Один из отменно счастливых ловцов и является описываемый здесь русский, который на непризнанных тонях несколько лет подряд ловит лучше, чем другие ждут на первоклассных и в особенности за последние годы. Так нынче он, например, привозил в разгар по 20 пуд. × 14 рублей = на 280 руб. в день, имея одну помощницу для установки сетей–гарв.
Далее, июль и август для лова трески на маленькой лодке являются лучшим временем, и здесь не только эти два, как лучших, промышленника, взятых для примера, но и каждый, даже убогий колонист, в промысле счастливы и смогут достать на продажу, чтобы обеспечить свое дальнейшее существование. Финн промышляет энергичнее русского: он ловит треску и «на удебную» уду, и ярусом и ставными сетями. Последние так редки на Мурмане, что русский колонист один на моих глазах был поражен таким способом ловли и долго не мог успокоиться, что за 8 лет жизни на Мурмане, не мог до этого «сам» додуматься. Конец июля иногда и начало августа у финна уходят на уборку сена, а русский переходит на ближайшие озера за сигом и кумжей. Если случится привал селедки, то тот и другой не упустят её. Кстати сказать, с введением пошлины в Архангельске на норвежскую сельдь, промысел таковой на Мурмане ожидается с большим желанием; но, как на грех, селедка не является там, где ее ожидают и таким образом, появившиеся специально 2–3 парохода для селедки — бросили это дело… Сентябрь снова возвращает их на треску и, судя по погоде, остается промысловым до конца. Финн в этом же месяце еще более стремится за сайдой, улавливая теми же сетями, что ловил весною семгу.
В октябре обычно начинаются заморозки; к этому времени к берегам моря слетается иногда сотнями белая куропатка. Колонисты, заготовляя дрова, охотятся и за нею, сдавая по 20–25 коп. пару. Далее ноябрь и декабрь совсем не отпускают их в море. Если же появится лисица или песец, — то начинается охота за ними, а попутно и за нерпой, отдыхающей на ледяных торосах.
Вот вкратце годовой план колониста, живущего на Мурмане, откуда видно, что одним морским промыслом, т. е. тресковым и звериным на беспалубных лодках, при современном положении его снастей, постановке наживочного дела и, наконец, самое важное, при условии почти вечно свежего ветра, существовать еще невозможно и что в силу таких обстоятельств, дабы не сидеть без дела в шторм приходится промысловую жизнь разнообразить сельским хозяйством (скотоводство) охотою, или «сидеть» на семужьей тоне, бродить за сигом на озера, а подчас и доставлять дрова на продажу.
Финны крепко держатся такого порядка и их хуторское житье на Мурмане также можно приветствовать, как приветливы и сами они, особенно в сравнении с русскими колониями.
Если к этому добавить, что отсутствие дорог, горная местность и злые непогоды не позволяют своевременно достать сено, дрова и т. п., а разработка лугов под сенокосы вокруг жилья как раз устраняет эти недостатки, если, при отсутствии антипожарных средств, строиться кучной колонией небезопасно, то кажется ясно — почему колонисты–финны, живущие хуторами являются более зажиточными, чем наши русские, селящиеся непременно в виде грязной деревни, лепясь друг к другу и собирая сено в поездках за десятки верст от жилья.
Не говоря только о мелких колонистах промышленниках, точно также можем надеяться, что ни одно крупное предприятие на Мурмане не должно провалиться, конечно, если во главе таковых стоят люди вполне знающие край, особенно место и время промыслов, и по возможности избегая праздности, а не ссылаться на бури и не засыпать, когда нужно работать, а работать на Мурмане, переходя от одного к другому промыслу возможно 9 месяцев.
В текущем 1909 г. на Мурмане насчитывалось, примерно, около 4000 промышленников, которые и добыли около 500 000 пуд. трески и пикшуя, начиная с июня по сентябрь; причем большая часть улова упала на один месяц август, как оказавшимся лучшим по погоде. Допотопная шняка, обычные ярусы с тысячами крючков, тормозы с наживкою — все же дали в среднем 400[1] руб. на троих (на шняку). Спрашивается, каков бы был улов, если бы шняка, не находясь в зависимости от наживки, отвивки тюков и при моторном передвижении, вместо обычных 2‑х выездов в неделю, выезжала в течение всех 6 рабочих дней, а сколько бы сохранилось сил, затрачиваемых на греблю до 60 верст от берега?
Увлекаясь богатством Мурманского моря, люди с капиталом, обыкновенно, намечают один вид промысла, т. е. охотятся специально кто за треской, кто за зверем (тюлень и морж), а кто и за наживкою (мойва и сельдь).
