Загипнотизированный цельностью воссозданной перед ним обстановки, он постиг важный метод магии и внушения. В малый объем пространства экспозиции невозможно было втиснуть всю квартиру со всей ее грязью, но то, что было на виду, тем не менее вызывало ощущение законченности. Тони обнаружил, что не обязательно показывать весь предмет целиком, достаточно сделать несколько правильных намеков, чтобы сознание зрителя (или участника) могло восстановить недостающие элементы. Он был настолько заворожен уменьшенной копией Чикаго, что построил миниатюрный город у себя в спальне. Это приобретенное в юном возрасте практическое знание эмпирического внушения в сочетании с приемами сенсорной проекции, которые он совершенствовал долгие годы, привело Тони к созданию андроидов и ритуалов Церкви Сатаны.
Когда началась Вторая мировая война, у ЛаВея развился интерес к военному оружию, технике и обмундированию. Он часами просиживал в библиотеке, медитируя над текстами о военных кораблях, артиллерии и армиях. ЛаВей собирал информацию о дирижаблях — о «Гинденбурге», «Цеппелине», «Шенандоа», «Акроне», «Маконе». (Много лет спустя ЛаВей внес свой вклад в написание и экранизацию книги Майкла Муни «Гинденбург».) «Боевые корабли Джейна», каталог флотских боеприпасов, выпускаемый с 1897 года Фредом Т. Джейном, был основным источником сведений. В нем содержалась реклама пушек, торпед — всего, в чем нуждалась страна, чтобы вести войну, — от ведущих мировых производителей оружия, таких как Крупп и Викерс. Тони решил, что должен иметь экземпляр каталога, и начал копить мелочь на 20-долларовую покупку.
«Кажется, если ты хочешь начать войну, — думал ЛаВей, — ты можешь купить для этого армию или флот. Смотри: вот этот парень, Фрэнсис Бэннермен, покупает остров на реке Гудзон и запасает в своем замке столько оружия, что его хватит для уничтожения всего мира. Если где-нибудь вспыхнет война, он вооружит любую сторону, лишь бы у нее были деньги на покупку его запасов. Это так примитивно. Военачальники заказывают для своих армий или флотов достаточное количество оружия из арсенала Бэннермена и таким образом решаютучасть миллионов людей. Для этих изготовителей боеприпасов все это просто-напросто коммерция. Целые нации поднимаются на войну, исходя из предположения, что одна сторона воюет против другой. Но вот объявляются эти поставщики оружия прямо посреди схватки, даже в тех местах, где люди сражаются за идеологию, и они продают за наличные армии и флоты врагам, намеренным разгромить ту самую страну, в которой они, поставщики, проживают».
В средней школе Тони решил, что, несмотря на свой всепоглощающий интерес к военному делу, он определенно не хочет посещать обязательные занятия в спортзале или занятия ROTC (Службы подготовки офицеров резерва). В честь французского Иностранного легиона он носил французское кепи (прямо из каталога Бэннермена), которое иногда менял на кожаную пилотскую куртку и белый шелковый шарф, или шляпу солдата Африканского корпуса. Он терпеть не мог своих лишенных чувства драматизма школьных товарищей. Когда ЛаВей ехал в школьном автобусе, по его словам, он ощущал себя «запертым в тюремной камере с варварами-гиббонами». Когда Тони, несмотря на его яростные протесты, заставили ходить в спортзал, он научился лишь презрению к шлепающим друг друга полотенцами, дурашливым юным мужланам, с которыми, как ожидалось, он должен был толкаться и бороться и чьим шуткам должен был смеяться. Как это часто случается с молодыми людьми, наделенными необычно мощными мужскими достоинствами, Тони чувствовал смущение, раздеваясь перед другими мальчиками. В нем развилось отвращение к «латентным гомосексуалистам и похабным типам», с которыми он был вынужден тереться телами в спортзале. Их многозначительные перемигивания и оскорбительные ремарки лишь укрепляли Тони в осознании собственной «инаковости». Хотя одноклассники смотрели на него как на «монстра», Тони считал себя «островком душевного здоровья, окруженным визгливой дикостью дебильных тинейджеров, непрерывно распираемых энергией, подавляемой дома». Он ненавидел командные виды спорта и полагал наматывание кругов на беговой дорожке невероятно бездарной тратой времени, чем-то, на что добровольно не согласилось бы никакое животное. Но в таком случае, думал Тони, животные соображают лучше людей.
Тони хотел заниматься дзюдо, но в школах оно не преподавалось. За неимением другого выхода ЛаВей убедил доктора выписать ему справку, освобождающую от занятий в спортзале, и вместо уроков физкультуры и занятий ROTC отдыхал в специальной комнате вместе с другими неатлетическими мальчиками. К счастью, в школе работала молодая, стройная медсестра, не дававшая ЛаВею скучать. Судя по всему, она обожала рассматривать гениталии мальчиков. Если Тони жаловался на недомогание, она приказывала ему снять штаны, в чем бы не заключалась проблема. «Я не знаю, обращалась ли она так же с другими парнями; мне было неловко спрашивать у них». Она всегда целомудренно отворачивалась, чтобы не оскорблять его достоинства, но ЛаВей заметил, что она подсматривает в зеркальце пудреницы, делая вид, что проверяет, не размазалась ли помада.
