Нечего. Потому сами и сдали власть, как обанкротившиеся, лишь припрятав себе особнячки и дачки пожирнее, да и то — на время. Ведь инквизиция-то — впереди, подуло уже холодком со всех дверей. И уже заранее чуть ли не готовы показания импотентного демократического лидера: "Власть — нам чужда. Армия — ненавистна. История — отвратительна. Это уже в-третьих. Есть и в-четвертых... И в-пятых. А ведь есть ещё и в главных — народ! Народ — страшит. Пугает своей темнотой. Своим чернозёмом...Своей голодной злобой..." Демократы панически боятся своего же народа — вот главное признание писателя. Вот откуда реванш берется, слышите, Наталья Иванова, у вашего любимого писателя уже зреет реванш, а уж как мастерски он топчет всенародно любимый символ демократии, пока наверху этот же символ дрючат уже во все отверстия, стоит полюбоваться. Какие покаяния дает герой, как перед следователем в 1937 году. И всё добровольно. Еще и Ходорковский был на свободе, а герой Маканина уже признается во всем: "Мы же провели тотальную дегероизацию. У нас нет Истории. Любое событие мы пересчитываем только на трупы. Даже выигранную войну!.. Мы превратили Историю в свалку трупов... Что и как теперь? Как нам вернуть чувство Истории? Без Истории мы белое пятно...".
Жалобный скулеж политического и физиологического импотента. Конечно же, как таким импотентам "самим написать гимн? Сами... Сами. И самим писать гимн... Сами всё обнулили...".
Критики пожестче могут сказать, что , мол, Маканин предал идеалы демократии. Мол, он и был — знамя, и даже на последней Франкфуртской книжной ярмарке еще , как штангист Юрий Власов на Олимпиаде, нес это демократическое знамя. А рассказ-то уже был в типографии. А внутри-то себя самого он уже был палачом демократии. И тем больнее демократам, что такой удар от своих. Признание полной никчемности и горькое понимание, что даже их замордованные жизнью родители, если кто жив, то славят совсем другой гимн, славят былое. Славят реванш. "Может , мы попросту бездарны. Мы так хотели перемен. Мы завяли... Мы выдохлись — и гимн нам уже не написать! Не смогли! Мы заслужили тот гимн, который есть...".
По-своему мастерски Маканин использовал тему несостоявшегося демократического гимна, как полную капитуляцию демократической перестройки. И каково признание писателем страха либералов своего же народа, который в своей голодной злобе ещё способен на многое? И будет прав, сколько бы крови ни пролилось. Заслужили, господа демократы.
О том, что происходит в сознании демократов, наиболее ярко написал Владимир Маканин в десятом номере "Нового мира" в рассказе "Могли ли демократы написать гимн...". Никакой Владимир Бушин так не пригвоздит, так не растопчет несостоявшуюся слизь.
О том, что происходит в самом народе, не менее ярко написал в одиннадцатом номере другого журнала "Наш современник" сверстник Владимира Маканина, писатель из той же когорты детей 1937 года, Валентин Распутин в повести "Дочь Ивана, мать Ивана". (Сколь много придется читать текстов к своей "антиреваншистской статье" Наталье Ивановой, и тексты добавляются с каждым днем, это становится угрожающей литературной тенденцией.).
Хоть и любят говорить, что, мол, Бондаренко всех готов за воротник к своему берегу притащить, скажу без утайки, кто не тащится сам — никогда не притягиваю. Не было бы у Владимира Маканина разоблачительных воплей его демократа, стал бы я его похотливыми старичками заниматься? Мне самому интересно, как эти вопли оценит та же Наталья Иванова? Пригвоздит к столбу позора? Или же сошлется на туманную позицию героя и автора. Мол, сам писатель думает по-другому. Пусть думает. А впечатление-то от рассказа — наше, реваншистское. Так же, как скажем, в рассказе Курчаткина о "фашисте", бедном пареньке, затравленном вездесущими демократами. Прямо для газеты "Завтра" рассказ. Что же происходит с нашими литературными либералами, что у них глаза на события по-другому открываться стали? Предчувствие народной инквизиции.
Героиня повести Валентина Распутина Тамара — она и есть настоящий народный инквизитор. Это её панически боится демократический демагог из рассказа Маканина.
Но ведь такой же инквизитор, напомнит мне читатель, уже был у Виктора Пронина в "Ворошиловском стрелке", и также вызывал аплодисменты у всей страны. Вряд ли Валентин Распутин позаимствовал образ народного мстителя из повести Пронина. Это и важно — оба героя взяты из жизни. Народ начинает действовать самостоятельно. Ему не дают самоуправления, так он сам его потихоньку берет. Сам чинит свою инквизицию. И пусть пресса, сконцентрированная в руках группки властителей, вопит о беззаконии и самоуправстве народных мстителей, об угрозе фашизации, о судах Линча, если власть против народа, народ находит сам свои методы мщения и достижения справедливости.
