Екатерина Дмитриева - Александр I, Мария Павловна, Елизавета Алексеевна: Переписка из трех углов (1804–1826). Дневник [Марии Павловны] 1805–1808 годов

Ознакомительная версия.

В дневнике же Мария Павловна скрупулезно фиксирует все увиденное и услышанное ею в 1805 – 1808 гг., а увиденного и услышанного, как можно убедиться, его читая, было немало. Это и встречи, и разговоры с яркими людьми, населявшими в то время Веймар, – в дневнике они описываются, разумеется, уже отнюдь не как «скованные людишки». Виланд рассуждает здесь о театре, о драмах Захария Вернера, и Мария Павловна начинает читать пьесы этого талантливого мистика, с которым она в те годы знакомится. Шиллер, о котором в письме матушке Мария Павловна говорила, что он «очень красив, хотя и болен, и часто ходит пошатываясь», рассуждает в беседе с известным швейцарским гравером Христианом фон Мехелем об орфографии молитвенника, которым пользовался Мартин Лютер, а также о принципах, лежащих в основе Лафатеровой физиогномики. Почти отдельный тематический раздел дневника составляет фиксация встреч и разговоров Марии Павловны с Гете. Конспекты его лекций о теории цвета (подробнее см. об этом ниже) занимают значительную часть дневника, а сам дневник начинается с описания знаменитого бюста Минервы из Веллетри, гипсовый слепок с которого она увидела в кабинете Гете.

Мария Павловна фиксирует также встречи и разговоры с теми, кто в это время приезжает в Веймар (не будем забывать, что описываемая ею эпоха именуется ныне веймарской классикой, ознаменовавшей наивысший расцвет немецкого духа). Порой она совершает даже непозволительное: слушает в веймарском замке лекцию доктора Галля, излагающего свое учение о черепах и рассекающего на глазах присутствующих черепную коробку. Сдержанно и вполне нейтрально описывая увиденное и услышанное в дневнике, в тот же день в письме к матушке она почти оправдывается: «…что скажете Вы, любезная Матушка, если узнаете, что Ваше дитя, которое в жизни своей ничего не слышало об анатомии, будет присутствовать на лекции о человеческом черепе. Но для того, чтобы я решилась на ней присутствовать, необходимо было, чтобы правящая Герцогиня также решилась на это со своей стороны, потому что без этого, несмотря на любопытство, которое я испытываю, разумеется, я бы на нее не пошла»[10].

Поразительны также дневниковые записи 1806 г., когда Мария Павловна после долгих колебаний, вызвав недовольство Веймарского семейства и под давлением семейства русского, была вынуждена бежать из Веймара от наступающей французской армии. Путь ее лежал на север Германии, откуда она предполагала при возможности отправиться в Россию. Но характерно, что дневник отражает даже не столько политическую реальность тех лет (хотя и она в нем присутствует), сколько культурные впечатления от путешествия, которое, если не знать, что это было бегство, легко можно было бы принять за традиционный Kavaliertour – образовательное путешествие, совершать которое почти вменялось в обязанность европейской знати[11]. И потому, зная (в том числе и из писем Марии Павловны) о психологических и политических обстоятельствах того времени, о физических тяготах дороги и проч., в дневнике мы читаем педантично занесенные туда сведения об истории строительства и достопримечательностях первого готического собора Германии в Магдебурге или же о внутреннем убранстве замка в Киле, в котором ранее проживала дочь Петра I и мать Петра III Анна Петровна, то невольно задаемся вопросом: что есть источник этой внутренней сдержанности, на грани пуританства? Диктуется ли она законами жанра? Или же аристократическим самостояньем русской принцессы, пожелавшей превратить даже тяжелые испытания в источник познания культуры, которая вскоре будет осмыслена ею уже как своя?

Добавим к сказанному, что и письма, и в особенности дневник Марии Павловны могут рассматриваться как неоценимый источник для искусствоведа. Тот огромный перечень увиденных ею, полученных в дар, купленных, отправленных в Россию произведений искусства (живописных полотен, графики, серебра и проч.), о которых она пишет, помогает в иных случаях реконструировать историю их бытования и перемещения. А детали внутреннего убранства дворцов и замков, на которых внимательная Мария Павловна останавливала свой взгляд, помогают восстановить не только уже утраченное, но и функцию и назначение того, что еще сохранилось. Приведу в качестве примера один, почти курьезный случай.

