Церковь Сатаны была создана не затем, чтобы подчинить миллионы зависимых душ, нуждающихся в развлечениях и организованных еженедельных собраниях для поддержания дисциплины. ЛаВей основал организацию для нонконформистов, тех отчужденных, чувствовавших себя лишенными гражданских прав в наказание за собственную независимость, и с гордостью признали Сатану — первого бунтаря — своим покровителем. ЛаВей хотел, чтобы христианство, которое, с его точки зрения, насаждает тупость и нудное самодовольство, навсегда ушло в прошлое. Пропасть между нашей социальной эволюцией и нашим научным и технологическим прогрессом становилась угрожающе широкой. ЛаВей хотел, чтобы мы получили орудия революции против искусственной «морали», прежде чем гипертрофия интеллекта станет для всех нас фатальной. Создав сатанизм, Антон ЛаВей нанес христианству coup de grace.[3]
И все же, несмотря на все его влияние, «боги» нашей медиацентристской культуры по большей части игнорируют ЛаВея. Зайдите в «нью-эйджевский» отдел ближайшего к вам книжного магазина. Вы увидите книги дельцов, которые позаимствовали идеи ЛаВея и приклеили к ним более приятный ярлык, руководствуясь соображениями критической и финансовой выгоды. Даже ученые, которые исследуют «темные», «демонические» или в буквальном смысле «сатанинские» влияния в современном мире, очевидным образом опираясь на философию ЛаВея, сплошь и рядом ограничиваются упоминанием его имени где-нибудь в библиографии. Наконец, существуют самозваные псевдо-сатанинские группы, заявляющие, что «начинают оттуда, где остановилась Церковь Сатаны», но, как говорит ЛаВей, по-прежнему боящиеся грозного слова на букву С.
По книжным стеллажам и подмосткам ток-шоу проносится впечатляющая череда «экспертов» по сатанизму (обычно работающих в правоохранительных органах, университетах или адвокатских конторах), которые ловко крутят головами, чтобы не столкнуться нос к носу с подлинным сатанизмом. Христианские паникеры трясущимися руками суют драные экземпляры «Сатанинской Библии» в объективы телекамер, бормоча бессмысленные и ничем не подкрепленные бредни о кровавых жертвоприношениях и чудовищных преступлениях против детей. Зная Антона ЛаВея так долго, как его знаю я, трудно удержаться от вопроса: не является ли патентованная абсурдность христианской истерии частью дьявольского плана по созданию просатанинской реакции? Задумываясь об этом, я понимаю, что Антон ЛаВей, возможно, самый опасный человек во Вселенной.
Аутсайдеру, чужаку всегда не очень-то доверяют. ЛаВею известно, что это неизбежное следствие роли обвинителя: люди не желают слышать то, что он должен сказать. Но может быть, мы заслужили возрождения брутального, живущего по собственному кодексу чести антигероя «черных» фильмов. И в этом новом, сатанинском мире его собственного изобретения следует ожидать, что Дьявол взыщет со своих должников.
Глава 1. Сатанистами рождаются, а не становятся
Если у богов есть драматическое чутье, они проявили его в темную, ненастную ночь 11 апреля 1930 года — ночь, когда родился Антон Шандор ЛаВей. Пророчески вступивший в мир под знаком Овна (чей символ — рогатый баран), Антон ЛаВей соединил в себе французскую, эльзасскую, немецкую, русскую и румынскую крови. Уже в момент рождения у него были густые шелковистые черные волосы и странные янтарные глаза, выдававшие в нем наследника монголов и потомка цыган. На протяжении жизни необычная внешность заставляла людей принимать его за латиноамериканца, пруссака, даже за уроженца Востока. Хотя он родился в Чикаго — там, куда сейчас отбрасывает свою тень черное трапециевидное здание, построенное Джоном Хэнкоком, — его родители вскоре переехали в прибрежную зону Сан-Франциско. Тони, как его будут называть в юные годы, провел почти все свое отрочество в близлежащих городках, где никто не мешал ему исследовать обширные девственные болота, ныне застроенные типовыми домами и торговыми центрами.
Августа ЛаВей и ее муж Джо, агент по продаже спиртных напитков, воспитывали Тони так, как воспитывали бы любого смышленого, спокойного мальчишку, стараясь привить ему ценности среднего класса и не навязывая никаких религиозных догм. К семи годам он увлекся историями о сверхъестественном и оккультном, страсть к которым сохранит на всю жизнь. Неспособный по малолетству полностью понять то, о чем он читал, Тони обращался за разъяснениями к своей бабушке по матери, Любе Колтон (урожденной Лупеску-Примаковой; ее отец был цыганом, а мать-еврейкой), которая делилась с ним мистикой своей родной Трансильвании — суевериями, передававшимися из поколения в поколение и воплотившимися в легенде о Дракуле, величайшем вампире всех времен и народов. Собаки, воющие, предчувствуя смерть хозяина, страх, что написанный с тебя портрет может украсть твою душу, зловещий смысл птицы, залетевшей в дом, — все эти сумеречные ужасы были лейтмотивом рассказов бабушки Колтон. Ее воспоминания о кровавых сражениях с турецкими и русскими захватчиками, о раздорах между Венгрией и Румынией воспламеняли воображение Тони. Бабушка также любила поговорить об эксцентричности собственной семьи — о своем покойном муже, Борисе Колтоне, троцкисте и прирожденном бунтаре родом из древнего грузинского племени тогаров (от которых получил свое имя Тогар, знаменитый дрессировщик диких животных Евразии), и своем брате, в качестве дрессировщика медведей добравшемся со странствующими цирками от Черного моря до Венгрии. Вскоре юный Тони гораздо сильнее сроднился с персонажами, о которых читал и слышал, чем с кем-либо из мальчиков, которые, как предполагалось, были ему ровней.
