Кремль продолжает осуществлять попытки пиара, которые становятся раз от разу всё более жалкими. В связи с Ираком — это попытка произвести телерекламу кремлевского режима с участием немолодой девушки Памфиловой и доктора Рошаля, превращённого усилиями ТВ в трагифарсовый персонаж. Дутая инициатива о "вывозе детей из осажденного Багдада" и прилюдное, "для внутреннего употребления", возмущение Памфиловой на "нежелание американцев предоставить коридоры" выглядели беспомощно, если не позорно. Так же, как и все умиление вокруг горбачевца Примакова, который важно повествовал о поездке в Багдад, где пытался уговорить Хусейна сдаться — "уйти в отставку". Примакову не удалось достичь высот дипломата Черномырдина, чей "уговоренный" Милошевич — в гаагской тюрьме. Саддам — назло телешакалам — или на свободе, или у Аллаха. То есть там, где не быть Примакову, презрительно похлопанному "диктатором" на прощание по плечу.
Актом агитации "за власть" стали и трансляции с уродливого митинга "против войны" в день, когда война в основном отгремела. Факт умственной деформации у "желто-фиолетовых" налицо. Многие участники "митинга" открыто и адекватно признавались репортерам, что их "пригнали".
Тем временем "безо всякой войны" в России сгорели заживо 50 детей. На ТВ нет траура — там веселье, "юмор", "КВН". Так что война ведется. И опаснее всяких США для русских сегодня функционирующее в России телевидение — средоточие измены, духовного яда и русофобии.
15 апреля 2003 0
16(491)
Date: 15-04-2003
АПОСТРОФ
Вера ГАЛАКТИОНОВА. Крылатый дом (серия "Русская современная проза"). — М.: Андреевский флаг, 2003, 576 с.
Первая публикация нового романа Веры Галактионовой "На острове Буяне". Трагическая love story из жизни сказочной (или, вернее, сказовой) русской провинции. Сошлись "городской", опустившийся под грузом идеи о собственной "творческой свободе" алкаш-интеллигент Кеша (Викентий) Шальгин и коренная жительница райцентра Буян "веселая вдова" Бронислава Кочкина. Сошлись и пожили вместе маленечко, как законные муж и жена (через загс). Пока не стукнула Кеше обратная дурь вернуться в город. По пути, позарившись, как всегда, на дармовую выпивку, попал он в плен к беглым уголовникам, да так почти и погиб. Уголовники-то бежали не просто так. Они — "ангелы мести". "Думал-думал — понял: хватит зоне дохнуть. Как Михаил сбросил всю мразь бесовскую с неба, так мы должны сбросить всю мразь продажную со всей земли нашей". "Черная масть, она одна с крысами, конечно, поквитается. Больше некому. Только у них — охрана, у крыс! Красная масть с винтарями их сегодня охраняет. С калашами. Офицерье… А с другой стороны, по-хорошему народ добра не дождется".
Крутится вокруг героев романа мистический рыжий кот, завязывая узелки их судеб. Прорезываются сквозь ткань повествования контуры возможного будущего страны. "Всем миром на собрании решали. Как Буян от власти защищать… Сторожить всё придется, чтоб чужие нам электростанцию не взорвали. И элеватор. Еще про охрану границы района говорили. Вахтовым способом… А то продадут нас кому ни на то, и будем потом чужим, как шерстобитовские, дань платить. Если их впустим. Или азерам, или еще кому".
"Они — зло,— указал ему старик в Кешину сторону. — интеллигенты. Когда враг по народу из Москвы бьет, эти дешевки удара не держат. Вихляются. На манки поддаются, себя продать наперегонки спешат".
"Они думают, если обобрали, приморили человека за одно то, что он — русский, то истребили и душу его? Не-е-ет: велик такой, умерший при жизни, человек!.. Нет сильнее уничтоженного при жизни народа. Потому что уже одной голой душой он живёт. А душа металла не боится".
Есть, конечно, у врагов России управа и на "голую душу" — но в страданиях и метаниях души восходит она к духу народному и подчиняется ему. Возвращается за израненным Кешей больной Степан Кормачов, тащит его, теряя сознание, к дороге и видит в бреду свою матушку Авдотью Николаевну:
"— Вон как клубничка мороза испугалась. Съёжилась. Что значит до Миколы сажать!.. А кабачки-то? Все всходы померзли. Батюшки-светы!..
Потом она поправила белоснежный платок, завязанный под подбородком, и удобно подперла щеку кулаком.
— …Ну, у меня пять семечков ещё осталося. Кабачков, — сказала она Степану, глядя на него с ясной и безмятежной любовью. — Пять семечков всё же у меня есть! Намочу их да потыкаю… Взойдут!"
