого, что мама пыталась запихнуть его в машину. Там уже сидел мертвецки пьяный папа. Малыш подумал, что для папы это стало давно обычным делом, но вот в маме что-то настораживало. И верно! Он вдруг понял, что у мамы здоровенный синяк под глазом.
Мама вела машину посреди Лапландской равнины и бормотала себе под нос:
― Вот они, ваши сказки, вот они, ваши сказочники…
А Малыш, расплющив нос о стекло, смотрел в темнеющий вечерний пейзаж.
Он думал о том, как было бы хорошо, если бы фрекен Бок жила бы с ними. Мама ведь не вечно будет злиться ― это ведь пустяки, дело-то житейское.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
30 января 2021
История про то, что два раза не вставать (2021-02-02)
Обнаружил между тем, что в нашем богоспасаемом Отечестве мало что меняется не только за сто лет, но и на более коротких отрезках. Тут одна отрада, что мои старые тексты содержат вечно актуальные цитаты.
Например, относящиеся к борьбе с ненормативной лексикой. В частности, наша литература даёт массу примеров того, как не написав ни единого запрещённого слова, сказать всё что нужно. И даже как-то больше, чем нужно.
Есть у такого, к сожалению, полузабытого писателя Леонида Соболева очень сильный роман «Капитальный ремонт» (1932). Роман этот не окончен, и не мог быть окончен в той манере, в какой начинался. В нём слишком много той вольной работы со словом, что была в двадцатые, точных метафор, которые разворачиваются перед читателем как бы самостоятельно, много деталей — всего того, что делало литературу двадцатых годов прошлого века удивительной. Так вот, в этом романе есть один эпизод и его последствия, сюжетная линия, что проходит через весь текст: матрос висит в люльке у борта большого военного корабля и драит огромный герб Российской империи, укрепленный на корме броненосца. Матрос смотрит на орла и ненависть захлёстывает его: «Во-первых, это был объект унизительного ненужного труда. Во-вторых, он был окаянным символом царской власти, примелькавшимся на бляхах городовых знаком насилия, неотделимым признаком многих вещей, ненавистных с детства: монопольки, где орёл смотрел с зеленой вывески, холодно наблюдая трагедию пропиваемых грошей; волостного правления, куда тащили спасённые от отцовского запоя деньги; полицейского участка; адмиральских погон; заводской конторы; балтийского флотского экипажа, впервые познакомившего его с военной службой.
Однако орёл над его головой, обмазанный чистолем как густыми зелеными соплями, далеко не был великолепен, и это доставляло Тюльманкову злорадное удовольствие.
— Сволочь, — сказал он вслух, потому что никто, кроме часового у флага высоко над
