— Это наша армия! Понимаете?
— У нас сейчас в армии кавказцев много служит и негры там всякие разные.
— Стоп-стоп-стоп! Тихо и по порядку. Речь идет об афганской войне. Советская армия, 1989-й год. Негры только у противника.
— Пожалуй, я с вами соглашусь, — насупилась Венера. — Приезжайте через час.
Ровно через час: танк остался, негры исчезли, зато появился авианосец на фоне триколора.
— Уважаемая Венера, вы не могли бы найти в интернете фотографию нашего бравого десантника? Ну, там чтобы тельняшка, берет голубой! Там наши «голубые береты» воевали, понимаете?! И вставить его на открытку?
Венера в ответ лишь молча кивает и злобно погружается в компьютер.
Снова возвращаемся, принимаем макет. Танк «Абрамс», неопознанный авианосец и голубой берет в виде рамки. То есть изначально это была голова в берете, но башку Венера отрезала квадратом, а вместо нее засунула танк и авианосец. И вот, значит, идет окаемкой этот берет, на лбу у которого сверкает ярко-желтый трезубец незалежной Украины!
— Венера, — срываюсь я. — Какие бандеровцы в Советской армии, в Афганистане, в 89_м году?
Благо вспомнил, что у меня с поездки в Чечню фотки остались с военными пейзажами.
— Короче, — говорю. — Убрать всю эту порнуху. Вот фотографии нашей техники на фоне гор. Отсканировать, вставить и в печать!
Через три брака открытка была готова. Праздник состоялся! Все хорошо! Но зреет новая дата — 2 февраля — день победы наших войск в Сталинградской битве. Решаем отметить концертом, мобилизовав в согласные ряды пенсионный электорат. Естественно, вновь заворожен блеском золотой фиксы главного дизайнера «Единой России» по городу Березняки Венеры.
Итак, сажусь напротив нее, пристально смотрю ей в глаза, излагаю проблему подробно: «День победы под Сталинградом. Сейчас это город-герой Волгоград, Великая Отечественная война 1941–1945 гг. Наши победили! Ферштейн?!».
— Вы меня что, совсем за дуру держите? — возмущается Венера. — Но я все равно смогу взяться за заказ только в понедельник. Мне нужно завтра сдавать рекламный буклет туалетной бумаги.
— Венера, — говорю я вкрадчиво. — Сталинград требует немедленного отречения от популяризации низменных процессов наших организмов. Техническое задание следующее: «Родина-мать», гвоздички, красное знамя, золотые звезды.
Смотрю, вроде бы понимает. Кривой трясет недовольно, как ишак недоенный. Перезванивает мне через полчаса, и так, знаешь, игриво в трубочку: «Дмитрий, каков вы, право, торопыга! Приезжайте, все готово!».
Вхожу, она меня со старта кормит кофеем и выкладывает готовый макет, сияя креативной гордостью.
Снаружи наша военная колонна на фоне чеченских гор, а внутри «Родина-мать», устланная флагом Континентального Китая. На обороте мечеть с минаретом.
— Какие на хрен горы? Какая мечеть? Победа под Сталинградом!
Она так обидчиво заявляет: «Что вы мне здесь рассказываете?! Я посмотрела на карту. Сталинград — это Южный Федеральный округ. Там один сплошной Кавказ, горы, Ислам, мечети. Я считаю, что необходимо уважать культурные особенности российских регионов. И ваша нетерпимость, Дмитрий, она безнравственна!».
— Флаг-то китайский зачем прилепила?!
— Такой в интернете нашла. Сами сказали, красный с золотыми звездами.
— С одной!
— С чем одной?
— Звездой одной!
Рисую этой идиотке, как должно выглядеть знамя. Побеждаю толерантность — выкидываю мечеть, стираю горы. С третьего дубля, наконец, утверждаю макет, и довольный собой ухожу в двухдневный запой. Знаешь, что получили ветераны? «Родину_ мать», власовский триколор, танк «Абрамс», прогуливающихся негров и авианосец на фоне мечети и текст поздравления с победой «под Афганистаном». Представляешь, отомстила сука! И чеченские фотки она так и не вернула.
— А в Чечне что делал?
— Партию нашу выбирали коммунистическую. Знал бы ты, сколько в Чечне правоверных коммунистов. Заезжаем в местный горком. Все национально-классовые пропорции соблюдены: мебель итальянская, бюст ленинский, орел деревянный!
— Какой орел?
— Деревянный! У них же теперь новый тренд в республике. После того, как Путин во время своего тамошнего визита пошутил, что, мол, волк хоть и зверь, но медведь его все равно поимеет, горская элита тут же поменяла серого четвероного на пернатого с клювом. И только мы въехали в наш новый офис, являются к нам два уважаемых чувака. Один какой-то Сайфутдин, другой. ну, тоже нерусский. Два таких авторитетных седых джигита. Сайфутдин разговаривал на чистейшем русском, почти не путая падежи и склонения.