В погоне за трескою капитал мало улучшает результаты промысла. То полная неосведомленность, то непогоды, то неуменье сохранить наживку и т. п. причины — скоро сбивают аппетит жаждущих; тотчас же начинается бросание во все стороны, и все дело ставится под конец наравне с приемами лова поморами. Так, какой–нибудь пароход, имея на борту несколько лодок с ярусами, отвозит их в море, а далее — идет все в порядке вещей первобытной шняки и только!.. Значит, вся соль здесь лишь в выигрыше времени на доставку шняк к месту лова и обратно, а окупится ли подобное передвижение по содержанию парохода показывает конец дела; после чего вся эта затея и бросается. Более рациональный способ, в смысле дешевизны содержания и удобств по лову с самых судов, составляют небольшие моторные палубные бота; но и здесь встречается столько непредусмотренных случаев в борьбе с океаном, в передвижении ботов, в подборе и группировке рабочих, что у новичка–хозяина теряется всякая надежда на благополучный исход дела. Однако, за границей этот способ настолько популярен, что не встречает возражений, да и у нас семья норвежцев, проживающая на Кильдине, в качестве колонистов, не жалуется на мотор, а покупает уже третий. Сравнительно не так давно введенный заграницею лов рыбы с пароходов тралами не мог оставить в покое и наших предпринимателей, тем более, когда иностранцы стали появляться у нас — как говорится на носу и, хотя мы думаем, что набеги их к Канину идут лишь года 3–4, а не 15 лет, — как то замечали мезенцы, — все же как–то обидно, что люди чужие, на знающие наших банок и берегов, приходят за тысячи верст и невидимо уходят да к тому же с полным грузом судна отборной рыбы. Между тем, появившиеся 2 года назад первые два траулера «чисто русского происхождения» — принуждены были в тот же год оставить столь завидное предприятие и все благодаря несоответствующей постановке дела, хотя, в сравнении с норвежскою трескою, все козыри на нашей стороне из за пошлины для С. Петербурга, да и частью для Архангельска [2].
Насколько выгоден промысел траулером, видно из следующего подсчета. Траулер в течение суток при благополучии может взять из воды 4 груза, по 150 пуд. в среднем каждый, а считая 600 пуд. в сутки, получим за неделю 4200, причем требуется запас угля на 10 ходовых дней, ибо резерв угля еще на 3–4 дня, в зависимости от места удаления лова в нашем океане не должен до конца исчерпываться, в виду разных стихийных случаев.
Итак, две недели дают при лучших обстоятельствах и при обычном сбыте на русский рынок трески 2000–3000 руб., а в засоленном виде уже 6000 руб. Теперь возьмем расход по траулеру за месяц, полагая в среднем 1500 руб. на уголь, смазку и проч., 650 р. на жалованье и содержание людей, получим 2150 руб. в месяц, тогда как приход = 2000–3000 руб. за полмесяца.
Однако первые опыты для русских траулеров оказались по выгоде слабыми, ибо люди не промышляли, а лишь учились, да отыскивали возможные места для тяги трала.
Считаем уместным напомнить, что заграничные траулеры доставляют рыбу в мороженом виде, имеют для этой цели приспособления и дорожат каждой рыбкой, — у нас же — полное подражание в засоле поморам и пренебрежение к мелкой рыбе, которая так ценна в сушеном и копченом виде…
Сельдяной промысел также не приносит больших барышей предпринимателям. Дело в том, что сельдь, накатывающаяся годами в бухты Мурманского побережья, не всегда уловима для глаза, да еще в такой безлюдной местности, где и в заселенной губе нет наблюдений; правда, принято определять наплыв сельди обилием чайки, но без опыта бывают и здесь ошибки, ибо чайки преследуют не одну сельдь, а также и песчанку, и мойву, и галью и т. д. Лишь гладкая зеркальная поверхность моря дает полную картину хода сельди, но, к сожалению, таким Мурманское (Баренцево) море бывает очень и очень редко, когда сельдь так легко обнаруживается еще вдали от берега.
Между тем, в погоне за сельдями — все внимание уделяют одной избранной бухте, ждут прихода неделями, не справляясь, что делается хотя бы в соседней бухте, совершенно игнорируют улов в открытом море и непременно надеются на приход к берегу, где, действительно, так легко бывает черпать и без конца случайно зашедшую рыбешку, что отпадает всякая охота выходить на поиски, а тем более на промысел в океан, а в океане сельдь бывает ежегодно и проходит, по некоторым данным, в авангарде трески от берегов Норвегии до Новой Земли…
