что-то о книге слышал, даже спрашивал: есть ли там, у Цалюка, чего-нибудь про него?
Люди в каких-то частностях интересны все, но по-настоящему оставляют след в нашей душе немногие. Сужу по разным торжественным собраниям, когда, давая характеристику тому или иному деятелю, приходилось ограничиваться перечислением разных дат и случаев его в чем-либо участия. Обычно это произносилось в адрес одного, и потому слушающей публикой легко проглатывалось. У Цалюка же все вместе, да и написано, а не сказано. Формула же его оценочная близка к моей вышеприведенной.
Что-то в этом духе я написал тогда Цалюку. Теперь буду ждать его реакции на свои «Заметки».
05.11
Получил ожидаемое с положительной в целом оценкой моего труда. В письме много хвалебных слов в мой адрес, но и много конкретных замечаний и возражений, изложенных в цалюковской манере собственного «домысливания за автора». Смысл их можно установить из моего ответа.
«Получил твое послание. О первой части не говорю. Отношу ее не столько к своему труду, сколько к твоему соответствующему времени и месту настроению, когда хочется чего-либо похвалить или одобрить, как только оно окажется несколько за рамками обыденности. Со второй частью полностью согласен, но хохотал над ней (вместе с Галей, которой читал ее со своими комментариями) до упаду, разве чуть меньше, чем
над твоим «серьезным» ответом юмористу Третьякову на его: «тебе – академика, Нине – доктора» и пожелание писать подобное «со ссылками на использованные литературные источники». Там я, вспомнив заказанный им однажды под Новый год для Васьки Терентьева журнал «Свиноводство», готов был от смеха вообще залезть под стол.
Так вот, Матус, полностью согласен, но с одним замечанием, что всё мне приписываемое – не мое. Тобой критикуемых глупостей никак не усматриваю и даже вообразить не могу. Расцениваю данное как следствие минутной увлеченности и твоего завода. Потому не хочу ничего ни опровергать, ни разъяснять. Прочитай внимательно критикуемое в общем контексте и специально для сего случая (заранее проигранного и ожидаемого) сделанных мною многочисленных оговорок и советов на тему, как надо читать и воспринимать кем-то написанное.
Меня можно упрекать за сложность, корявость слога, за повторы, еще за какие-либо литературные грехи, но не за глупости и алогичности – ими я никогда не занимался. К тому же в книжке не мои умо-представления, а только констатация того, что в нашем мире было и есть. Не обижайся. Отнесем это к недостатку слова и фразы. Вспомним тот анекдотичный случай, когда два мужика целый день с пеной у рта спорят, а потом устанавливают, что мыслят и думают одинаково. Нет, определенно заскок. Либо у тебя, либо у меня, либо у обоих вместе: не дураки же мы с тобой».
Написал кратко из расчета, что он перечитает книгу еще раз и какие-то явно надуманные вопросы снимет.
20.12
Ожидания оправдались. В очередной раз Цалюк в чем-то покаялся, но тем не менее свой органический недостаток сохранил, несмотря на предыдущее о том напоминание. Вот какой ответ, теперь уже подробный, был ему сочинен.
«Первые впечатления от твоего свежего письма.
С одной стороны, все больше сам себе нравлюсь, ибо снова полностью с тобой согласен, согласен со всеми твоими новыми пояснениями и разъяснениями, с твоими подходами и взглядами. Согласен со всеми твоими утверждениями там, где они твои, а не мои. Однако, с учетом ранее брошенной мной и верно воспринятой тобой фразы о «дураках» и твоего настроя на полное повторение предыдущего письма, испытываю определенные сомнения. А может, он точно прав, раз именно так, а не иначе понимает мной написанное?
С другой стороны, я не мог не проиграть, как один из вариантов, подобный уверенный твой ответ и потому готов столь же уверенно попытаться доказать его некорректность.
О сталинской системе. У меня речь идет только о «волевом управлении» народным хозяйством, а не о каких-то «успехах в индустриализации» и «генетическом развале» сельского хозяйства. В этой части, в части создания условий, и только условий, «эффективного хозяйствования» (безусловно, относительного) в рамках тоталитарной системы, тогдашние экономисты были очень умными людьми, чего, к сожалению, мы лишены нынче, а потому и сидим в болоте. Отсюда все твои разъяснения относительно «злого ума» и его последствий совсем не к месту. К приведенному они никакого отношения не имеют.
О философии. Ты критикуешь фразу о том, что «философия никогда не оказывала прямого воздействия на настоящее движение жизни», и противопоставляешь ему ее «воздействие на умы интеллигенции». Хотя у меня тут же значительно более емко сказано, что «философия – инструмент для достижения поставленных задач и целей…», а ниже в том же плане и опять очень точно – «она способствовала… организации всплесков на… кривой эволюции…». Обращаю также внимание на слова «настоящее движение», т. е. интересующее нас движение в стратегическом плане, и на достаточную осторожность критикуемой фразы из-за наличия перед ней слов «на мой взгляд». О чем спор?
О теории. По моим понятиям, в философии нет теории в правильной, не фискальной, трактовке последней, поэтому не «в философии теорией», как у тебя, а самой философией «обосновывается как бы заранее придуманный, нужный автору вывод». Главное же в том, что мною не исключается философия как «плод умозаключений ее автора», ибо масса придуманного (даже самого злого и глупого) может быть следствием вполне искренних побуждений. А потому далее тут становятся неуместными твои рассуждения о Ленине, Плеханове и Короленко. Слов о «корыстной цели» здесь близко в книге я не нашел, но они, помню, где-то есть, однако их всегда можно отнести к не раз (повторюсь) оговоренному в книге исключению из того, что касается подавляющего большинства характеризуемой нами группы людей, явлений и т. д.
О побуждениях и последствиях. Ты прицепился к фразе о «свершившихся событиях», к моему утверждению о том, что для их оценки (тут не только для меня, а без всяких, считаю, исключений) не важно, следствием «каких побуждений… они явились». Ты придумал в защиту своей позиции, будто я считаю, «что допустимо воздействовать на общественное развитие сегодня, не используя опыт прошлого». Какие вольности ты себе позволяешь? Разве где-нибудь есть хоть одно слово, которое давало бы возможность приписать мне сие? Хотя не только не исключаю подобный метод «воздействия», но и, более того, считаю, это где-то у меня приведено, что гегелевская «ирония истории» является для массы вождей именно следствием таких их действий (безусловно,
не от незнания истории, а от нежелания ее «знать»). Естественно, для меня лично такое абсолютно исключено. Но это опять, кажется, сверх программы нашего спора. В продолжение же последнего можно