— Вы, — говорит, — от самого Зюганова приехали?
— Конечно, — отвечаю я. — Меня лично к вам Зюганов и направил.
— Если лично, тогда я вам должен очень серьезно поговорить.
— Ну, давай! Поговорим очень серьезно.
— Очень серьезно и очень комфортально. В избранный список КПРФ пролезли очень чуждые элементы. И я считаю своим долгом вам об этом заложить.
И начинает мне рассказывать, что первые лица списка поголовно негодяи, которые позорят коммунистическую масть, сотрудничают с «вакхабистами», и какую важную нужно провести работу, чтобы зачистить список от этих неправильных сынов Кавказа. А вместо этих «шайтанов» и «сволочь, по крайней мере» архиважно зачислить Сайфутдина, его нерусского спутника и собственного зятя, который, дескать, помогал Биробиджанскому ОМОНу в установлении Советской власти в Шатойском районе. Я, конечно, пообещал, что лично донесу столь уважаемое мнение до самого Зюганова.
Но через три дня у меня на столе чудесным образом оказывается бумага. В правом верхнем углу по всем правилам: тов. Зюганову (секретно, лично в руки), от Сайфутдина какого-то там Оглы, проживающего в каком-то ауле им. Карла Маркса, хотя могу путать, паспортные данные те-то, те-то. Далее посередине листа большими буквами «АНОНИМКА». Ниже следует примерно такой текст. «Довожу до вашего сведения, что кандидат в депутаты от списка КПРФ Чеченской республики такойтович активно сотрудничал с вакхабистами, содержал больше трех русских рабов. Накануне прихода федеральных войск открыто агитировал за вакхабистов. Прятал у себя в подвале сначала Дудаева, а затем Масхадова».
Меня обескуражило даже не то, что указанные граждане в это время уже гостили у Аллаха, а совпадение фамилий негодяя и автора анонимки. Стал выяснять, оказалось, что они братья по отцовской линии.
Вызываю к себе этого аксакала, спрашиваю: «Товарищ, зачем вы пишете анонимки на брата?»
— Это не я! — взвизгивает. — Зачем меня оскорбляешь и почему такое говорите?
— Мы провели работу секретную и выяснили, что именно вы написали анонимку на брата.
— Откуда вы это придумали?! — не сдается Сайфутдин.
— Товарищ, — говорю. — Мы же от самого Зюганова приехали. Это вам не рыло свинячье, а коммунистическая партия.
— Уважаемый! — поник Сайфутдин. — Я просто хотел, чтобы информация дошла до руководства.
— Теперь я вынужден сообщить в ГРУ и ФСБ, что брат достопочтенного на всю Чечню Сайфутдина скрывал от следствия видных лидеров международного терроризма. Пусть сами во всем разбираются, вы их методы знаете. Сейчас ваш брат продолжает общаться с ваххабитами?
— Нет! Не надо никуда сообщать. Он перековался. Влился в новый жизнь.
— И все же я обязан дать законный ход вашей анонимке.
Ну, в конце концов, уговорил он меня переехать к нему в гостевой дом в Гудермесе: павлины, пальмы, барана каждый день резали, на восемь килограммов поправился. При этом продолжал мелко стучать на своих родственников и все удивляться, как я узнал про авторство анонимки.
//__ * * * __//
На улице висел снег старческими, редкими, жидко- грязными патлами. Я помог девушке забраться в машину. Она включила музыку. Стыдливо взглянув на меня, Лиза достала из сапога пакетик с порошком.
— Подержи, — девушка сунула мне в руку диск, на зеркальную сторону которого она сыпанула немного порошка. — Прошу тебя, ничего не говори.
Не успел я опомниться, как порошок, сбитый кредиткой в дорожку, был жадно поделен между двумя ноздрями.
Лиза спрятала диск и принялась распечатывать скукоженный на морозе мандарин.
— Давно на коксе?
— Года четыре. Почти соскочила. Потом клиника.
— Соскочила, говоришь?
— Остаточные явления. Я в Москве почти не юзаю. Химка сплошная. В Лондоне 70 фунтов — боливийский чистоган, а здесь за двести евро тащат химку, суки. Чем только не бодяжат — амфитаминами, героином. Сейчас новый тренд — добавляют молотое стекло, мне по пьяни девка, которая барыжит, проболталась.
— А это еще зачем?
— Микропорезы в слизистой, чтобы порошок всасывался в два раза быстрее. Резкий скорый приход, почти как инъекция. Короче, сожгла я печь этой дрянью.
