Заметки из дневника «Фестиваля балетов Юрия Григоровича»
Январь—февраль. Каждый день этих двух месяцев был наполнен ожиданием балета Григоровича, переживанием балета Григоровича, и вот 26 февраля, "Иван Грозный" на сцене Большого театра под овации публики завершил "Фестиваль балетов Юрия Григоровича"… Остались воспоминания, похожие на сон, и предлагаемые вниманию читателей заметки.
Это — Победа
Победа оружия тотального эстетического поражения под названием "Русский балет". Никто не может объяснить: почему он, один из самых странных, самых неестественно-выспренных, самых абстрактных видов искусства, воздействует на зрителя так…. как выдвижение в акваторию Средиземного моря фрегата Черноморского флота "Адмирал Григорович" с крылатыми ракетами на борту. Гордость переполняет душу, ощущение чего-то неуловимого, как дуновение Зефира, перехватывает дыхание…
Вот русское воинство, под сенью золота хоругвей, окрыленное волей и бесстрашием царя-полководца Ивана IV стрелой пролетело из кулис в кулисы — и зал взревел, не в силах справиться с охватившим его шквалом эмоций.
Да, говоря о Русском балете, хочется говорить об армии. Вспомнить фразу: "Народ, который не желает кормить свою армию, будет кормить чужую". Собственно говоря, оно так и было в "новейшей" истории России. С руки Государственного академического Большого театра страна кормила "партнеров", устраивая залётным гастролерам, западным хореографическим компаниям, едва сводящим концы с концами в родных пенатах, поистине царские приемы. "Уж сколько их упало в эту бездну"… Кристофер Уилдон, Твайла Тарп, Матс Эк, Уильям Форсайт и другие — истеблишмент мировой хореографии, "интеллектуалы" и "исследователи" — они фраппировали московскую публику "идеальным урбанистическим балетом", гальванизировали "актуализацией классики" с последующим превращением её в пособие по физиологии и психиатрии.
В один из дней — вспоминаю — Большой театр дал очередную "премьеру века", "Метаморфозы" Мориса Бежара. Весенняя Москва бурлила, звенела, кипела. Будучи обладателем "счастливого билета", я открыла тяжелые дубовые двери театра, сделала два-три шага в фойе и… оказавшись буквально в рое жаждущих и страждущих приобщиться к "парижскому шику", билет кому-то отдала, не задумываясь. И что любопытно. Приблизительно тогда же, а это вторая половина 90-х, судьба свела меня с кругом военных моряков. Вице-адмиралы и каперанги в орденах и медалях, один прокладывал путь Пятому флоту СССР, другой — рубкой атомной подлодки проламывал льды Арктики, в беседах почти смирялись с утратой Черноморского флота навсегда. Таковы были настроения. Обрушивался пантеон прошлого, вскрывались старые раны, Большой театр — ходили слухи — под нож гнал декорации "советских" постановок.
…Они так уверовали в слом хребта Русского балета. Они так лихо провели блиц-криг внутри Большого, вокруг Большого и за Большой, водрузив на фасаде театра стяг contemporary dance… что даже энное количество лет спустя, набросив покрывало жертвы, как мантру повторили: "Реформа Гайдара не эрзац-реформа — это подлинная реформа, после которой при всем стремлении нынешней власти невозможно свернуть". Одно не давало покоя: секрет "устойчивости успеха балетов Григоровича". Тогда так решили: "балет Григоровича как сталинская архитектура: она плохо прорисована и не очень умело построена (особенно по сравнению с муссолиниевским Пьячентини и гитлеровским Шпеером)". Ключевой нюанс: в этом узком кругу "лакеев Европы" Сталин — осуществление вселенского зла, добра — Муссолини и Гитлер.
Но что-то пошло не так.
"Адмирал Григорович" манифестирует мощь флота России в нейтральных водах.
Балетмейстер Григорович в директорской ложе Большого театра принимает парад балетов.
И это — Победа.
Есть даже примета такая: "Где Григорович — там Победа". Не далее, чем минувшим декабрём, был "взят" Мюнхен, Мюнхенский театр оперы и балета представил премьеру, балет "Спартак". А до этого: Сеул, Афины, Брюссель, Пекин… "Более 90 гастролей в страны мира дал балет Большого театра под руководством Григоровича, они утвердили превосходство Русской школы балета" — писала итальянская пресса четыре года назад. Рим — родина балета — встречал Григоровича как патриция. Патриция Третьего Рима.