Наталья Иванова всё сводит к советскому реваншу, вот здесь она заблуждается. Сегменты советизма, конечно же, есть в этом новом реваншистском народном порыве, но только как части народного сознания. Впрочем, подсознательно демократический критик это понимает, видит, о каком реванше, о какой инквизиции идет речь, пишет же: "Литературная газета" постоянно , из номера в номер, следует золотому советскому литературному правилу "Чаковских" времен: восторженная статья о "творческом пути" и "золотом вкладе" в литературу Мих. Алексеева обязательно появится рядом со стихами, к примеру, Андрея Дементьева". Вот и вылезли все ивановские тайные мотивы. Ну чем же, уважаемый критик, советский видный писатель и высокий литературный чиновник Михаил Алексеев отличается от такого же советского писателя и такого же высокого литературного чиновника того же ранга Андрея Дементьева? Разве что народность не та? И реванш-то, следовательно, надвигается народный, который чувствует и которому сочувствует и антисоветчик Александр Солженицын — вот еще герой реванша, и "красно-коричневый" Александр Проханов, и традиционалист Валентин Распутин, и мистик Юрий Мамлеев. А их уже подпирает молодежь. Не только яркие критики Лев Пирогов и Дмитрий Ольшанский (им сам Бог велел), но и молодые писатели, поэты, драматурги. Предчувствие народной инквизиции — это становится современным литературным знаком. Тот же елизаровский "Раsternak" не случайно появился. И рядом с ним на книжных полках лежат "Скины" такого же молодого, но московского автора Дмитрия Нестерова. Евгений Чебалин громыхает из провинции своим "Безымянным зверем", но и в самой Москве все зачитываются романами Анатолия Афанасьева и Сергея Алексеева, пожалуй, самыми беспощадными мастерами народного реванша.
По сути, все последнее творчество недавно погибшего писателя Анатолия Афанасьева было предчувствием народной инквизиции. Он еще лишь мечтал о подобных мстителях, сочинял их, вытягивал их из горних высот, а в прозе сугубых реалистов Валентина Распутина и Бориса Екимова подобные герои уже определяют хотя бы частично нынешнюю реальность.
Писатель по натуре своей должен быть всегда на стороне жертвы, и если самые разные писатели сейчас ищут своих инквизиторов, значит, жертвой уже стал народ, и надо быть жестоким к виновникам этой беды, чтобы мир повернулся добром к большинству. Меня поражает, как равнодушно вся политическая элита проходит мимо реальной жизни нашего народа. Такого же нет нигде в других странах. Нельзя потакать злу даже под маской демократии. Иначе сломают, самого заставят служить злу, как это происходит с героем недавно вышедшей в журнале "Москва" повести Леонида Бородина "Бесиво". Тоже ведь крепкий мужик, еще тот народный инквизитор был, всё сам решал , без всяких обращений во спасение к какой-либо власти. Но оторвали от земли, приручили, и вот уже коренной русский характер, как бы его же — Леонида Бородина — былой Селиванов из "Третьей правды". Только помещенный в сегодняшние дни, становится всего лишь услужливым лакеем у новых хозяев. Доколе? Думаю, если вспыхнет пожар, то этот бородинский герой еще покажет себя во всём гневе народном, жалеть изуверившихся демократов не станет.
Пока этим предчувствием народной инквизиции умело пользуются президент Путин и его власть, Но насколько управляемы сегодня эти распутинские "дочки Иванов" и "ворошиловские стрелки"? Насколько ещё верят они в справедливость законов?
В "Крейсеровой сонате" Александра Проханова, так же, как в последних романах Анатолия Афанасьева, народный мститель явлен нам как бы с неба, он неистребим, он вечно живой, — этакий ангел мщения народного, он сам истребляет зло в больших количествах. "Не мир, но меч..." библейский несут с собой герои этой новой православной прозы. Для меня — это какой-то новый виток в литературном понимании поисков Православия. И то, что такими новыми православными героями становятся и персонажи из ещё неопубликованного романа Владимира Личутина "Беглец из рая", и зульфикаровские мстители из "Коралловой эфы", и даже приходящие к пониманию настоящей борьбы и подлинных человеческих идеалов ребята из романа Дмитрия Нестерова "Скины" — для меня несомненно. Это уже стало хорошей тенденцией — читатель ждет от хороших произведений уничтожения накопившегося зла. Этот главный смысл и прохановского романа "Крейсерова соната", и крусановской "Американской дырки", и других заметных произведений самого последнего времени, как бы не отворачивались от них наши гламурные критики, наши прикормленные литературные полемисты. Те, что готовы спорить о чем угодно, только не о главном, не о смысле произведения, не о смысле деятельности героев писателя. Кстати, готов упрекнуть уже и полюбившегося мне Сергея Шаргунова, что он в своей "Свежей крови" стал уходить от главных тем. От наболевшего, от надвигающегося с неотвратимостью реванша. Реванша не советского, понимаемого, как возвращение дешевой колбасы за два двадцать. Не какого-то царского, а реванша национального, государственного, ещё шире — реванша смыслового, ибо в действиях людей возвращается смысл их. Тогда и работа осмысляется, и зарплата осмысляется, всё из виртуальной реальности переходит в самую серьезную смысловую реальность. И книга соответственно становится не трэшем, не галлюцинозом, а смыслом жизни человека, и в результате её выхода, её прочтения, её понимания совершаются тоже вполне осмысленные действия всё большего количества людей. Увлекшись глянцем и глянцевой бездумной жизнью, талантливые молодые ребята вроде Сергея Шаргунова могут и себя в глянец превратить, в подобие действительности.