Похоже, в современной русской литературе появилось по-своему этапное произведение.
В.В.
В издательстве "Общества дружбы с зарубежными странами" вышла третья книга Александра ЛЫСКОВА "ИСТОРИЯ ЛОЖКИ" в продолжение первых двух — "Натка-демократка" и "Свобода, говоришь?".
Книгу можно приобрести, переслав переводом 30 рублей по адресу 129226, Москва, ул. Сельскохозяйственная, 18, корпус 4, кв. 57 ЛЫСКОВУ Александру Павловичу.
Автор благодарит читателей за отклик и поддержку в распространении двух первых книг, и приносит свои извинения за задержку с их рассылкой в связи с необходимостью допечатывания тиража. Ваши заказы будут высланы в течение недели по старой цене. Новые читатели могут получить "Натку— демократку" и "Свобода, говоришь?" по такой же цене, что и последний сборник — почтовым переводом 30 рублей за экземпляр.
Иван Калиничев
15 апреля 2003 0
Общество
-Да не любил Александр Сергеевич деревню. Для него это так, экзотика, а мы здесь живем. Поэтому и не люблю я Пушкина, - сказав это, дядя Дима лихо затушил "Приму" ярослаславской расфасовки и стал натягивать на ноги резиновые сапоги. - Ты знаешь, все у вас там, в Москвах всяких, не по-настоящему. Вот здесь - это "да". Здесь настоящая жизнь! Эх, городские! К нам в Лютово детишек возить надо, Рассею показывать. Не ту, что в телевизоре.
Лютово - это небольшой поселок под Ярославлем (слово "деревня"- считается оскорбительным и не употребляется сельчанами всуе под страхом смертной казни). Несмотря на суровое название, народ в Лютове спокойный и работящий. К городским относятся осторожно, даже порой пугающе флегматично. Мол, у нас такого добра пуд и тележка, еще на них заглядываться! В поселке и по сей день функционирует колхоз им. Ф. Э. Дзержинского, где и трудятся большинство жителей. Да как трудятся! После посещения Лютова становится как-то не по себе, взирая на ежедневные репортажи о беспробудном деревенском пьянстве, распутице и тунеядстве.
- Да не грязно у нас, - уверяет меня дядя Дима. - Просто у нас все, как в жизни, - то хорошее, то плохое. Не знаешь, что тебя за поворотом ждет. Так и с лужами. То неглубокая попадется, а порой и увязнуть по колено можно. Но не я. Я даже спьяну не запачкаюсь, потому как знаю, что да как. Сколько уже здесь живу, все лужи как свои пять пальцев знаю. На то она и деревня: ежели свой, не увязнешь, а чужой, тогда уж как Бог велит.
Я, конечно, не идеализирую российскую глубинку, есть здесь и свои негативные стороны. Но разве виноват в этом простой русский крестьянин? Старая техника, маленькие зарплаты, а ведь жив-то курилка! Будто шавку, бросают крестьянина головою об пол, топчут начищенным чиновничьим ботинком, а он живет. И как здесь не жить, когда вокруг такое! Живет и детишек воспитывает, на будущее планы строит. Правда, детский садик временно не работает по случаю карантина. В Лютове гепатит.
- А у нас и самогонку-то не гонют, - убеждает меня все тот же дядя Дима, - раньше-то Нинка гнала, у нее она, как слеза, двойной перегонки. А сейчас прекратила... Да хрен с ней, с самогонкой, пошли я лучше тебе ферму покажу!
Напичканный ложными стереотипами, что коровник - это прежде всего грязь и антисанитария, приправленные обильными выделениями мата и ревом рогатой скотины, я, озираясь по сторонам, приоткрыл дверь. Но то, что я увидел, пробило в моем мировосприятии солидную брешь, через которую вытекли весь пафос и снобизм городского жителя. Внутри было тепло и чисто. Хотя мат, конечно...
- А как здесь иначе, - уверяет меня бригадир Анна Голенкова, - вот сам посуди. Я одна, а этих оболтусов-мужиков целая рота, да и доярки еще те... Надо же с ними со всеми как-то говорить. Это же не ясли, где каждому мальцу соску отдельно в рот пихать надо. Дай-ка лучше сигарету.
Закурив, Аня пожала плечами.
- То ли курю, то ли радио слушаю, - съязвила она, подозрительно разглядывая мою сигарету.
Это еще одна особенность Лютова, где, помимо классического ярославского "оканья", в бытовой речи употребляется немыслимое количество поговорок и словесных оборотов. Они органично вплетаются в общий диалоговый рисунок, наполняя его поистине глубоким смыслом, и придают определенный колорит. "Народная мудрость" для Лютова - не просто красивое словосочетание, а поэзия, воплощенная в жизнь.
