На аэродроме установили два шеста, меж ними протянули верёвку, на которой привязали тяжёлую колодку. Первый заход был неудачен. Якорёк сдёрнул колодку, но конец не выдержал и он вместе с колодкой полетел на землю. Привязали якорёк (кошку) на более крепкую верёвку, и опыт удался.
Настал день выборов. Хоть он для нас был и рабочим, но на аэродроме всё выглядело празднично. Люди были приодеты, на зданиях развевались флаги, пестрели плакаты, голосистый динамик разливал весёлую, бодрящую музыку.
Один за другим взлетали самолёты. Я поглядывал на быстрый их бег, ожидая задания.
– Берите погоду, – наконец, сообщил мне диспетчер, – звонили из района, просят забрать урну с бюллетенями. На острове проголосовали все.
– Ну вот, Семён Семёнович, сейчас и полетим. Своевременно потревожился ты о рыбаках, они исполнили гражданский долг. Надо не подкачать, доставить их голоса на избирательный участок, – сказал я бортмеханику, когда он доложил о готовности машины.
– Не подкачаем, командир, – уверенно ответил он, приготавливаясь к запуску мотора.
…Прошёл час, как мы покинули землю. Позади остались широкие и узкие речушки дельты с лохматыми, заросшими камышом берегами, под нами были обширные, подёрнутые водорослями меляки взморья, а впереди, на горизонте, показался остров – наша цель.
– Вот это меня и беспокоило, – сказал я механику, указывая на шесты, меж которых была натянута верёвка.
Рыбаки всё сделали по-своему, подобротнее, покрепче и установили вне плоскости ветра. Надо было определить, с какой стороны пролететь, чтобы сдёрнуть верёвку, не потащив за собой шесты.
– Ну, Семён, приготовься, делаю заход. Смотри, если верёвка не сдёрнется, бросай свою.
Механик спустил за борт «кошку», которая тащилась за самолётом, взлетая то вверх, то вниз.
Снижаясь, я вёл машину на цель. Но вот меж шестами якорёк подскочил, не зацепив урну. Видя это, люди сбежались под верёвку, желая помочь нам. Руками и сами приседая, они показывали нам, чтобы спуститься ниже.
Боясь зацепить людей, пришлось подняться выше и выбрать якорёк. Наконец, на земле поняли, что они мешают и удалились.
Повторяем заход. Вот самолёт проскочил на уровне шестов и содрогнулся. Я быстро оглянулся назад и увидел внизу урну. Она волочилась, крутясь и цепляясь за макушки камыша.
Набирая высоту, я плавно разворачивал самолёт над маленьким островком, боясь уходить в море. Вдруг сорвётся урна, не выдержит тонкий лёд и всё пропало. Пока я исполнял все предосторожности, механик, тяжело дыша, подтянул урну и, быстро перекинув в кабину, грудью прижал её, словно пойманную рыбину.
Я сразу почувствовал облегчение, будто сам тянул её, и, одобрительно кивнув механику, взял курс на берег.
Резкий, слегка дребезжащий голос репродуктора облетел ожидавших пассажиров. Они вмиг встрепенулись, засуетились, услышав о начале посадки, и дружно направились к самолёту.
Среди них шла Агриппина Васильевна, сгорбленная старушка, с лицом морщинистым, загорелым, с выражением растерянности на нём. Она впервые собиралась добраться до дому самолётом. Взойдя по лёгкой металлической лесенке, робко осмотрела просторную кабину, незнакомых людей и осторожно села подле молодой женщины. Беспокойно оглядывалась на дверь, словно кого-то ожидая и, перекинув взгляд на молодое бледно-болезненное лицо соседки, тихо её спросила:
– Зина, а не сойти ли нам, морем-то спокойнее будет?
– Не волнуйся, мама, всё будет хорошо, – ответила дочь, глядя на неё большими, глубоко запавшими чёрными глазами. Старуха, уловив в них искреннюю убеждённость, успокоилась.
Вдруг под левым крылом раздался оглушительный хлопок, второй, и мотор ровно заработал. Следом закрутился винт и у другого мотора.
Старушка, вздрогнув, вновь оглянулась на дверь, и увидела лётчика, быстро проходившего в пилотскую кабину. Она только и успела рассмотреть рослую фигуру и строгое, со шрамом через левую бровь, казалось, давно знакомое лицо.
«А ведь где-то встречала я этого паренька», – подумала Агриппина Васильевна. И мысль эта целиком овладела ей. В памяти стал смутно возникать чей-то, казалось, близкий образ.
– Ну, скоро полетим, – веско произнёс один из пассажиров.
Старушка поспешно туже затянула на голове клетчатую косынку. «Полетим? Скоро? Нет, ни за что не гляну». Она осторожно отодвинулась от светлого квадратного стекла и испытующим взглядом обвела кабину.
Зина, заметив это, невольно улыбнулась и откинулась на спинку кресла.