Среди записей Марии Павловны в дневнике есть одна, в которой она описывает свое пребывание вместе с мужем в замке герцогов Саксен-Гота. В одной из комнат, в которых она остановилась, Мария Павловна замечает круглое отверстие, проделанное в полу, чуть шире большой тарелки. «Считается, – фиксирует она в дневнике, – что герцог Саксен-Гота, который не хотел ходить в церковь то ли по причине плохого здоровья, то ли из лености, велел проделать это отверстие, дабы слушать проповедь из своих покоев. Из предосторожности его закрыли решеткой, так что к нему теперь невозможно подобраться никаким образом» (см. с. 461 наст. изд.) Когда мы с моей немецкой коллегой Виолой Клейн готовили немецкое издание ранних дневников Марии Павловны и немало путешествовали «по следам» ее тогдашних перемещений, то, прибыв в Готу, первым делом поинтересовались у хранителей музея замка Фриденштейн, сохранилась ли до наших дней сия «дыра». Никто из научных сотрудников музея ничего о том не слышал. Положение, как часто бывает, спасла старушка-смотрительница, которая привела нас в один из залов и с таинственным видом подняла за почти невидимое кольцо круглую деревянную крышку, вмонтированную в пол и воспринимавшуюся как его часть. Нашим глазам открылась, как это и описывала Мария Павловна, решетка, скрывавшая глубокое, идущее вниз отверстие. «А мы все гадали, – сказала смотрительница, – зачем это? Туалет или..?»

Сестра двух русских императоров, Александра I и Николая I, дочь императора Павла I, в русской историографии Мария Павловна до последнего времени была в основном известна своими родственными связями. И гораздо меньше мы знали о том, что эта «маленькая принцесса» большого двора, попав в Германию, сумела стать там собеседницей великих германских умов: Виланда, Шиллера, наконец, Гете, которого с ней связала многолетняя дружба и тесное культурное сотрудничество. Что ей Веймар обязан существованием Высшей художественной школы, целого ряда благотворительных заведений, что она покровительствовала европейским композиторам, в том числе Берлиозу, Листу, Вагнеру, а Веймар благодаря ей стал в 1840 – 1850-х гг. еще и музыкальным центром Германии.

Уступая красотой своим сестрам (следствие сделанной ей в детстве прививки от оспы, испортившей ей лицо), Мария Павловна явно превосходила других царских дочерей своей одаренностью. О ее музыкальных талантах сообщала еще ее бабка Екатерина II в письмах барону Гримму: «Вечером я отправляюсь на домашний концерт, где Александр и граф Платон Зубов будут играть на скрипке, Елизавета, Александра и Елена будут петь, а аккомпанировать им на фортепиано будет Мария, которая удивительно любит музыку; ей только девять лет, а она уже прошла с Сарти изучение генерал-баса. Сарти говорит, что у нее замечательный музыкальный талант, и кроме того, она очень умна, имеются способности ко всему и будет со временем преразумная девица. Она любит чтение и, как говорит генеральша Ливен, проводит за книгой целые часы… Притом она очень веселого, живого нрава и танцует как ангел»[12].

К тому же императрица Мария Федоровна любила устраивать (в особенности, во время их осеннего пребывания в Гатчине, где у нее имелась богатая библиотека) литературные вечера, на которых читались новинки европейской литературы и в том числе произведения авторов, с которыми волей судеб одной из ее дочерей впоследствии пришлось познакомиться в Веймаре, – Шиллера и Виланда. Так что когда в 1804 г. Мария Павловна приехала в Веймар, она была уже в достаточной степени литературно подготовлена, – в том числе и для общения с великими его обитателями. Сама она, впрочем, как это видно из публикуемых писем, так не считала.

Современники достаточно единодушно отмечали ее редкостное обаяние в молодости. Так, ее кузен Евгений Вюртембергский, познакомившийся с ней еще в Петербурге, вспоминал: «…Мария была уже пятнадцати лет и, стало быть, для меня была особой внушительной, но тем не менее она была такая кроткая и добрая, что я сейчас же почувствовал к ней сердечное влечение. Она имела сочувственное и нежное сердце»[13].

Да и принц де Линь, увидевший Марию Павловну, равно как и ее сестру Екатерину Павловну уже в 1814 г. на Венском конгрессе, дал им, кажется, весьма справедливую сравнительную характеристику: «Великая княгиня Мария привязывает к себе сердца, а Екатерина берет их приступом»[14]. Но и строгая в своих оценках даже к близким людям Мария Федоровна незадолго до смерти упоминала в своем завещании свою дочь, «дорогую Марию, которая во всех жизненных испытаниях всегда показывала себя достойной моей любви и заслужила всеобщее уважение»[15].

Ознакомительная версия.