Лишился хвоста. То есть лишних позвонков в конце позвоночника, образовывавших хватательный хвостовой отросток, имеющийся примерно у одного человека из сотни тысяч. Никогда особо не мешал, пока Тони не достиг половой зрелости. «Начал причинять мне массу проблем лет в 11 или 12. Пару раз я его травмировал. Пришлось научиться садиться боком». Потом он вновь воспалился, причинив ужасную боль. «Однажды ночью меня забрали в срочную хирургию — пришлось его снова дренировать. Как назло, ударили заморозки. Дело было во время войны, и в больнице не было свободных палат. Доктора не хотели рисковать — давать мне общий наркоз и отправлять домой по морозу — так что дали лишь местный. Я прокусил резиновую подстилку, на которой лежал, и погнул стальную перекладину кушетки.
Главными мужскими ролевыми моделями молодого ЛаВея были его дядья. Они совершенно соответствовали маскулинному архетипу 30-х и 40-х годов и оба вдохновляли и воодушевляли Тони. Через одного дядю, владевшего судном, которое во время войны было рекрутировано в противолодочный патруль резерва Береговой охраны, Тони еще ближе познакомился с морем, которое обожал с детства. ЛаВей помнит, что был очарован подводными лодками, и считает особым благословением то, что ему довелось видеть, как самая большая субмарина Соединенных Штатов всплывает на поверхность практически под его ногами. И он помнит «Чайна Клипер» — легендарный самолет компании «Пан Американ», взлетавший из залива Сан-Франциско и совершавший облеты Тихоокеанского побережья, в один из которых ЛаВей смог отправиться на его борту.
Когда весной 1945 года один из дядьев ЛаВея был нанят в качестве гражданского инженера восстанавливать взлетно-посадочные полосы для армии США в Германии, Тони поехал с ним. Дядя только что развелся, а ему была выдана семейная виза для перевозки жены. Юный ЛаВей получил возможность сопровождать его в ее отсутствие. Именно во время этого путешествия он увидел конфискованные нацистские schauerfilmen (фильмы ужасов) в берлинском командном пункте. Немецкий переводчик объяснил, что эти фильмы содержали не просто рассказ о вымышленных событиях, но, скорее, символическое, едва замаскированное изображение оккультного склада ума нацистов. Слухи о Черном Ордене дьяволопоклонников как неотъемлемой составляющей Третьего рейха не могли не разжечь интерес ЛаВея. Тони был впечатлен кинематографическими приемами таких фильмов времен Веймарской республики и рейха, как «Кабинет доктора Калигари», «М», «Юный гитлеровец Квекс», «Морганрот» и цикл о докторе Мабузе. Гипнотическое освещение и странные, тревожащие ракурсы съемки произвели на ЛаВея неизгладимое впечатление. Через несколько десятилетий он использует эти элементы в ритуалах Церкви Сатаны. Тупые углы, которыми изобилуют экспрессионистские фильмы, подсказали ЛаВею идею, которую он в конце концов воплотил в своем «Законе Трапецоида». Не менее волнующей для юного ЛаВея была возможность поиграть на киношном органе в Брайтоне. Будучи в Северной Африке, в День Победы союзных войск в Европе,[10] он даже получил шанс посетить штаб-квартиру Иностранного легиона в Сидибель-Аббисе в Марокко — «надо ли говорить, что первым делом я обзавелся легионерским кепи и шляпой солдата Африканского корпуса?»
Занимаясь своими эклектичными штудиями, Тони открыл для себя трех мужчин, которые, с его точки зрения, воистину применяли орудия Дьявола в своих интересах: это были Распутин, Калиостро и сэр Бэзил Захарофф.
Григорий Ефимович Распутин родился в 1872 году в селе Покровское, в Сибири. Присоединившись в 1904 году к религиозной секте «хлыстов», он принял философию, разделяемую маркизом де Садом: «Греши, чтобы ты мог быть прощен». По ночам, в лесу на отшибе деревни, он собирал у костров молоденьких девушек, говоря им: «Во мне воплощена частица Высшего Существа. Только через меня вы можете спастись; и способ вашего спасения таков: вы должны объединиться со мной душою и телом». Высказывая подобные идеи, воскуряя фимиам и возбуждая своих ведьм до состояния лихорадки, он до рассвета предавался оргиастическому разгулу. В конце концов он привлек внимание царского двора, который он подчинил себе, наслав свои свенгальские[11] чары на царицу. Она пришла к убеждению, что Распутин (чье имя произошло либо от слова «распутный», либо от слова «распутье», то есть «перекресток», каковым термином называли деревню, в которой он родился, и ее жителей[12]) был единственным человеком, который мог вылечить ее больного ребенка. Таким образом, начав довольно скромно, Распутин смог стать самым влиятельным человеком в дореволюционной России.