Тем временем самолёт побежал по аэродрому, слегка подпрыгнул на неровностях, и, покинув землю, плавно устремился ввысь.
Агриппина Васильевна почувствовала толчки, ухватилась было за кресло и, прикрыв глаза, подумала: «Никак, полетели».
Но, вот опять всё также стало спокойно и только по-прежнему гудели моторы.
– Видно так показалось, – облегчённо вздохнув, сказала она и посмотрела на пассажиров.
Ни тревоги, ни страха, а попрежнему спокойные лица видела она, и тем успокоилась.
Под крылом самолёта проносились то озёра с густо заросшими камышом берегами, то крутые извилины рек, где к воде склонялись вётлы. Мелькали желтеющие бугры, облепленные квадратами серых коробок-домов, огромные поля камышовых дебрей, над которыми метались стаи птиц, и, наконец, заблестело осеннее ветреное море.
Зеленоватые волны растянулись, как меха гигантского баяна. Ветер неустанно сводил и разводил их могучие рёбра и представлялось, словно не моторы гудят, а море – грозное и сильное.
Самолёт, будто мёртво, висел в прозрачном спокойном воздухе. Внизу рябило море. Монотонно пели моторы. Клонило в сон. Многие из пассажиров смыкали отяжелевшие веки.
Одни сидели, поглядывая в окно, другие читали, а тех, что спали, Агриппина Васильевна считала счастливцами: проспят и страха не почувствуют. Ей тоже хотелось непременно уснуть. Она крепко сжимала веки, но сна не было. Напряжённое состояние, шум и лёгкое вздрагивание самолёта отгоняли его.
«Нешто, пока не поздно, забрать Зину да пересесть на моторную рыбницу», – подумала она и опять глянула на худенькое бледное лицо дочери.
«Только не вздумай, Васильевна, морем, – вдруг вспомнились напутственные слова зятя, – двое суток болтаться после операции Зине не легко. Самолётом, непременно самолётом, один час и дома будете…»
«Ну, ладно, – решительно заключила Агриппина Васильевна, снова посмотрев на дочь. – Будь по-твоему».
Вдруг Зина, как бы разбуженная взглядом матери, резко вскинула голову так, что дремота вмиг отлетела.
– Ну, как самочувствие, мама, как полёт?
– Вот когда полетим, скажу, а пока всё присноравливаюсь, как это лететь-то буду…
– Поздно, мама, думать об этом, поздно. Посмотри– ка, что под нами? – загадочно сказала дочь и, глянув на часы, добавила: – Уж скоро дома будем.
– Как до-ма бу-у-дем? – с дрожью в голосе повторила мать и недоверчиво, с испугом посмотрела на дочь. Но любопытство взяло верх над страхом и она осторожно, словно подходя к краю высокого обрыва, придвинулась к окну и поглядела вниз.
– Батюшки! – всплеснула она руками. – Да неужто… – и снова прильнула к прохладному стеклу.
Под крылом, на зеленоватой воде, как в ночном небе месяц, желтея, плыл остров Кулалы.
– Батюшки! – удивилась она. – Да маленький-то он какой. А домики-то, – показывала она на северный конец острова, где распластался в несколько домов посёлок: – ну, как есть спичечные коробки. Зина! Зина! – продолжала она, – ведь когда-то здесь мы жили. Помнишь?
Посёлок быстро удалялся, сливаясь с морем, а старушка присела на корточки, прикрыла ладонью глаза и сквозь узкую щель меж пальцев продолжала наблюдение.
– Мамаша, зачем это глаза закрыли, что страшно? – спросил удивлённый её перемене сосед.
– Так лучше видно, сынок, – повернув голову, пояснила она и снова увидела пилота со шрамом над бровью. Проходя мимо, он негромко сказал: «Родина!», – и показал рукой вниз. Она уловила лишь это слово и больше ничего не разобрала.
От новых впечатлений у ней кружилась голова, перед глазами проносились, сменяясь одна за другой, знакомые с детства картины… Ещё быстрее промелькнула в памяти прожитая на острове долгая жизнь.
Восьмилетней девочкой она впервые смело спрыгнула с небольшого парусника, доставившего её семью на этот затерянный в море клочок земли. С тех пор прошло шесть десятков лет. Вся большая трудная жизнь рыбачки протекла на узком, но длинном, усыпанном мелкой ракушей острове. И вот он лежит перед ней весь, как на ладони.
Недолго любовалась землёй Агриппина Васильевна. Самолёт уносил её вперёд, откуда навстречу выплывал огромным кораблём обрывистый угол полуострова Мангишлак. Вдоль его отвесных стен пенились набегающие волны.
Самолёт накренился на левое крыло, описывая круг. Заметив, что крыло круто провалилось вниз, а море будто покосилось и одним краем вздыбилось к небу, старушка отпрянула от окна. Сидевший напротив тучный пассажир в костюме песочного цвета заметил это.