Не будучи полностью удовлетворенным историями своей бабушки, Тони начал исследовать корни тех апокрифов, что она рассказывала ему. Избежав давления набожной, суеверной среды, он самоучкой пустился в путешествие по мрачнейшим царствам оккультизма. Он запоем читал все, что мог найти по интересующей его теме: классические рассказы об ужасах и привидениях, «Дракулу» Брема Стокера, «Франкенштейна» Мэри Шелли и самое популярное в то время выражение «темной стороны мироздания» — журнал Weird Tales («Странные сказки»). К 12 годам Тони успел проштудировать (и был ими разочарован) имевшие широкое хождение оккультные гримуары[4] вроде «Albertus Magnus» и «Шестой и седьмой книги Моисея». Он обнаружил, что магические трактаты Монтегю Саммерса и Артура Уэйта переполнены бесполезной заумью, и сосредоточился на подлинной магии гипноза и сценических эффектах. Проглотив «Практические уроки гипноза» доктора Уильяма Уэсли, Тони быстро обрел способность весьма успешно применять описанные в книге методы. Оглядываясь на свои отроческие изыскания, ЛаВей вспоминает: «Я просмотрел все гримуары и нашел в них сплошную чушь. Защищать себя, очертив круг! Когда я начал разрабатывать свои собственные ритуалы, разочаровавшись во всем, что читал, я очерчивал пылающую пентаграмму для вызова этих сил. Потом я наткнулся на [Уильяма] Мортенсена (фотографа, написавшего «Управление взглядом»). И я понял: вот она, магия. Вот то, чего я искал. Но этого не может быть. Это просто маленькая книжица о технике фотографии! У меня внутри разгорелся спор. В конце концов я убедился, что это настоящая магия. В поисках магической истины я полагался больше на художественную литературу. Лавкрафт, «Карнаки» Ходжсона, «Псы Тиндало» Лонга[5] — вот где я находил пищу для размышлений, которую не мог обнаружить в так называемых «опасных» книгах о черной магии.
Разве никто раньше не вызывал демонов как своих друзей? Я был убежден, что люди предпринимали такие попытки. Похоже, они делали это на тщательно охраняемом подпольном уровне и, может быть, молчали потому, что получали положительные результаты».
Становилось все более очевидно, что интересы Тони отличаются от интересов среднего подростка. Он никогда особо не увлекался спортом, из-за чего был заклеймен «нездоровым». Но он всегда с легкостью заводил друзей, и его дом был полон ребятишек, ожидающих, что Тони придумает что-нибудь увлекательное. Он организовывал «военные отряды» и «тайные общества», но ему это опротивело, так как другие мальчики выбивались из роли или слишком быстро теряли интерес. Очень часто они присасывались к ЛаВею как паразиты. «Они заявлялись ко мне, вдохновленные как черти тем, чем я занимался, устраивали полный кавардак и топали домой». ЛаВей не особенно расстраивался из-за своей неспособности «влиться в коллектив». «Я никогда не был «бунтарем», потому что никогда не был частью чего-то, против чего стоило бунтовать. Я никогда не был принят ни в какую группу, вот в чем все дело».
Также у Тони не было нужды особо бунтовать против своих родителей, хотя он и чувствовал, что они никогда его по-настоящему не понимали. «Моя мать была по-своему непоседой. Она постоянно переставляла мебель или, еще что хуже, решала, что нам по какой-нибудь дурацкой причине нужно переехать в другой дом. Меня бесило, что мной так помыкают, но мой отец относился к числу людей, которые никогда не рыпаются. Люди называли его настоящим принцем. Они оба казались мне людьми довольно нерешительными, у которых ни о чем нет твердого мнения. Еще когда я был мальчиком, они стали следовать моим советам насчет того, какой модели купить машину, насчет всего, где нужно эстетическое чутье. По сути, они позволяли мне делать все, что я захочу, вот только моя мать всегда советовала мне не травмировать руки — «будь паинькой, не дерись» — из-за моей музыки. Разумеется, когда я стал старше, я не слишком много рассказывал им о своих делах, потому что не хотел, чтобы они беспокоились».