И дольше века длится день
Два месяца, со 2 января по 26 февраля, продолжался "Фестиваль балетов Юрия Григоровича" в честь 90-летия маэстро. Большой театр представил шедевры от "Щелкунчика" до "Ивана Грозного", включая "Лебединое озеро", "Золотой век", "Спящую красавицу", "Ромео и Джульетту", "Спартак", "Жизель", "Раймонду", "Баядерку". Балеты строгого академизма в принятой за эталон редакции Григоровича и оригинальные балеты Григоровича. Публика осаждала кассы, в ложах и ярусах царил пафос избранности, восклицания "браво!" раздавались по окончании спектакля и в гардеробе тоже. Дискуссии на тему: "Каким быть Большому театру?" — лишились какого-либо смысла.
Впрочем, были ли они, дискуссии? Просто однажды Государственный академический Большой театр с репертуарного перевели на систему staggioni. Западную систему блочного проката "продукций", что позволяет при минимальных затратах извлекать максимальную прибыль — раз; растворять — так исторически сложилось — своеобразие и уникальность театра русского репертуара в мутных водах глобализма — два. "Балаган или академический театр?", "развлекает или воспитывает?" — недоумение публики придавили плитой диалектики: "Ни один театр не имеет права быть музеем. Театр — сиюминутен, театр живет сегодня и сейчас, и он должен жить в одном ритме с улицей".
"Золотая лихорадка" сменила "золотой век".
В одну и ту же реку не войти дважды. "Фестиваль балетов Юрия Григоровича" сделал это. Вернул Большому театру — его "золотой век", ритуал и мессианские смыслы.
Вот за веером желтых, фиолетовых, чёрных красок нэпмановского кафе "Золотой век", словно за дымкой папиросного дыма, ломаные линии фокстрота вдруг пронзают тем ощущением, тем экстравагантным декадансом, от которого еще так щемит печальное сердце…
Бывают художники, которым открыты небеса, и они легко и непринужденно ведут беседы с ангелами и богами. Таковы: Моцарт, Чайковский и — Петипа. Бывают художники, которым открыты небеса, но прежде чем беседовать с ангелами и богами, они бросают им вызов. Таковы: Бетховен, Вагнер, и — Григорович. В 1964 году маэстро принял власть над балетом Большого театра. Внешнюю броскость, бравурность "московской школы", как патиной бронзу, задёрнул культурой движения, бесстрастностью, за которой — буря эмоций. И стал — гением места.
Одиссея Григоровича
" Золотое руно, где же ты, золотое руно?
Всю дорогу шумели морские тяжелые волны,
И, покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
Одиссей возвратился, пространством и временем полный".
Эти строки — аллегория "Фестиваля балетов Юрия Григоровича". "Баядерка", "Жизель", "Раймонда", "Щелкунчик", "Иван Грозный", "Ромео и Джульетта", "Спартак"… Они переносят в экзотику Индии с охотой на тигров, в келью патера Лоренцо, в надмирность хоровода виллис, в Русь пробуждения русского самосознания, в Римскую республику, отмеченную печатью разложения…. Одиссея Русского балета, Одиссея Григоровича.
Родина — Петербург. Путеводная звезда — музыка.
Петербург. Город жесточайшего диктата формы и содержания, что соткано из ветра с запахом версальских тубероз, мистики "Колец Нибелунгов", снежных узоров на окнах Зимнего дворца. Идеальные декорация для взращивания цветка Русского балета. С "Лебединым озером" Иванова—Петипа он заявляет о себе как о национальном мифе. Одетта‑Одиллия, принц Зигфрид и Ротбарт, белый и черный акт — всё это глубинно русские смыслы, народные чаяния торжества добра надо злом, света над тьмой в изводе чистого как рафинад академического стиля. И ещё. "В сцене грозы, когда озеро выходит из берегов и наводняет всю сцену, — из воспоминаний Карла Вальца, театрального декоратора, — по настоянию Чайковского был устроен настоящий вихрь: ветки и сучья у деревьев ломались, падали в воду и носились по волнам"…
И вот что интересно. Первое представление "Лебединого озера" — Большой театр, 20 февраля 1877 года, то есть сто сорок лет назад — с треском провалилось: неудачей назвали хореографию Рейзингера. Вернул "Лебединое озеро" на сцену Большого театра, в его академическом блеске и инфернальном свете луны, — Григорович. Был 1969 год. Балет приобрел статус церемониального, стал непременной частью Протокола приёма Кремлём глав иностранных государств.
Музыка. Ничто так не погружает в глубины души как музыка. В мерцаниях музыкальных жемчужин Дриго, Делиба, Минкуса, Чайковского, Глазунова романтический балет — словно сады Армиды. Сказочный, фантастический мир виллис и сильфид, принцев и простодушных пейзанок, он возводил своды Фата-морганы, воспитывал чувства тонкие, но уставшие… рушился из-за столкновений мечты и реальности.
